я получил повышение совсем по другой причине. Нет; мои успехи тут ни при
чем.
Равновесия не раздают кому попало и за что попало. По крайней мере, раньше
такие прецеденты не наблюдались.
лишь следствие чужого провала, милостивые гиазиры. Кто-то должен был
занять место гиазира Неназванного, потому что должен же его кто-то
занимать.
провалы Свода Равновесия на пирушках было не принято. От такого - ровно
один шаг до крамолы. Если он вообще еще не сделан.
злобы, какой было искажено лицо Иланафа. Таким Эгин не видел своего
товарища никогда. Безусловно, Иланаф был пьян, как и все присутствующие.
Но не только. Он был обижен, унижен, уязвлен. Он негодовал, и в его груди
клокотал такой же странный вулкан, какой не давал покоя самому Эгину.
"Странно, что я не заметил этого раньше", - подумалось ему с укоризной.
обстановку.
только что откровенничал Ила-наф, весельчак, балагур и жизнелюб, это
первый признак того, что чашка аютского на посошок будет очень и очень к
месту.
покойники, - Онни, похоже, передался нервический пессимизм Иланафа. - Я
тебе объясню, если хочешь...
вспомни! Он говорил так: чтобы победить, нужно навсегда расстаться с
желанием победить. И не только с ним, а еще с желанием пощеголять перед
противником техническими трюками и показать ему все, что знаешь. А еще
нужно отказаться от мысли держать врага в страхе... А еще...
хорошо, как то, что он - чиновник Иноземного Дома Атен оке Гонаут. - А
еще, и это самое главное, нужно избавиться от желания побороть те
недостатки, которые ты только что перечислял, Онни.
то тебя убивают. Рано или поздно. Мы все - и ты, и я, и Иланаф - вроде бы
научились оставаться целыми в поединках. Это хорошо.
искусству владения мечом. Оно верно всегда. Плохо то, что в жизни мы
совсем не такие. Когда мы возвращаем мечи ножнам, начинаем совсем другую
жизнь. Мы снова наполняемся желанием победить и прочими пороками, от каких
Занно отвадить нас так и не сумел...
вовсе не значит, что все мы покойники. По крайней мере, покойники раньше
отведенного срока.
четверо собираемся вот так у Иланафа уже четвертый год, - это, в общем-то,
чудо. Я чувствую - будет что-то неладное. Уж больно все идет гладко... Кто
знает, соберемся ли мы еще хоть раз? Разве ты не чувствуешь чего-то
похожего?
тяжелыми, муторными, суматошными, но он ничего такого не чувствует! Нет!
"Наверное, во мне говорит сейчас детское желание противоречить и спорить с
тем, с чем уже давно согласился". Но он прогнал эту мысль прочь. Прогнал
взашей.
рассуждениям о бренности мира. Тем страннее было идти вот так по Серому
Кольцу Пинна-рина и вести беседы, которые офицерам Свода Равновесия вести
не пристало.
поводу, Норо оке Шин. И даже нарушая этот шутейно-серьезный завет, Эгин и
Онни чувствовали некую неловкость, неуместность того, что происходит.
тягостном молчании, пока наконец-то не показался спасительный перекресток.
Эги-
Южных ворот, - налево.
дружок. Очень надеюсь.
нетвердым шагом молодого подвыпившего офицера он удалялся в ночь, до
отказа набитую трелями цикад и смрадом преющих лошадиных куч.
какую-нибудь лужу и проспит там до утра в собственной блевотине", -
подумал Эгин, глядя на то, как тот, зацепившись за крыльцо какого-то
строения, едва удержал равновесие. Но тут же устыдился этой мысли. С каких
это пор офицеры Свода Равновесия, к числу которых относились и он, и Онни,
стали сомневаться в способностях друг друга добраться домой после двух
кувшинов белого вина? С каких это пор Онни стал нуждаться в провожатых?
хотелось. В самом деле, что он там забыл? Спать он все равно не станет,
читать - от одной мысли об этом ему становилось противно. Не выпивать же в
одиночку, в самом деле. Для начала он решил пройтись по Желтому Кольцу, а
потом, быть может, до моря в надежде, что занятие сыщется само собой или
на ум придет какая-нибудь успокоительная идея.
дому, носившему нелепое название Дом Голой Обезьяны. Впрочем, некоторые
шутники любили называть его Домом Четырех Повешенных, чему тоже было
правдивое историческое обоснование. Рано или поздно, даже идя от него, он
все равно придет к тому же знакомому портику, к полуголому уроду,
названному невежами обезьяной. Ибо Желтое Кольцо - на то и Кольцо, чтобы
обессмысливать направление движения.
такие и окружали Желтое Кольцо, держать запрещалось специальным указом.
Кое-какие матроны, как обычно, плевать хотели на эти указы и
пестовали-таки своих патлатых любимцев. К счастью, гавкать им было
заказано, ибо те же матроны лишали их голоса, перерезая голосовые связки.
Эгин не любил собак.
глазницами. Пока они выпивали, прошел небольшой дождик, и было весьма
свежо. Эгин шел вперед, не глядя под ноги.
сандалия погрузилась в лужу, притаившуюся возле крыльца обшарпанного дома,
на котором крупными буквами было выведено: "Сдается". На варанском,
харренском и грютском языках.
двери, приоткрывшейся чуть-чуть, но заскрипевшей на всю улицу.
нацепил на лицо маску чиновника Иноземного Дома Атена оке Гонаута.
Любезника, женского угодника, вежливого и обходительного в обращении,
начинающего дипломата и самозабвенного писаки. Он обернулся к девушке, чья
перепуганная мордашка была еще бледнее, чем бледный огрызок луны на небе,
и, поклонившись, отвечал:
голос, спросила та, выглянув на улицу.
объяснять, что только что выругался, вступив в лужу, и тем увеличивать
всеобщий конфуз.
от него. На уличную девку она была вовсе не похожа. С другой стороны,
приличные девушки - жены и дочери тех, кто селится на Желтом Кольце, - не
заговаривают вот так с мужчинами. Служанка? Может, в доме что-то
стряслось?
девушка, смущенно улыбаясь. - Мне нужно кое-что спросить, а на улицу мне
неловко выходить. Пожалуйста, дело срочное!
Перумов Ник
Березин Федор
Елманов Валерий
Прозоров Александр
Контровский Владимир
Распопов Дмитрий