Чтение 11–й страницы книги ~Зеркало Иблиса~

фруктами, и перешел улицу. Тут же под ноги бросился попрошайка, лопоча
что-то на ломаном итальянском. Ягер легко пнул его сапогом и пошел дальше.

- Ааа... господин... Одну монетку, прошу... Господин... - Попрошайка не
унимался, цепляясь за брюки.

- Пшел вон, - сквозь зубы бросил Людвиг. Наметанным глазом он заметил в
полутьме подворотни нескольких человек, которые с напряжением следили за
действиями попрошайки.

- Всего одну монету... Господин... Ну пожалуйста...

Ягер сделал несколько шагов, а потом с деланным недовольством полез в
карман. Попрошайка тут же оказался рядом. Люди в подворотне насторожились.

Людвиг вынул монетку, подкинул ее в воздух, затем ловко поймал и, зажав в
кулаке, двинул им попрошайке в ухо. Оборванец покатился в пыль.

- Ну, как тебе? - обратился к нему Ягер. - Еще хочешь монетку?

Нищий уполз в пыль, прикинувшись какой-то ветошью. Фигуры в подворотне
истаяли.

Жест Людвига не был продиктован просто жестокостью или жестокосердием.
Это был инстинкт самосохранения. Прожив в Триполи некоторое время, он хорошо
изучил нравы местного дна. Милосердие тут было не в почете и каралось весьма
жестоко. Уличная шпана, обладавшая чутьем стаи шакалов, с легкостью
определяла человека мягкосердечного и слабого. Поэтому податель милостыни
через два квартала мог вполне нарваться на нож или просто быть избит и
ограблен. Так что поступок Ягера был воспринят окружающими вполне спокойно.

Через две улицы, запруженные различными повозками, осликами и просто
пешими людьми с баулами за плечами, Людвиг вышел к большому по меркам
военного Триполи ресторану. На площади перед ним было шумно. Отряд
итальянской полиции безуспешно пытался снести самодельные торговые палатки.
Эта процедура повторялась каждый день с занудным постоянством. Обычно к
вечеру полиция все-таки сносила последний шатер, хозяина, если его удавалось
поймать, препровождали в комендатуру, но к утру все торговцы снова толклись
на прежних местах.

Ягер обогнул шумящую и дерущуюся толпу и нырнул в неприметный подвальчик,
источающий сладкий, дурманящий аромат. Человек, сидящий у дверей, дюжей
комплекции малый, безразлично скользнул по Людвигу взглядом. Скользнул и
отодвинулся от входа - проходи, мол.

Ягер не заставил себя долго ждать и с головой окунулся в темноту
помещения.

Лестница, застланная коврами и ведущая куда-то в темноту, никак не
отозвалась на подошвы офицерских сапог. Через несколько метров тусклый
светильник обозначил поворот, и снова бесшумная темнота заскользила мимо
Людвига.

Наконец спуск кончился, и он очутился в помещении, где на полу, устланном
коврами и циновками, лежали люди, вперив в пространство неподвижный взгляд.
В воздухе витал сладкий дурман, источаемый десятками кальянов.

Шум улицы остался где-то в прошлом., В носу засвербело. Страшно
захотелось чихнуть.

Людвиг не страдал пристрастием к постоянному курению гашиша, но иногда, с
переменным успехом, пробовал это зелье. Галлюцинации, порождаемые им, не
вызывали в Ягере никакого трепета. Скорее наоборот, ничего, кроме жалости к
этим беспомощным людям, он не испытывал. А знать, что ты и сам превращаешься
в подобное существо, даже если это происходит только в момент курения, было
крайне неприятно. Главное, зачем он приходил в это место, - это встречи с
агентурой.

Рядом возник человек в жилетке на голое тело и в шароварах. Поклонился и
вопросительно посмотрел на Ягера.

- Кальян?.. - донесся до Людвига сильно сдобренный арабским акцентом
голос.

Ягер покачал головой. Человек тут же исчез. Одна из причин встреч в этом
месте состояла в том, что хозяева не были назойливы.

Найдя нужного человека, Ягер пересек зал и прилег на мягкие подушки в
отдельной комнатке.

- У вас не найдется немного табака? - спросил человек, возлежавший там
вместе с полуголой, довольно немолодой женщиной.

- Нет, только что выкурил последнюю трубку, - условной фразой ответил
Ягер.

Человек в белом костюме задумчиво покивал и всосал в себя дым из кальяна,
потом передал трубку своей подруге. Та втянула яростно, так что в чашечке
зашкворчало. Глаза ее подернулись осенним ледком.

- Прошу вас, - сказал связной по-немецки. Он принял немного, но гашиш
успел подействовать. Жесты были плавными, слова немного заторможенными.
Жесткий немецкий язык в его устах приобрел явно арабский оттенок и
цветистость. Впрочем, разум этого человека был закален достаточно, чтобы
сохранять необходимую ясность в любой ситуации.

- Они прибыли сегодня, - сказал Ягер также по-немецки. - Профессор с
сопровождением. Дневники старика находятся у профессора. О цели путешествия
он сам имеет весьма смутное представление. Руководит всем предприятием
капитан...

- Не надо имен, - предостерег Людвига человек, чем вызвал в Ягере легкое
раздражение. Впрочем, этого связной не заметил, он был занят рассматриванием
острой стрелки на своих белоснежных брюках.

- ... Капитан руководит всем, но и он, как мне кажется, окончательно не
посвящен в суть. Этот человек практик.

- Тогда в чем же смысл?

- Они должны найти предмет и доставить его в Берлин. На этом их миссия
заканчивается.

- Это ваши личные заключения или?..

- Мои личные.

Связной покачал головой.

- Нам этого достаточно. Мы свяжемся с вами позднее.

И когда говорят им: "Что же ниспослал

вам ваш Господь?" - они отвечают

"Сказки древних"

Коран. Пчелы 26 (24)

- В пустыне ночью холодно... - задумчиво сказал Богер, глядя в окно. Он
сидел на подоконнике и курил, стряхивая пепел наружу.

- К чему это ты? - насторожился Каунитц.

- Да просто так. Всегда, когда сижу в тепле, курю, думаю о том, что мог
бы морозить задницу где-нибудь в России, например... Мой брат сейчас на
Восточном фронте. Дай бог, чтобы у него все было хорошо... Он летает на
"хейнкеле".

О брате Богера Фрисснер прекрасно знал. Он всегда вспоминал о нем. Макс
Богер. Старший брат был для него примером, еще с ученических лет,
наверное... Где-то в Силезии жила мать Богера, Фрисснер однажды видел ее
фотографию: толстая опрятная старушка с лицом морщинистым, словно иранский
изюм.

Каунитц был куда более скрытным. Он никогда не выносил на люди свои
мысли, прячась под маской этакого беспросветного пессимиста. В полку его так
и звали - Ворчун Каунитц.

"Я верю им, как самому себе, - подумал Фрисснер. - Как самому себе.

А верю ли я самому себе? Это очень громкая фраза... Если бы я верил
самому себе, тогда в сороковом я пошел бы в десантники, когда меня приглашал
сам Штудент1... А ведь не пошел. Потому что десантники - это война по
правилам, а я не люблю войну по правилам. Никто в "Эббингаузе" - из тех,
разумеется, о ком вообще стоит вспоминать, - не любил войну по правилам. Ни
фон Хиппель, ни затейник Граберт, ни капитан Катвиц, ни обер-лейтенант
Кнаак, погибший под Двинском в самом начале войны против русских...

(1 Штудент, Курт - генерал, командующий парашютно-десантными войсками
Германии с 1939 г.)

И вот, вместо десанта, вместо "Бранденбурга" - СС. Из капитанов - в
штурмбаннфюреры, и опять в капитаны, пусть и фиктивные".

Фрисснер потянулся до хруста в спине, заложил руки за голову. Чертова
подушка набита, наверное, песком. Итальянцы спали на своем, перины и пух...
А нам - дырявые матрацы.

Он покосился на Богера, который что-то чуть слышно напевал себе под нос,
все так же глядя в окно, в звездную ночь.

Старая испытанная тройка. Вернее, четверка. Был еще Хоффман, который
погиб в Бельгии. С тех пор их осталось трое.

Трое, которыми гордилось спецподразделение "Эббингауз".

Трое, которыми гордился полк "Бранденбург-800".

Четверка, конечно, распалась, и распалась безвозвратно. Стандартный
набор: Фрисснер - командир группы, Хоффман - связист, Богер - снайпер и
Каунитц - узкий специалист, сапер и механик... Почти все четверки
"Эббингауза" теперь уже распались. Идея "Бранденбурга" была хороша, но полк
медленно превращался в обычную боевую единицу. Появился батальон из
украинских националистов "Нахтигаль", поговаривали о формировании роты из
русских горцев... С такими людьми Фрисснер не мог воевать бок о бок. Поэтому
он несказанно обрадовался, когда, уйдя из полка, почти сразу же получил
предложение возглавить эту маленькую экспедицию в Африку.

Фрисснер не был ученым, он был диверсантом, военным, сорви-головой. Но уж
никак не ученым, не мистиком, он не верил в то, ради чего его сюда послали.
Зеркало Иблиса... Выдумка? Может быть. Но выдумка, которая чего-то да стоит,
раз нас сюда послали, - Фрисснер думал именно так. А его ребята не привыкли
задавать лишних вопросов.

Армейский ты майор или штурмбаннфюрер СС - разница невелика. Фрисснер с
уважением относился к СС, но никогда не считал их сверхлюдьми - хотя бы
потому, что многие сослуживцы, которые - объективно - были хуже него, стали
эсэсовцами куда раньше, чем Фрисснер, Каунитц и Богер.