Чтение 11–й страницы книги ~Пути Звезднорожденных~

"Мне показалось..." - начала Гаэт.

"Тебе не показалось", - сказал Элиен и в его изменчивых глазах Звезднорожденного пронеслись тревожные багровые сполохи.

И только Великий князь Варана Шет окс Лагин остался бестревожен.

"Любезный брат мой? Неужто ты снова здесь?" - осведомился он у своего припухшего отражения.

В следующий миг Шет перегнулся через край раковины для умывания, стоящей перед зеркалом, и исторг из себя струю розово-серой блевоты.

"С облегчением", - поздравил Шет забрызганное зеркало.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОБЕДА ВЛАСТЕЛИНА

ГЛАВА 6. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Истинная карта Сармонтазары, которую сейчас держал в руках Звезднорожденный Элиен, была выкована Шетом окс Лагином пятнадцать лет назад. Выкована из бронзового навершия шестопера, который некогда принадлежал Кавессару.

В те времена Шет окс Лагин был более чем Шетом окс Лагином. В его теле теснились две души. Воля Шета была порабощена волей Звезднорожденного Урайна, герверитского колдуна и прислужника Хуммера, принесшего в земли Сармонтазары неисчислимые бедствия.

В те времена Шет не был Шетом и не ведал, что творит. Урайн ведал.

Трое девственниц отдали карте свою честь и свою кровь. Трое юношей отдали ей свое семя вместе с дыханием.

Элиен слышал, как сквозь толщу измененной материи пробиваются их слабые, едва слышные стоны. Стоны, оставшиеся звучать навеки для тех, кто умеет слышать. Элиен умел, он даже знал имена несчастных и был благодарен им, ведь они отдали свои жизни для того, чтобы жила карта, а значит - для того, чтобы Элиен знал всю правду о Круге Земель.

Десять лет назад Элиен разыскал ее на борту "Молота Хуммера" после битвы за Священный Остров Дагаат. Уже тогда он знал, что карта сотворена злом во имя зла. Но он не вышвырнул ее за борт. Ибо чувствовал, что рано или поздно наступят такие времена, когда даже оружие врагов не покажется ему лишним.

Эти времена наступили.

- Милостивый гиазир, гонец из Наг-Нараона!

Элиен отложил шестиугольную пластину карты, которую как раз собирался изучить, и воззрился на вошедшего.

Дорожный костюм гонца был изодран и перепачкан грязью, волосы - всклокочены. По всему было видно, что Герфегест Конгетлар не пожалел денег. Несчастный совсем выбился из сил, тщась доставить послание как можно скорее. Нужда и жадность - вот две вещи, которые позволяют владыкам весьма быстро сноситься друг с другом посредством писем.

Элиен развернул письмо и отослал гонца.

Сердце его тревожно забилось. Хотя, казалось бы, в самом письме, у нижней кромки которого радовала глаз экстравагантная яично-желтая печать Элая, не было ничего тревожного.

"... из вещей, которые особенно поразили меня, хотел бы упомянуть путешествие через Пояс Усопших и знакомство с госпожой Харманой Гамелин..."

"... Наг-Нараон, как мне кажется, скорее мрачен, нежели роскошен, но в нем можно обнаружить и определенную воздушность, вознесенность, которая очищает и закаляет душу..."

"... завтра начнутся Игрища Альбатросов, так что я прошу твоего заочного благословения, ведь мне предстоит выступать за Дом Гамелинов..."

"Хотя Элай по-прежнему не слишком силен в риторике, налицо определенный рост. Даже с претензией на изысканность. Эвон, как о Наг-Нараоне написал! Неужто это Герфегест на него так влияет?" - не тая улыбки, подумал Элиен. В кои-то веки ему представилась возможность испытать гордость за сына.

Он пробежал по строчкам письма еще раз. Быть может, что-то важное осталось незамеченным? Какая-нибудь художественная подробность?

"Нужно показать Гаэт. Пусть тоже порадуется", - решил Элиен. Он отложил письмо и возвратился к карте.

- С-сыть Хуммерова! - процедил он, когда осознал смысл увиденного.

Перекрестье Поющего Оружия по-прежнему в Орине. Это он сам, Элиен, Звезднорожденный.

Мерцающая лиловая звездочка. Она по-прежнему в Урталаргисе. Это Шет окс Лагин, второй Звезднорожденный.

А вот это кое-что новенькое.

Зеленая звезда Октанга Урайна, чьей душе было назначено пребывать в теле Сделанного Человека, а телу Сделанного Человека - в Лоне Игольчатой Башни, сместилась. Она сместилась, Гаиллирис Жестоковыйный!

Зеленый изумруд, знак третьего Звезднорожденного, Октанга Урайна, лучился в песках Пояса Усопших.

Получалось, что теперь Урайн предоставлен самому себе и направляется к Вратам Хуммера. Это находилось за пределами всякого вероятия. Но Элиен видел это своими собственными глазами на хуммеровой карте, которая не лжет так же, как не лгут порабощенные ее треклятой бронзой души умерщвленных!

- Двум сотням ирвамессов готовиться к выступлению! Выходим этим же вечером! - гаркнул Элиен своему молодому слуге и бережно сложил карту в шкатулку, сработанную из черепаховых панцирей.

Он знал - теперь карта пригодится ему не раз и не два.

Посмотреть на шлемоблещущую Ирвамессаду - тяжеловооруженную оринскую конницу, что выступала в поход под начальством самого свела Элиена - сбежались огромные толпы.

Ирвамессы внушали страх и почтение, ими восхищались, им завидовали. Не было в Орине мальчишки, который не мечтал стать ирвамессом. Не было в Орине кузнеца, который не грезил заказом для них. Расхваливая жениха, языкастые оринские свахи обычно прибавляли: "И, между прочим, у него родич в Ирвамессаде".

Ирвамессада была более, чем дружиной - символом Орина и его гордостью. Опорой Элиена и упованием его союзников.

Две сотни тяжеловооруженных воинов шествовали к воротам под одобрительный ропоток зевак. Элиен возглавлял шествие, ведя под уздцы Крума Второго - чистокровного грютского жеребца из табунов самого владыки грютов Аганны. Крум, пожалуй, был единственным членом процессии, которому не было никакого дела до того, куда направляется отряд. Остальные предавались безудержному мыслеблудию.

- Точно говорю тебе: идем усмирять обнаглевших аргинских горцев. Совсем сдурели недомерки! Поймали двух рудознатцев, отобрали инструмент и оружие. Так ладно бы на том успокоились. Навешали им люлей и сказали, что потревожившие покой духов в следующий раз отправятся в Сагреалу с камнем на шее. А какие, скажи на милость, духи? Какие у горцев духи? Когда всякому известно, что нет силы кроме Гаиллирисовой и гиазир-свел проводник ее.

- Эк загнул. Нет же, умник, против горцев нас отправили бы на барках. А так ясно: возглавим пару герверитских девег и пойдем воевать дугунов. Они же дань зажали в этом году, нечестивцы!

Зеваки тоже не отставали. Каждый спешил щегольнуть своей проницательностью.

- Чую, свел снова к благородным в Синий Алустрал навострился. Сам слышал, у меня кума во дворце служит, жаба тебя заломай.

- Да куда там, "в Алустрал"! Говорю вам, идут в Линниг. Поглядеть, не самоуправствуют ли гервериты. И если что не так - вызовут войско.

- Войско... Да двести ирвамессов, чтоб ты знал, могут твой Линниг по бревнышкам раскатать! Никакого войска не понадобится! Мне зять рассказывал, у него брат в Ирвамессаде, Циндал, его каждый знает, так они там взглядом врага давить обучены...

О том, куда Элиен повел ирвамессов, в Орине судачили еще неделю. Впрочем, никто не сомневался: каков бы ни был противник, победа останется за гиазиром-свелом. И в самом деле, раньше никогда не бывало иначе.

- Почести Диорху! - зычным голосом скомандовал Ашера Тощий, Отец Ирвамессады, когда воины подошли к Горным воротам.

Все двести чинно припали на одно колено и смолкли, обратив лица к Обители Диорха.

Элиен тоже преклонил колени, хотя, конечно, приказы Ашеры Тощего на него не распространялись. Вот уже много лет Элиен ревностно чтил традиции города. Хотя бы уже потому, что сам их создал.

Объятые благоговейным трепетом, воины смежили веки.

Их роскошные шлемы с чеканными гребнями в виде трепещущих языков пламени отзывались лучам предзакатного солнца золотыми отблесками. Пластины наборных доспехов с накладной "черепицей" наплечников тоже отозвались солнцу мягким сиянием. Они были покрыты гравировкой из череды золотых и серебряных насечек, которые складывались в узорочья: кувшинки, трилистник, оскал пса, улыбка Солнца Предвечного. Стоил один комплект таких броней столько же, сколько десяток ронтов в Харрене, но кто сказал, что Орин должен экономить на величии?

Ирвамессы простояли коленопреклоненные несколько коротких колоколов. Каждый из них молился на свой лад: кто просил здоровья, кто богатых трофеев, а кто любви. И хотя Элиен знал, что может быть услышана только его молитва, сейчас он не имел ничего против. Пусть воины укрепят сердце и дух перед нелегкой охотой на беглеца из Наг-Нараона.

Очень скоро Элиен откроет ирвамессам конечную цель похода. Скажет, что идут они к Вратам Хуммера, соединяющим два таких похожих и таких разных мира - Сармонтазару и Синий Алустрал. А вот о том, что они будут делать у Врат, Элиен умолчит. О том, что он отправляется к Вратам, чтобы изловить беглого раба Хуммера Октанга Урайна, чья душа в теле Сделанного Человека ищет возвращения в Сармонтазару, Элиен признался только Гаэт.

Кальт следовал в Тардер, столицу развращенного Ре-Тара. В этом был смысл. И смысл этот Кальт чувствовал всем нутром - словно биение сердца.

Его путь в Тардер лежал через город Харрену, столицу Харренского Союза, одноименную с этой северной колыбелью цивилизации и просвещения. Из Северной Лезы до Тардера был и более короткий путь, ведущий через дикие земли даллагов. Таким образом, заезжая в Харрену, Кальт делал порядочный крюк. Но здесь он рассчитывал пообвыкнуться с городскими нравами и купить оружие, приличествующее столице Вечного Царства.

Было и еще одно обстоятельство: Кальт мечтал преклонить колени перед гробницей Эллата, коего почитал величайшим из великих воинов. Впрочем, гробница находилась южнее, в окрестностях Таргона.

Но когда Кальт очутился на гомонливой харренской улице, он забыл и про меч, и про смысл, и про гробницу.

- Эй, охотник! Заходи попариться. А то грязью зарос - на три пальца!

- Хорошее мыло, пиявки, березовый деготь. Полтора авра кувшин!

- Слышь, черноглазый, ты, случаем, не грютов байстрюк? Хорошей сбруей не интересуешься?

- Заходи, не бойся! Накормлю по-царски! Пампушки с сыром и знаменитый борщ "Тайна старого гэвенга"! Небось, слыхал про такой?

- Эй, красавчик! Самые изысканные ласки столицы! Только у нас за два золотых ты получишь двух девушек. А за три золотых - трех юношей!

Оглушенный многоголосым гомоном и будничной суетой Кальт медленно двигался по направлению к базарной площади, ведя коня под уздцы. Не страшась показаться деревенщиной, он жадно смотрел по сторонам. По книгам, которые читал ему вслух его образованный дед, сбежавший от цивилизации и долгов в Северную Лезу, он представлял себе Харрену совсем не такой - маленькой, тесной, дворов на сто... А тут...

Даже вода из публичного колодца показалась Кальту какой-то необычной, сладковатой.

Теплый ветер из кузнечной слободы растрепал волосы Кальта и он, подняв взгляд в небеса, где сияло утреннее солнце, широко улыбнулся. Имя города - Харрена - было созвучно слову "харре", которое на языке Северной Лезы означало "счастье". Теперь Кальт был уверен: это не простое совпадение.

Между тем, с названием города - Харрена - в свое время вышла странная история, которую Кальт знал еще с детства.

Сто двадцать лет назад никакого Харренского Союза и в помине не было. Три коалиции городов - таргонская, ласарская и глиннардская - боролись за главенство на полуострове Харрена.

Во время очередной междоусобной войны из рядов глиннардской коалиции выдвинулась весьма яркая личность - некто Айланг. Он задал хорошую трепку ласарцам на море и стал на Севере весьма знаменит. Но в один прекрасный момент - легенда приписывает здесь Айлангу внезапно вспыхнувшее любовное влечение - сей удачливый проходимец переметнулся на сторону своих противников, ласарцев. (Сам Кальт, как и большинство здравомыслящих людей, больше верил в необоримую силу денег - Ласар был куда богаче Глиннарда.)

Под водительством Айланга ласарская коалиция быстро разбила глиннардскую на море, потом - на суше. И, не доводя дело до истребительного кровопролития, в которое непременно вылилось бы взятие Глиннарда, предложила своим противникам союз против Таргона. Те согласились.

Таргонская коалиция оказалась перед лицом превосходящих сил противника и вскоре потеряла все ключевые крепости. Союзники вышли к главному городу коалиции - собственно, Таргону - и осадили его с суши и с моря. Его защитникам грозила голодная смерть, но благодаря политическому гению Айланга все обернулось к лучшему.

На шестой месяц осады вместо таранов к воротам Таргона подошел огромный обоз с продовольствием, который снарядил для своих врагов великодушный Айланг. В тот день война закончилась братанием - все наелись, упились в лежку и наутро уставшие от кровопролития армии дружно вознесли хвалу Айлангу. В нескладном солдатском стишке тех лет так сказано:

Как только желудки наполнились хлебом и сыром,

Наполнилось сердце и радостью, и ликованием.

Да здравствует великодушие славного воина,

Да здравствует мир, предвещаемый огнегаданием!

Потом было "Согласие равных" - союзный договор между всеми городами.

Представители сорока семи городов - больших и малых - учредили должность сотинальма и назначили на нее Айланга. А потом стали думать: где сотинальма посадить?

Выходило, что если учредить резиденцию сотинальма в Ласаре - будет обидно Глиннарду и Таргону. Если в Таргоне - Ласару и Глиннарду. И так далее, и тому подобное.

После долгих прений девятнадцатым разделом "Согласия равных" записали: "По мере поступления в казну Союза должного количества взносов от Ласара, Таргона, Глиннарда и прочих городов, чье упоминание здесь невместно, в центре Харрены будет построена столица, которую уговорено поименовать Харреной."

Почему Харреной? Да потому что члены учредительного собрания в свое время охрипли препираться. Вот это были прения - всем государственным советам на зависть!

"Айлангия"!

Нет, "Айлангия Великая"!

Да при чем тут почтенный Айланг, назовем просто "Сарилир", что означает на языке предков "Сердце Страны"!

Каких таких предков? Из Северной Лезы? Ха-ха!

Ладно, не надо предков. Пусть будет просто - "Владычица".

Чего, простите, владычица? А почему не "Мамаша"?

И все в таком же духе...

В общем, название "Харрена" напрашивалось само собой - ведь и полуостров звался "харренским". На нем и сошлись. А и правда, такого ни у кого нет. Не называется же столица Варана - Вараном!

Спустя полгода Кальт расскажет эту историю одному не вполне обычному мальчишке пятнадцати лет, глядящему на башни и стены Харрены через узкие прорези в подвижной полумаске варанского шлема. И подросток с равнодушным лицом тридцатилетнего мужчины недовольно заметит: "Мыши и возня у них мышиная. Надо было называть Мышью".

Кальт дерзко улыбнется, оценив шутку. А потом они оба - Кальт и его спутник - будут мысленно делить и измерять Харрену безразличной мерой уставших от трофеев завоевателей. А через час после этого Харрена откроет перед ними ворота, уповая лишь на то, чтобы выжить под мертвящим ярмом Властелина.

Только к вечеру Кальт подыскал себе гостиницу на самой окраине Харрены.

Даже самые дешевые трактиры, по мнению Кальта, драли с постояльцев три шкуры. А к дорогим он и на крыльцо не подымался. Увы, делать было нечего: заночевать в лесу не представлялось возможным за отсутствием такового. Тех, кто отваживался заночевать на улице, городская стража нещадно секла плетьми - бродяжничество тут не поощрялось.

Пришлось раскошеливаться.

Харренская роскошь озадачила и испугала Кальта. То, что в Лезе звалось богатством, здесь носило скромное имя достатка.

"А что если на приличный клинок мне попросту не хватит денег?" - спрашивал себя Кальт.

Чтобы развеять тоску, он взял себе на ночь девушку из недорогих. Впрочем, здесь дело было не экономии - эта чахоточная худышка с нездоровым румянцем, разлитым по щекам, и впрямь приглянулась ему больше других.

- На родине у тебя были девушки? Может, я у тебя первая? - спросила худышка, деловито стягивая через голову простое шерстяное платье.

- Еще чего не хватало - "первая", - добродушно осклабился совершенно нагой Кальт, развалившийся на ложе.

- Вот, предположим, у тебя было сто девушек. Так что - ни одну из них ты не любил?

- С чего ты взяла? - Кальт недоуменно приподнял голову с подушки. Уж очень необычные разговоры вела его новая знакомица.

- У тебя на лице написано, что ты никого из них не любил. Я не имею в виду телесно, - прыснула со смеху его подруга и, встав на четвереньки на краешек обширного ложа, с кошачьей грацией направилась к лежащему Кальту.

Не прошла она и одного локтя, как у кровати, представлявшей собой набранный из жердей топчан с набитым соломой матрасом, подломилась ножка.

Ложе накренилось, девушка испуганно ойкнула и едва не свалилась на пол. И свалилась бы, не поддержи ее Кальт за талию. Вновь раздался предательский хруст и еще одной ножкой стало меньше. Кальт и его обнаженная подруга, с трудом удержавшись на постели, расхохотались.

- Мне еще ни с кем не было так весело, - призналась девушка, отсмеявшись. - И мне нравится твой целомудренный вид.

- Что значит "целомудренный"?

- Это значит, что в тебе есть чистота и сила. Большинство людей похожи на бутыли с недопитым гортело, что остаются после хороших купеческих гулянок. Вроде и выгодно их взять, а даже прикоснуться к ним противно. Не то, что из них пить.

Вначале Кальту понравилось объяснение, данное девушкой. Но спустя мгновение ему вдруг послышалось в нем нечто оскорбительное. Как если бы его привселюдно обвинили в мужеской слабости. В самом деле, кто научил ее называть мужчину "целомудренным"?

Не найдя что ответить, Кальт яростно впился в губы своей худосочной и смешливой подруги. Вначале он будет любить ее так, как диктует ему его целомудрие. А уже потом, когда сладкая истома разойдется по всему телу, порасспросит выдумщицу как следует - что же это такое у него написано на лице?

Многие и многие желтоволосые северянки с малахитовыми бусинами в косах и охранительными амулетами на тонких лягвиях дарили Кальту свою любовь. Кальт никогда не пренебрегал дарами. Он был яростен, нетороплив и немного груб. Он был таким, каким, по его мнению, пристало быть мужчине.

И вот эта чахоточная худышка оказалась первой женщиной в жизни Кальта, которая заставила его задуматься над тем, правильно ли он действовал раньше.

- Не так быстро, милый! Ну куда ты торопишься? Тебе что, назначена аудиенция у сотинальма?

Когда до ушей Кальта долетели эти слова, он покраснел и попробовал сбавить темп. Получилось.

- Теперь тебе нравится? - спросил пристыженный Кальт.

- Уже лучше. Но если бы ты обратил внимание на мою грудь, которой я лично горжусь, было бы куда как веселее.

- А теперь? Что мне делать теперь? - поинтересовался Кальт некоторое время спустя. От пустого апломба самца, какой он длительное время принимал за "настоящую мужественность", теперь не осталось и следа.

- А теперь я прошу тебя, милый - ни за что не останавливайся! - страстно прошептала девушка и Кальт с удовлетворением отметил, что, по всему видать, он старается не зря.

- Не так медленно, пожалуйста, - дыхание девушки было резким и отрывистым. Кальт сообразил, что не худо бы удвоить старания, если он хочет довести подругу до блистательного финала.

- Ты... ты... я больше не могу! - наконец вымолвила девушка и разразилась красноречивым стоном. Но бдительный Кальт понял, что это не совсем правда и что ему следует приподнять бедра худышки чуть выше.

- Ты... ты... я люблю тебя! - заходясь в судорогах исполненной страсти, худышка обхватила шею Кальта обеими руками, прижалась щекой к его сильной шее и слизнула каплю пота с его скулы. Ее ноги сомкнулись тесным замком на ягодицах Кальта. Ресницы девушки блаженно задрожали. И тогда Кальт понял, что настала его очередь испить из громокипящего кубка наслаждений.

Он ринулся вперед и стиснул девушку в самых страстный объятиях, на какие только был способен.

Когда безумие плоти стихло, Кальт благодарно поцеловал крохотную грудь девушки с твердым, словно ягода, соском и улыбнулся своей обессиленной подруге. Кальт знал: теперь он по-настоящему счастлив.