не заклепанные еще вражьими враками лгаубицы, устремляя их жерла вниз,
штабисты понимали, что это напрасно; и все же требовали открыть
брехометный огонь, чтобы ложь брехней обложить: мол, если и гибнуть на
поле врани, то хотя бы с необолганной честью. Главнокомандующий, однако,
знал, что ни один его залп узурпатора не потревожит, ведь тому было проще
простого прибегнуть к полной блокаде, то есть отключить связь, не принимая
к сведению вообще ничего! И в эту трагическую минуту он решился на
самоубийственный фортель: велел бомбардировать Мудро содержимым всех
штабных архивов и картотек, то есть чистейшей правдой; в первую голову в
недра Живли обрушили груды военных тайн и планов, до того засекреченных,
что один лишь намек на них означал государственную измену!
сведения, которые, казалось бы, свидетельствовали о самоубийственном
помешательстве неприятеля. Меж тем к сверхсекретной информации примешивали
все большие порции не столь существенных данных, но Мудро, из любопытства
и по привычке, ни от чего не отказывалось, заглатывая все новые лавины
битов. Когда истощились уже запасы тайных трактатов, шпионских донесений,
мобилизационных и стратегических планов, открыли шлюзы битохранилищ, в
которых покоились старинные мифы, саги, предания, прачиавеческие легенды и
сказки, священные книги, апокрифы, энциклики и жития святых. Их
экстрагировали из пергаментных фолиантов и закачивали под давлением в
недра Живли, а цифрократ-самозванец по причине инерционности и
самовлюбленности, тупого упорства и рутинерства поглощал все, жадный и
ненасытный безмерно, хотя и давился уже избытком битов; и наконец они
застряли у него электрической костью в горле: не содержание, но количество
данных оказалось убийственным. Чистейшая правда, спрессованная в мощный
информ-заряд, саданула Мудро под каждый его транзисторный бок, сожгла его
пробки, затопила его казематы, полные еще не выстреленных вракет, и
разорвала его изнутри, так что с многомильных битопроводов, искусной сетью
заткавших планетный череп, потекла медь - и снова, как в прадавнюю эру,
кружила Живля вокруг Солнца, заполненная огненным жидким металлом... Как в
тишине началось, так в тишине и кончилось первое в истории информатическое
сражение. И все вроде бы пошло по-старому, но еще четверть века
приходилось распутывать, атом за атомом, хаос первой минуты схватки.
Прежних высот живлянская цивилизация достигла лишь спустя сорок лет.
и военных историков вспыхнули жаркие споры. Одни полагали, что не
количество одолело качество, но истина - ложь, ибо дезинформация спасовала
перед добросовестной информацией.
которая спасение Живли объясняла вмешательством Провидения в облике Высшей
Истины.
Мудра разорвало несчетное множество кричащих противоречий, которыми кишат
богословские труды, - а именно ими начиняли последние боезаряды. Поэтому,
хотя Живля и обязана своим спасеньем религии, но на иной манер, нежели
того хотелось бы ее ревнителям.
измена изменой аукнулась, сперва Мудро нас, а после мы его одурачили, в
чем видим постоянство чиавеческой природы, ведь сражались мы, в сущности,
с ее зеркальным, только увеличенным, отражением. Бунт Мудра есть
повторение пещерной сцены, когда один прачиавек оглоушил другого
обгрызен-) ной костью. Споры эти пошли на пользу гуманитарным наукам, ибо
в ряды дискутантов призвали резервистов-магистров, спешно производимых в
полные доктора. Историческая победа стала благодарной темой и для изящных
искусств. О ней было написано много правды и еще больше вымыслов, включая
классическую легенду, что-де последней каплей, переполнившей чашу терпения
самозванца, оказалась детская сказочка "Код Ученый", - но это слишком
красиво, чтобы быть правдой; как кто-то заметил. Ученый Код изящно врет.
доставать из домашних хранилищ запыленных кибергурий и купидам, брошенных
в годину войны. Уж больно по-штатски выглядели учения с ними, а между тем
боевой дух прямо-таки кипел, ведь, правду сказать, мало кто успел досыта
навоеваться. Бизнесмены поняли вмиг, что прежние любисторы и любоны изжили
себя. Настроение царило повсюду романтическое и патриотическое,
невостребованное мужество следовало на что-то употребить; однако при
всеобщей жажде ратного подвига было не с кем сражаться. Коль скоро врага
уже нет, сказали себе акулы большого бизнеса, надобно его выдумать, тем
более что технические средства имеются. Так появились врагобойни. В
комплект врагобойни входила модель омерзительного оккупанта, личностные
характеристики которого въячивались в программу путем опускания в заднюю
прорезь специального въявчика величиною с монету. Въявчиков предлагалось
навалом - каждый с иным типом вражьего "Я", то коварно-жестоким, то
агрессивно-нахрапистым, однако всегда низменным. Въячив личность врага по
своему вкусу и раскусив его гнусные происки, клиент выступал на бой в
защиту отчизны, которая, заметим, отнюдь не была абстракцией. Изготовители
предусмотрели заранее, что если полем сражения будет жилище, то и отчизна,
защищаемая собственной грудью, должна уместиться в нем, и в комплект
входила ее аллегория - с развевающимися волосами, лавровым венком в руках,
в одеянии, трепещущем, словно знамя (в цоколе имелось для этого
поддувало). Обратив на клиента нежно-доверчивый взор, отчизна молила его о
спасении, а после венчала победителя лаврами. Исход сражения
гарантировался особыми рычажками на щите управления; впрочем, победу можно
было одержать, не вставая с кровати, купив недорогой удлинитель к
истязатору. Уничтожить врага можно было сразу или с оттяжкой, приберегая
недобитыша на потом, - смотря по темпераменту и убеждениям. Сторонников
суровости, строго дозированной во времени, не тревожили вопли истязуемого
врага - на этот случай имелся превосходный глушитель.
очернить программу боенизации, они утверждали, что врагобой - вовсе не
тренажер патриотизма и не школа беззаветной любви к отчизне, как уверяет
реклама, но цифровое палачество, достойное маркиза Де Зада, благословение
которого, безусловно, почиет на изобретателях.
измываться над беззащитной жертвой, а сказочка о защите отчизны не более
чем жалкий предлог. Почему, скажите на милость, отчизна - не степенная
дама в годах, не матрона, не респектабельная и живая старушка, но
монументальная девица? И почему ее пеплум снабжен замком-молнией?
Врагозащитники вышли на улицы, демонстративно круша врагобойни и разбивая
отчизны, чем, однако, навлекли на себя всеобщее негодование, умело
подогреваемое врагобойной индустрией, которая обвинила их в публичном
оскорблении патриотических чувств. Начались бесконечные судебные
разбирательства, патриоты, распаленные только что одержанным домашним
триумфом, со свежими лавровыми венками на головах бежали громить
врагофилов, а тем временем ассортимент въявчиков пополнился совершенно
новыми образцами. Теперь уже можно было, наряду с агрессорами,
моделировать личности, во всех отношениях позитивные. Духотеки предлагали
широкий выбор как вымышленных, так и реальных лиц, что, впрочем, повлекло
за собой процессы о дистанционном нарушении личной неприкосновенности;
дело в том, что многие заказывали себе знакомых, родственников и
начальников, чтобы дать волю чувствам, которые прежде подавлялись,
порождая неврозы и прочие осложнения. После длительных прений лизанский
Верховный Суд постановил: публичные действия в отношении моделируемого
лица, которые, будь они совершены в отношении физического лица,
предусмотрены в уголовном кодексе, могут служить основанием для вчинения
дистанционно потерпевшим иска об оскорблении личности. Но те же действия,
совершенные частным образом и без свидетелей, не составляют события
преступления. Разумеется, противники духовок (именно так назывались отныне
врагобойни) снова подняли крик, доказывая, что пользование духовками, будь
то публичным или частным образом, абсолютно безнравственно, а все
утверждения рекламных агентств (дескать, духовки восполняют дефицит
дружелюбия, искреннего участия и нежности, ударяющий по широким массам, и
с моделируемым лицом возможны лишь идеальные духовные отношения) -
сплошная ложь. Будь это правдой, изготовители убрали бы истязаторные
рычажки, тогда как на новой модели их больше, чем имелось на старой.
Изготовители отвечали, что только выродок способен сделать что-либо дурное
с родственной цифровой душой, обожаемым начальником или достойной супругой
дружественного Лизанции монарха, но между нашими клиентами выродков,
безусловно, нет. Впрочем, это личное дело покупателя, что ему делать с
покупкой, - в полном согласии с конституцией и постановлением Верховного
Суда.
процессы об оскорблении личности продолжались, правоведы не покладали рук,
неясно было, например, наказуемо ли публичное самохвальство деяниями,
совершенными частным образом в отношении главы соседнего государства или,
скажем, умершей сестры соседа. Что это: crimen laesae majestatis
[нарушение закона об оскорблении величества (лат.)] или некрофилия, а
может, только пустая видимость - все равно что рассказывать сны, за
которые никого не потянешь в суд? Эти споры оживили законотворчество и
расширили границы гражданских свобод. Владелец духовки мог делать с
въяченными духами что угодно, лишь бы не нарушался покой соседей. Публично
духобойничать запрещалось, однако же в частных клубах духоббисты
оспаривали пальму первенства, приканчивая рекордное число самых что ни
есть железных характеров в один вечер. Что любопытно, усилился спрос на
ученых; правда, благотворных плодов общения со столь просвещенными духами
как-то не замечалось; поговаривали, что чем больший дурень клиент, тем
более охоч он до мудрецов - видать, не ради уроков и поучений, потому что
не умнеет ничуть, хотя то и дело бежит в духотеку за новой пачкой
въявчиков. Те, кому не хватало фантазии, в пособии по душеложству могли
почерпнуть широкую гамму комбинаций. Появились также духовки с временной
Мацумото Сэйте
Никитин Юрий
Белов Вольф
Конан-Дойль Артур
Самойлова Елена