Чтение 11–й страницы книги ~Имаго~

- Таких хватает, - согласился я. - Есть люди-звери, есть люди-камни, есть люди-растения...

А есть и люди-боги, добавил про себя. Да только никто этого пока не видит.

- Зверей больше, - произнесла она тихо. - Дикие, страшные, грязные... И хотя вроде бы все дальше от пещер, но дикости меньше не становится. Почему?

Почему, повторил я про себя. Вопрос Тани риторический, можно отвечать, а можно и промолчать. Почему человека вытаскивали из пещер в прогрессивный мир рабовладения, давали ему пылающий факел зороастризма, набрасывали на плечи рваный хитон христианина, совали в руки зеленое знамя пророка, красное знамя товарища, увенчивали то фригийским колпаком, то буденовкой с красной звездой, а то и вовсе зеленой повязкой с надписью "Make love", а он в любом одеянии и под любым знаменем оказывается этим диким страшным и грязным скотом?

- Человек не образ Божий, - сказал я так же тихо, - как нам очень хочется. Он потомок дикого, страшного и грязного зверя. Не тому стоит дивиться, что в нем так много... ну, дикого, а тому, что столько героизма, доблести... Ведь эти зачем-то же взорвали машину?

- Дикие люди, - сказала она упрямо.

- Или диких людей, - сказал я мягко. - Тех, которые тянули обратно в пещеры.

- Но убивать... нельзя! Это... бесчеловечно.

- Да, - согласился я. - Век рыцарства минул, настал век человечества.

Даже общечеловечества, добавил про себя. По обе стороны быстро уходили за спину пустые тротуары. Здесь нехорошие кварталы, здесь выстрелы почти каждую ночь, однако днем работают все кафе, магазинчики, мамаши гуляют с колясками, даже не обходят свежие красные лужи на асфальте, появившиеся за ночь.

Я сам видел, как остановились две милые женщины с колясками поболтать, а под колесами медленно темнеет багровая кровь, впитывается в серый асфальт. Сначала, помню, в таких случаях на места терактов прибывала машина и старательно смывала кровь, потом махнули рукой. Обычно до прибытия моечной машины пешеходы затаптывают до неузнаваемости. Каждый уносит частицу крови на подошвах, и вскоре снова чисто. Можно... убивать снова. Достоевский сказал, что человек есть существо, ко всему привыкающее. Но он сам не представлял, насколько прав. В его век нельзя было и вообразить, что человек привыкнет к т а к о м у! Но - привык с такой легкостью, что страшно представить, к чему еще способен привыкнуть. Привыкнет прежде, чем возмутится хотя бы хоть чуть-чуть.

Мы проходили мимо гостеприимно раскрытых дверей баров, кафе, но еще больше было таких, где на дверях висели таблички "Продается" или "Закрыто". Некоторые павильончики уже ломают, явно отчаялись сдать в аренду, а за аренду земли платить туго.

Я начинал высматривать местечко, где можно посидеть, съесть мороженое, выпить сока. Таня шла притихшая, грустная, когда я предложил заглянуть вон в тот бар, покачала головой.

- Нет, что-то не тянет.

- А вон туда?

- Нет, просто прогуляемся немного...

Через два квартала на пути попалось летнее кафе, очень простенькое, а за прилавком торчала круглолицая конопатая девчушка. Рыжие волосы, туго заплетенные в косы, блестели, словно начищенные медные провода. Она беспричинно улыбалась, а когда перехватила мой взгляд, рот ее расплылся до ушей. Веснушки стали темнее, они усеивали не только лицо, но и лоб, шею, обнаженные руки.

На железном подносе исходили паром ломтики жареного мяса, на соседнем - свежеподжаренные пончики. Запах одуряющий, я сглотнул слюну.

Таня засмеялась, замедлила шаг.

- Успел проголодаться?

- С тобой у меня просыпаются все аппетиты, - ответил я. - И на все.

- А на что еще?

Голос ее был хитренький, подсказывающий ответ. Она остановилась, развернула меня лицом к стойке. Девчушка улыбалась во весь рот и переводила взгляд с Тани на меня и обратно. Глаза ее, голубые, как у самой дешевой куклы, были глупые и бесхитростные.

- На все, - ответил я серьезно. - Слух у меня музыкальнеет, я слышу не только как мухи жужжат в Парагвае, но даже небесные мелодии! Глаза видят в облаках ангелов, что бьют в бубны. Или в литавры, я музыкальные инструменты не очень различаю. А нюх... он такие ловит ароматы...

- Все поняла, - сказала она весело. - Значит, тебе двойную порцию жареного мяса... Признаться, выглядит аппетитно. А в самом деле вкусно?

Девчушка за стойкой ответила задорно:

- А попробуйте! Если не понравится, деньги верну.

- Рискуете, - предупредил я. Таня сказала насмешливо:

- Ничуть не рискует. У тебя на лице написано, что ты все равно заплатишь. Ты из тех, кто предпочитает, чтобы тебе были должны, но ты - никому.

Веснушчатая посмотрела на меня и кивнула. Потом обе переглянулись, чему-то разом засмеялись. Ладно, у женщин свои секреции, мне просто хорошо, я kapre diem, почти юсовец, и что за моей спиной говорят и думают - без разницы, мне хорошо, мне хорошо...

Я ел это мясо, орудуя ножом и вилкой, потом начал просто хватать руками, удовольствие неописуемое, мясо, прожаренное в самый раз, к тому же нежное и сочное, девчушка знает, что продает, явно у них тут семейный бизнес.

Потом нам принесли целое блюдо удивительной черешни, настолько крупной, что я не мог оторвать от нее глаз. Каждая ягода вздута, вот-вот лопнет под напором распирающего ее сока. Все ягоды покрыты мельчайшими капельками, блестят...

Я взял одну за зеленый черешок, раскачал и забросил эту ярко-красную бомбочку в рот. Раскусил, заранее изготовившись, что брызнет сладким соком, но ягода оказалась настолько мясистой, что я ее кусал, жевал, ел, плотную, как грушу. Схватил вторую, третью, Таня смеялась и тоже старалась не отстать ни с мясом, ни с черешней, тем более редкой, что все-таки осень. Глаза ее лучились, все беды забыты, мы снова вдвоем, а весь мир... так, тень, дым, реальны только мы и наши желания.

Она вдруг оборвала смех и посмотрела на меня очень серьезно.

- Бравлин...

- Таня?

- Пойдем обратно.

Я испугался:

- Уже? Тебе нужно домой?

- Нет, - ответила она просто. - В машину.

Я торопливо расплатился, конопатая пожелала нам весело провести время и приходить еще. Таня ухватила меня за руку, ее пальцы вздрагивали. Я бережно обнял ее за плечи.

Уже у самой машины я спросил осторожно:

- Может, поехали ко мне?

- Нет, - ответила она тихо. - Мне пора возвращаться.

Я разложил сиденья, Таня сбросила одежду и протянула ко мне руки. Сердце мое щемило, в душе разливалась едкая горечь. В этот раз мы тем более не трахались, а любились, и мальчишки, заглядывающие в окна, были явно разочарованы и ушли раньше, чем Таня их заметила.

ГЛАВА 13

Изо дня в день я собирал разрозненные фрагменты того, чем собирался потрясти мир, а себя сделать богатым, и компоновал в новый файл. Иногда такие удачные мысли приходили в поездке, я их записывал на атласе Москвы, что у каждого автомобилиста под рукой, на любом подходящем клочке бумаги, а потом дома долго разбирал каракули и сокращения.

Как- то на второй неделе после свидания с Таней, у меня теперь все летосчисление идет от встреч с нею, в дверь позвонили. Я посмотрел в глазок, распахнул дверь. Лютовой стоял с бледным напряженным лицом. Я не успел раскрыть рот, как он проговорил с тем же напряжением:

- Бравлин, что ж не забираете свою книгу? Пойдемте, я вам ее уже приготовил.

Слова звучали странно, я захлопнул дверь и пошел за ним. Дверь квартиры Лютового чуть приоткрыта, оттуда несется ритмичная мелодия "Ирон Фак", самой популярной на сегодня группы США.

Он закрыл за мной дверь, повел в ванную. Я молчал, чувствуя тревогу.

- Здесь все защищено от подслушивания, - сказал Лютовой. - Я знаю, что иду на огромный риск, но... у меня нет другого выхода.

- Слушаю вас, - проговорил я, чувствуя, что подписываю себе какой-то приговор.

- Бравлин, - сказал Лютовой, - я давно присматриваюсь к вам. Вы так же люто ненавидите юсовцев, как и я. Только вы крайне сдержанны. И еще ничем себя не пpoявили. Это хорошо...

- До сегодняшнего времени, - сказал я. - Что-то случилось?

- Сегодня захватили двух террористов, вы слышали в новостях. К счастью, против нет никаких улик, но к несчастью, на этот раз юсовцы попали в точку. Это и есть те самые, что... К тому же руководители одного большого и очень важного для всех отделения. Словом, спасти их может только одно обстоятельство! Сегодня же кто-то еще совершит такой же точно теракт... Это сразу снимет с них обвинение.

Я отшатнулся.

- Что? Я?... Да ни за что!

Он поспешно выставил вперед ладони.

- Тише, говорите тише. Никто не говорит о вас. Есть человек... Даже не один. Но за ними наверняка слежка, Вам просто нужно зайти в подъезд одного дома, подняться на этаж и оставить за трубой мусоропровода оружие... да не гранатомет, как вы уже подумали, а обыкновенный пистолет. Почти дамский. После чего спокойно уходите, как и пришли.

- Мною даже не заинтересуются?

- Абсолютно! В квартире того человека уже произведено два обыска. Там оружия нет, знают. Сейчас следят за ним издали. Вернее, за подъездом его дома. Как только oн выйдет, за ним пойдут "хвосты". Но, во-первых, они не подозревают о подобном запасном варианте, а он будет вооружен...

Он оборвал себя на полуслове. Глаза его обшаривали мое лицо с тревогой и надеждой.

- Очень боитесь?

- Очень, - признался я.

- Что делать, Бравлин, - сказал он умоляюще, - я бы с радостью рискнул бы кем-то другим. Жаль терять такого соседа... Но у меня нет другого выбора. Вы - последний шанс спасти тех ребят! А сам я не могу... по очень важным обстоятельствам, поверьте.

Я вспомнил в Интернете и в газетах фотографии террористов, братьев Варфоломеевых, их лихие налеты, дерзкие теракты, немалая часть Россия им втайне сочувствует, развел руками:

- Ну... повторите инструкции еще разок.

За пять кварталов шикарный супермаркет, товары на все вкусы, стоянка запружена, автомобили всех марок, потому я с самым деловым видом припарковался, вошел в одни двери, отметив камеру фейсконтроля, прошел насквозь и вышел через складские помещения, где грузчики матерились, затаскивая во вновь открывшийся отдел мебели громоздкий диван.

Еще два квартала между домами, и начались так называемые неблагополучные районы. Раньше так назывались места, где живут преимущественно бывшие уголовники, наркоманы, алкоголики, а теперь - стреляют даже днем.

Ветерок бросил под ноги широкую желтую ленту. Еще не затоптанную вусмерть, значит - что-то ограждали совсем недавно. Я шагал по пятнистому, как леопард, тротуару, испещренному черными кляксами от горячего бензина или напалма, потом асфальт пошел вздыбленный, вспученный. Асфальтовую ленту перегородила неопрятная груда из битых кирпичей, песка и щебня, торчат обломки дерева. Я не сразу распознал остатки оконных рам.

Проезжая часть улицы странно пуста, хотя в десяти минутах отсюда уже негде поставить машину, а на платных за час стоянки дерут сумасшедшие деньги. На месте следующего дома высится холм битого щебня, тяжелых блоков, ржавеют остатки арматуры. Это из него на тротуар выперло груду строительного мусора.

Следующий дом цел, только с выбитыми стеклами. На стене огромное черное пятно копоти. Вообще-то дом не пострадал, но, понятно, обрадованные жильцы даже стекла не хотят вставлять, требуют у мэра переселения в просторные квартиры в элитных домах повышенной комфортности. Ура, взорвали!

Далеко впереди на проезжей части улицы, у самой бровки чернеет остов легкового автомобиля. Без колес, стекол, искореженный не то огнем, не то взрывом. В машине что-то нацарапано, но читать не стал, впереди еще два закопченных, как головешки, дома.

За время, когда я миновал два квартала, проехала только одна машина. Да и то не простая, а не то "Скорая", не то полицейская. Сейчас ввели еще один вид полиции, у всех своя форма, свои машины, свои объекты. Машина не проехала, а пронеслась, похожая больше на броневик, чем даже на полицейский автомобиль. Похоже, на этой улице им достается...

Ага, вот нужный мне дом. Высотный, этажей не меньше семнадцати, а подъезд один. На лавочке старушки, на другой парни с девчонками пьют пиво, двое выделывают коленца на велосипедах, на ходу поднимают на задние колеса, пугая прохожих.

Дверь здесь с домофоном, но из-за жары распахнута настежь, консьержка сидит тут же на лавочке. Сердце мое стучало тревожно, я весь взмок, ноги подкашивались. Каждое мгновение ожидал услышать что-то вроде: "Стой, а ты куда? Предъяви документы!".

Зияющий вход приближался толчками. Из подъезда на трехколесном велосипеде выкатился малыш, попал колесом в выбоину, велосипед тряхнуло, малыш свалился. Мать шла следом, малыш стукнулся бы хорошенькой мордочкой об асфальт, но я успел подхватить и снова усадил на крохотное сиденье.

- Ой, спасибо, - сказала молодая мамаша.

Внимание всех было на малыше, что скривился и застыл, не решив еще: реветь или нажать на педали. Я тихонько скользнул через порог. Вторая дверь тоже распахнута, наверх ступеньки, там площадка, с одной стороны стена в почтовых ящиках, с другой - два лифта.

Я судорожно нажал кнопку вызова. К счастью, у меня стандартное лицо, стандартная фигура, и даже стандартное выражение на морде лица. Меня обычно не замечают, чему сейчас впервые был безумно счастлив. Мне кажется, что мой модный рюкзачок, без которого сейчас не выходят на улицу "продвинутые", вовсе не выглядит пустым, пистолет чересчур тяжел, оттягивает его куда больше, чем бутылка пива.

Двери распахнулись, в этот момент с улицы вошли две молодые женщины. Суки, сказал я мысленно, даже не устыдился, а вслух заставил себя спросить галантно:

- Вас подождать?

- Да, - ответила одна щебечуще, - я только почту заберу.

Вторая молча ждала, я вошел в лифт и нажал на "Стоп". Женщина никак не могла выбрать ключ, потом попасть в крохотную замочную скважину. Подруга бурчала, наконец ящик открылся, хлынул поток рекламных буклетиков. Женщина внимательно рассмотрела их на полу, выругалась и вошла в лифт.

- Лена, поехали!... Этот ублюдок ничего не прислал!

- Даже открытки?

- На хрен мне его открытка!... Мне нужен чек.

Они потыкали по кнопкам, в это время из подъезда с визгом примчалась целая толпа подростков. У меня сердце оборвалось, прижался спиной в угол, чтобы никто не ощутил в рюкзаке холодную тяжесть пистолета. Они орали, визжали и толкались всю дорогу, но, к счастью, вывалились на третьем этаже.

Женщина, которую назвали Леной, сказала осуждающе:

- На третий этаж!... Совсем стариками стали...

Вторая засмеялась:

- Да, к тридцати годам будут ни на что не способны. А вот парень, ему за тридцать, еще на что-то годен... как ты полагаешь?

Они рассматривали меня заинтересованно. Мои мысли были о пистолете и месте за мусорной трубой, к которой приближались с каждым мгновением, потому ответил невпопад:

- Дык проверить просто...

Лена рассмеялась:

- А это мы хоть сейчас!... Ты здесь живешь? Что-то я тебя раньше не видела.

- Я в гости, - промямлил я.

Они рассматривали меня испытующе, Лена сказала уверенно:

- Могу даже сказать, к кому!

- К кому?

- К Валентине, - сказала она. - Что, угадала?...

Вторая сказала со смехом:

- У него даже уши покраснели!... Не понимаю, чем она берет?... Такие парни к ней ходят!... Ладно, дружок, мы не станем из женской солидарности мешать вашей встрече, но на обратном пути заскочи к нам. Мы покажем, что мы не хуже... моя квартира сто семидесятая.

Двери распахнулись. Лена в дверях оглянулась, подмигнула:

- А моя - сто семьдесят первая!

Створки задвинулись, лифт прополз еще пару этажей и остановился. Я успел подумать, что я - круглый дурак, рискую шкурой, хоть нормальный уже свернул бы к этим девочкам, сексуалил бы во всю ивановскую, петровскую, а то и сидоровскую...

Створки поползли в стороны. Я прикинул, что слева будут квартиры, а мусоропровод, значит, справа. Обычно они чуть за выступом, дабы не осквернять своим дружественным интерфейсом взоры жильцов. Ноги мои шагнули на площадку, я сделал движение, чтобы перекинуть рюкзак со спины ближе к боку... и застыл.

Слева в самом деле четыре двери. Две распахнуты, из одной выводят избитого в кровь молодого парня. Волосы на разбитой голове слиплись, кровь заливает глаз, стекает по щеке и капает с подбородка на грудь. Рубашка разорвана, на руках тяжелые наручники. Двое в камуфляжных костюмах зверски держат его за локти. Из другой двери опасливо выглядывают жильцы, явно понятые.

Я застыл, тысячи мыслей пронеслись в черепе. К этому я не был готов, о таком Лютовой не предупреждал. Единственное, что он сказал, это номер квартиры этой вседоступной Валентины. На меня оглянулись, глаза цепкие, подозрительные. Я уже видел, как у офицера губы сложились для окрика: "Кто таков? Обыскать!" - и мне хана. Кровь отлила от моего лица. Деревянными шагами я торопливо проскользнул вдоль стенки, едва нащупал кнопку звонка у двери Валентининой квартиры.

Выждал еще, позвонил. Меня наконец заметили и жильцы, женщина сказала сварливо:

- Ее нет, уже три часа как ушла.

- Как же так, - пробормотал я, - она ж обещала...

- Она многим обещает, - огрызнулась женщина. - Ходють тут всякие...

Ее муж или партнер оказался откровеннее, вслух сказал, кто такие эти "всякие". Офицер окинул уже не враждебным, а скорее сочувствующим взглядом мое бледное лицо, я вздрагивал, губы скривились, он грубо бросил конвойным:

- К лифту!...

Один из коммандос уже держал палец на кнопке, сказал угодливо:

- Сейчас будет, сэр.

Арестованного увезли на большом лифте. В голове мутилось, я почти в беспамятстве дождался малого лифта. Тремя этажами ниже пол вздрогнул, я застыл в страхе. Дверцы распахнулись, ввалились двое поддатых мужичков. Один спросил меня с ходу:

- Слышь, ты не с семнадцатого?

- Оттуда, - прошептал я.

Двери захлопнулись, лифт двинулся вниз. Мужик оглядел меня внимательно:

- Да ты побелел весь... Говорят, там дверь выбивали кувалдой?

Второй возразил:

- Теперь у них штуки покруче. Р-р-аз! - и в квартире. А еще и ослепят или оглушат, чтобы не сопротивлялся.

Я вспомнил, что у парня текла кровь из ушей, он не реагировал на голоса, а двигался, как под анестезией.

- А кто его арестовал? - спросил я. - Юсовцы?

- Какие юсовцы? - возразил мужик. - Мы сами себе еще те юсовцы!... Юсовцы теперь ручки не пачкают. Своих холуев хватает.

- Но один назвал офицера сэром...

- Вот я ж и грю!

Лифт выпустил нас навстречу возбужденным жильцам, что сгрудились у почтовых ящиков. Вторая группа собралась у подъезда, указывали вслед черному джипу, что увез арестованного. Я уловил голоса:

- Это наш Игорек?...

- Он самый, кто ж мог подумать?

- А такой тихий, вежливый, уважительный был... Прозвучал чей-то злой раздраженный голос:

- Что значит "был"? Хороните парня заживо!... Может быть, по ошибке. Наши косорукие идиоты всегда не тех ловят!

- Да хорошо бы, - послышался женский голос, - такой был парень... Лучше бы Челюсть забрали! Житья от него нет!

- Ха, Челюсть и его банда для них - мирные граждане...

- Сволочи...

- Люди, а может быть, какую-нибудь петицию составим, а? Чтобы, значит, помягше...

Голоса отдалялись, я уходил между домами, горбился, ежился, втягивал голову в плечи и то совал руки в карманы, то начинал размахивать ими, как будто от этого начинал двигаться быстрее. В голове кровавый туман, еще бы чуть - и вляпался сам, это меня бы тоже вот так избитого и с вывернутыми за спину руками тащили бы к машине. А там в кузове еще раз изобьют ногами, мол, оказывал сопротивление, гад, еле-еле утихомирили...

Уже в машине чуточку пришел в себя, придирчиво проследил мысленно свой обратный маршрут. Да, хоть как меня трясло, но обратным путем шел через супермаркет, в хлебном отделе купил два батона, в овощном - яблок, винограда, груш, так что на выходе камеры зафиксировали меня с кучей огромных пакетов.

Отъехал, поток подхватил нас, сделал неотличимыми от других машин, так же вместе и слаженно останавливались перед красным, срывались с места на зеленый, будто нами руководит один большой комп с довольно простенькой прогой.

Свернул к скверику, постоял, не вылезая из машины, долго думал.

Подошли молодые девчушки, предложили поразвлечься. Одна сразу предупредила:

- Нет, мы не профессионалки!... Просто идем сейчас к Ирке, у нее вечеринка, но девчонок слишком много, парней только двое...

Троллейбус остановился, мягко зашуршав шинами. Я шагнул было в его сторону, но там тесновато, а пистолет в моем рюкзаке нащупать легко, вздохнул и потащился дальше, стараясь держаться в тени стен.

Элитный дом вырастал, огромный, как айсберг. Три года назад здесь снесли целую кучу хрущоб, жильцы мечтали, что их переселят в этот дом, но советские времена кончились, всем предложили подобную же дрянь, лишь чуть-чуть лучше, а кто пытался митинговать и устраивать забастовки в доме, тех просто вытолкали в шею, а дома разнесли бульдозерами.