веки веков". Удивительные, торжественные и чем-то чуть горькие мгновения
триумфа, когда свершается переход от мечтаний, от догадок к фактам.
Парижем осаждают репортеры всех газет мира, "Что? Установлено наличие
свободного кислорода?!. Океан!.. Море?.. Значит, я могу сообщить, что
Козырев был прав, и температура действительно..." С листа читаются вслух
радиограммы, на глазах рушатся бастионы непознанного. Седовласый профессор
недоуменно пожимает плечами у телефона: "Неужели?.."
титаническому небесному телу, заполнившему уже почти всю площадь обзора,
вошли в венерианскую ночь и начали торможение. Подобно пылинке на
бесконечную вьюжную снеговую равнину, опускалась "Лютеция" на слой
облаков. У троих сверлило в голове: "Неужели это возможно? Неужели это мы
здесь?.."
половину. В иллюминаторе был туман, туман - и вдруг асе ахнули. Яркий,
ослепительный свет залил рубку, облака исчезли сверху, будто растаяли,
сияло солнце, а внизу расстилалась поверхность планеты.
привычных законов и вступили в другую сферу.
из строя все вообще радиоустройства. Но не это было главное. Венера лежала
под ними, как на тарелочке. Они шли на высоте около 180 километров. Они
готовы были наблюдать, записывать, фотографировать, регистрировать. Но
нечего было наблюдать.
Просто ничего.
горизонта к горизонту. Лишь несколько часов назад сквозь облака были
прощупаны хребты, водные резервуары, а теперь все это как бы куда-то
спряталось.
космонавтами неслась поверхность планеты. Впрочем, неслась ли? Из-за
полного отсутствия ориентиров этого тоже нельзя было проверить. И солнце
сияло прямо над головой. Может быть, они и не мчатся совсем, а висят
неподвижно на месте? Но тогда они должны упасть.
и минуты.
расчетам, уже облетели планету пятнадцать раз, а все было, как вначале.
Дважды пускали в ход главные ракетные установки - всем троим было ясно при
этом, что такие пуски означают для их дальнейшей судьбы. Корабль
содрогался, они ощущали ускорение, а вокруг ничего не менялось. Тогда
Карне принял решение - на посадку.
двигатели, сделалось тихо. Взяли анализ воздуха - он подтвердил результаты
спектрограмм. Свободный кислород, азот, другие инертные газы. С высоты
трехэтажного дома сбросили нейлоновую лестницу.
шероховатой, с повторяющимся несложным тисненым рисунком, похожей на
бетон. Небо и белесая поверхность до горизонта. Ни тени, ни предмета.
Ничего, кроме их самих и громады "Лютеции" за спиной.
выползет сам из лощинки, пока мороз его выгонит. Хорошего было мало.
Странным образом в этой ситуации не помогал дар ясновидения. Закидывая
вперед во время свою мысленную удочку, физик вылавливал там, что через
полчаса тот, с усиками и ружьем, встанет и начнет осторожно приближаться.
Но что делать? У Йена все равно не было выхода. Бандит подойдет и
выстрелит.
Получалось, как при обвале, застигшем альпиниста на узкой горной тропинке.
Пусть ты знаешь, что там, наверху, уже потекли камешки. Деваться-то все
равно некуда.
ног. Физик вспомнил читанное в русской книге - замерзая, сибиряки оттирали
себя снегом. Он осторожно подтянул правую ногу, взялся было за шнурок на
ботинке. Черта с два! - узел развязать оказалось тоже невмочь. Пальцы рук
не слушались. Вот такая она и есть, Россия, - сам климат делает людей
крепкими. Каждый должен быть как камень, иначе пропадешь.
обычный русский мальчишеский зимний жест, и вдруг очень ясно услышал: "Как
будто нет времени".
виде головы буйвола и прочим набором банальностей, снежный сугроб - все
откатилось в сторону. Будто прямо из морозного звездного неба это
донеслось, из глубины космоса - отзвуком какой-то борьбы, о помощи криком.
катастрофическим. В первые несколько часов они попытались взять пробы
почвы - этого самого бетона. И не смогли. Просто не удалось отковырнуть
кусочек, как ни старались. Никакие инструменты не оставляли даже царапины,
и никакие реактивы тоже не действовали. Было похоже на сон, но не тот,
хороший, когда летаешь, а дурной, где, несмотря на опасность, не
поднимаются руки. Только и сделали, что сфотографировали повторяющийся
тисненый узор. Однако все понимали: "Лютецию" послали не за тем, чтоб,
вернувшись, экипаж сообщил в двух словах: "Синее небо, белесая почва".
Решили, что надо пройти на вездеходе хотя бы километров двести. Может
быть, там, за горизонтом, пусть маленькое, незаметное, но все же есть
что-то.
танкетку - она называлась "Жук". Фелисьен с Альбером поехали, ориентируясь
по гирокомпасу.
за горизонтом, опять стало непонятно, двигаются ли. Спидометр показывал 50
км/час, лязгали гусеницы, содрогался корпус машины, но не было
уверенности, что они не трясутся просто на месте.
оставил танкетку, они вылезли, осмотрелись. Тишина была такая, что
слышалось собственное шуршащее дыхание. Временами казалось, будто они
стоят а комнате, где белесый пол плавно загибается кругом кверху, переходя
на каком-то уровне в синие стены.
вперед. Примерно через километр Альбер, более зоркий, воскликнул:
быстро прошли еще километра полтора, и Альбер вдруг остановился. Губы у
него побледнели. То, к чему они приближались, было танкеткой.
Я буду уходить, а ты следи за мной. Буду идти точно по прямой. По
компасу... Или ты иди.
меньше. Затем в какой-то момент впереди точно по его курсу появилось
пятнышко. Он обернулся, позади уже никого и ничего не было. Как будто бы
Фелисьен и вездеход растворились в воздухе. А пятнышко впереди медленно
увеличивалось по мере того, как он приближался к нему; и, наконец, он
увидел капитана, опершегося о моторную часть танкетки.
оглянулся и увидел точку позади. - Он поднялся. - Давай сверим часы. Я
пойду, ты отметишь время, когда меня не станет видно. А я - время, когда
замечу тебя и "Жука" впереди.
гирокомпасу.
росла не быстро. Это был Фелисьен. Встретились; каждый посмотрел на
гирокомпас, сравнили. Да, так они и шли, как начинали. Но встретились.
на нем.
от однообразия. Хотелось есть, еще больше - пить. А не было при себе ни
еды, ни воды.
прямой. Мне кажется, что ты шагал быстрее меня. Не в том месте
встретились.
было, Остановились. Фелисьен вытер пот.