Чтение 11–й страницы книги ~Золотая лягушка~

-- И теперь становится ясно, -- поправил Серапионыч сползшее набок пенсне, -- что Каширский и его люди сначала превращали весь этот сброд в послушных зомби, а затем переправляли в ваши края.

-- Но зачем?! -- чуть не поперхнулся чаем глава приказа.

-- Как это зачем? -- доктор отпил чаю с добавкой. -- Нападать на людей, выкапывать покойников и вообще выполнять все "установки" Каширского.

-- Черт знает что, -- совсем погрустнел Пал Палыч. -- Мы и со своими лиходеями едва справляемся, а тут еще эта нежить... А кстати, Серапионыч, почему вы решили, что "Хромого" надо держать в покойницкой закованным? Теперь-то он уже по-настоящему покойник!

-- Лучший покойник -- это мертвый покойник, -- вздохнул Серапионыч. -- Да, я был вынужден констатировать факт смерти, так как все процессы жизнедеятельности остановились. И все-таки эта смерть ненастоящая.

-- В каком смысле? -- чуть нахмурился Пал Палыч. Ему начало казаться, что Серапионыч над ним просто смеется. Доктор же был серьезен, как никогда:

-- Ну, во-первых, он и без того мертвец, а посему второй раз умереть не может. А во-вторых, чтобы его подопечные не проболтались, Каширский дает им дополнительную установку, согласно которой зомби немедленно умирает, если начнет говорить лишнее. И едва "Хромой" назвал имя Каширского, как тут же свалился замертво. Но эта смерть лишь кажущаяся -- через некоторое время труп оживает. Вот, собственно, почему я и попросил, чтобы с него не снимали кандалов.

-- Бесовщина какая-то, -- поежился Пал Палыч. -- И что же теперь с ними делать?

-- Лучше всего было бы их раззомбировать, ну, то есть, расколдовать, -- ответил Серапионыч. -- Но для этого нужен настоящий маг и чародей, причем не менее квалифицированный, чем господин Каширский.

-- Где ж такого взять-то?.. Хотя вообще-то есть у нас один такой колдун, -- вспомнил Пал Палыч. -- Совсем недавно, пару недель тому обратно, он не только перехитрил Каширского, но даже умудрился выкрасть его из Белой Пущи и доставить в Царь-Город. А мы, старые тетери, упустили этого Каширского у себя из-под носа...

-- Ну так зовите скорее вашего колдуна! -- подхватил Серапионыч.

-- Увы, -- развел руками глава сыскного приказа, -- несколько дней назад он исчез из Царь-Города, и ни слуху, ни духу... Ну ладно, Серапионыч, хватит об этом, да еще и на ночь глядя. -- Пал Палыч заглянул в дневную сводку. -- Давайте о чем-нибудь повеселее. Вот, например, сообщение из Боярской Думы.

-- Любопытненько, -- набулькал Серапионыч в чашку из любимой скляночки.

Пал Палыч с выражением зачитал:

-- "Слободская девка Маруська, выйдя за водой, застала своего жениха Ивашку лобызавшимся возле колодца с соседкой Нюркой, много известной всей Семеновской слободке своим веселым поведением. Увидя сие, Маруська ударила Ивашку по голове ведром, отчего ему на пол дня память отшибло, а оную деву Нюрку, дабы неповадно ей было, зело оттаскала за волосья..."

-- Где, прямо в Боярской Думе? -- несколько удивился Серапионыч.

-- Ах, извините, я не там читаю, -- спохватился Пал Палыч. -- Но вообще вы не подумайте чего дурного, народ-то у нас смирный... Ага, вот: "В Думе обсуждали вопрос отрешнения от власти царя Дормидонта, и на этом сошлись мнения многих бояр. Разноголосицу вызвало то, что должно воспоследовать за смещением царя. Боярин Илюхин склонял Думу к созыву Народного Собора, дабы на нем низложить Дормидонта и избрать нового, достойнейшего Государя. Зато боярин Иосиф порывался тут же, прямо в Думе, провозгласить царем князя Длиннорукого. Сам же столичный градоначальник молча слушал сии речи, а затем поднялся и, поблагодарив своих приверженцев за доверие, решительно отказался от всяких притязаний на престол и призвал бояр и народ поддержать законного Государя Дормидонта Петровича. Однако, садясь на место, он бросил боярину Иосифу непонятные слова: "Не спешите, плод еще не созрел"...

-- М-да, еще не созрел, -- как бы про себя пробормотал Серапионыч. -- Но очень скоро созреет.

-- Что вы говорите? -- оторвался от занимательного чтива Пал Палыч.

-- А, нет, это я так, своим мыслям. Пожалуйста, продолжайте.

Пал Палыч продолжил:

--"В самый разгар жарких споров пришло известие, что в Боярскую Думу едет царь. По сему поводу боярин Илюхин сказал: "Наконец-то наш Государь образумился и решил самолично объявить о своем отречении". Вослед за известием явился и сам Государь Дормидонт Петрович. Был он грозен, но спокоен. И сказал речь краткую, но дельную, что Отечество в опасности и что отринуть надо раздоры и всем сплотиться перед лицом угрозы. Когда же Государь завершил речь, то все дружно зарукоплескали, а боярин Иосиф вскочил с места и запел Дормидонту Петровичу "Многая лета", в чем был усердно поддержан князем Длинноруким. По окончании пения градоначальник попытался было броситься Государю в объятия, но тот уклонился от оных и покинул Думу". -- Пал Палыч отложил свиток. -- Ну и дела творятся в нашем богоспасаемом Отечестве! Неужели Господь наконец-то вразумил нашего Государя? -- И Пал Палыч, отставив чашку с остывшим чаем, сотворил крестное знамение.

Серапионыч лишь еле заметно улыбнулся -- он не стал говорить главе сыскного приказа о своей скромной лепте, внесенной в дело вразумления Кислоярского правителя.

***

Василий Дубов, Антип и Мисаил уже довольно долго кружили по жутким подземельям княжеской усыпальницы, однако многочисленные коридоры все время уводили их куда-то в сторону от направления, указуемого стрелкой на компасе.

-- Ничего, ребятки, не волнуйтесь, все будет хорошо, -- подбадривал детектив скоморохов, но и сам он уже начинал не на шутку тревожиться. Впрочем, Василий догадывался, в чем причина: за последние дни на городской рынок было "вброшено" меньше "лягушачьих" монет, чем в начале их пребывания в Новой Мангазее, а деньги в тайнике, как Василий понял из записей на свитке, находились в постоянном движении. Так что перебои в работе компаса можно было объяснить меньшим количеством в тайнике тех монет, которые, собственно, и притягивали чудо-стрелку.

От этих неприятных мыслей Дубова отвлек страшный грохот за спиной, а затем не менее дикий вопль. Непроизвольно вздрогнув, детектив обернулся и увидал, что Мисаил лежит под каким-то рыцарем в доспехах, а Антип пытается его оттуда вызволить. Поставив светильник на шершавый пол, Василий бросился на помощь, и вскоре Мисаил с трудом встал на ноги.

-- Да вот видишь, Савватей Пахомыч, мы тут впотемках задели этого истукана, -- указал Антип на мумию в латах и кольчуге, лежащую поперек прохода, -- он и обвалился.

-- Надо бы поставить на место, -- покачал головой Василий.

-- Бесполезно, -- проворчал Мисаил, потирая ушибленную коленку. -- Понесла же нас нечистая в эту чертову усыпальницу! Так я и знал, что добром все это не кончится...

-- Ну так давайте его хотя бы посадим, -- указал Василий в нишу, из которой свалился доблестный витязь.

-- Попробовать можно. -- Антип поплевал себе на ладони и отважно взялся за ржавые доспехи.

Когда покойник был кое-как усажен на прежнее место, Василий глянул на компас -- и взвыл куда безрадостнее, чем даже Мисаил под покойником.

-- Что такое? -- переполошились скоморохи.

-- Все, мы окончательно сбились со следа, -- совладав с первыми эмоциями, сообщил Дубов. -- Стрелка работает только до первых петухов.

-- Но ведь здесь же нет петухов, -- пожал плечами Антип. -- Зато там есть! -- указал Василий куда-то вверх. -- И они уже откукарекали. Теперь мы тут как слепые котята.

-- Что же делать?! -- еще больше всполошились скоморохи.

-- Ну, все не так страшно, -- принялся детектив успокаивать своих товарищей. -- Дождемся следующей ночи и уже тогда...

-- Что?!!! -- позабыв о боли в коленке, вскочил Мисаил. -- Провести здесь всю ночь и весь день?! Здесь, в сем царстве мертвых, где каждый камень вопиет о бренности этого, как его...

-- О бренности всего сущего, -- подсказал Антип и пояснил: -- Это из гишпанской трагедии "Богатеи тоже стенают", часть последняя.

-- Ну вот. А мы с вами не такие уж богатеи, нам стенать не положено, -- с деланной бодростью заявил Василий. -- И вообще, надо беречь свет. -- Детектив загасил светильник, и их окутала гулкая тьма, в которой вековая затхлость гробового подземелья казалась еще нестерпимей, а вздохи Мисаила походили на стенания неприкаянных душ.

***

Майор Селезень аккуратно, можно даже сказать -- любовно укладывал дерн вокруг свежевырытого окопчика. Васятка сидел рядом и задумчиво смотрел на большую луну, заливающую своим белесым светом холмы и луга, мост и дорогу.

-- Дядя Саша, -- внезапно спросил он, -- а кем вы были в своей стране?

-- Сначала я был военным, -- не отрываясь от дела, отвечал майор, -- а потом пытался стать политиком. -- При этом Селезень криво усмехнулся. -- А почему "был"? -- в свою очередь спросил он.

Васятка замялся:

-- Если честно, дядь Саша, то мне кажется, что вам не очень-то и хочется возвращаться в свою страну.

-- М-да, -- покачал головой майор.

А Васятка уже более уверенно продолжал:

-- Я думаю, то, чем вы занимались там, люди не ценили по достоинству. И вы чувствовали себя ненужным. А здесь, у нас, вы делаете то, что другие не умеют или не хотят делать. В общем, здесь вы нужны. И вы можете сделать для людей много полезного. А ведь каждому честному человеку хочется ощущать, что ты нужен. Что не зря на свете живешь. Не зря хлеб ешь.

-- Ну, ты у нас еще и философ, -- рассмеялся майор и потрепал мальчишку по загривку.

-- А что, я не прав? -- вскинулся Васятка.

-- Да нет, прав. -- вздохнул Селезень. -- В нашем мире, то есть, я хотел сказать, в нашей стране, ни честность, ни смелость не ценятся. У нас у кого денег больше, тот и герой, тому и почет. Увы.

Майор сел на край окопчика и задумчиво посмотрел куда-то вдаль.

-- А тут... Эх, как я понимаю Рыжего. Тут можно делать дело и не оглядываться на всяких там болтунов и демагогов. Политики хреновы! -- И майор с досадой сплюнул в росистую траву. -- Тут, у вас, тоже такие есть. Но здесь хоть им можно хвост-то поприжать.

-- Так может, вы у нас и останетесь? -- с надеждой спросил Васятка. -- А, дядь Сань?

-- Не знаю, -- усмехнулся Селезень, -- Да и загадывать наперед не хочу.

Майор легко, по-кошачьи выпрыгнул из окопчика.

-- Пойдем-ка лучше, друг Васятка, соснем часок, -- обнял он парнишку за плечи. -- Завтра будет горячий денек. Вот коли, Бог даст, жив останусь, тогда и на будущее загадывать буду.

-- Тьфу, тьфу, -- испуганно сплюнул через левое плечо Васятка.

***

Когда у скоморохов уже тихо "поехала крыша", да и сам Дубов начал испытывать подступающее отчаяние, детектив услышал какое-то неясное бормотание. "Что это, звуковые галлюцинации? -- тревожно подумал Василий. -- Тогда дело дрянь..."

-- Мисаил, это ты? -- строго спросил он.

-- Что?! -- нервно вскрикнул Мисаил.

-- Тогда ты, Антип?

-- А я думал, что это ты, Пахомыч...

Тем временем бормотание становилось как будто отчетливее, и Василий, напрягши слух, разобрал некоторые слова:

-- Свовочи все, свовочи... И куда эти придурки, Анисим с Вячесвавом подевавись?.. Самому, что ли, этого гвупца Савватея кончать?.. Чевт бы их всех побвал...

Злобное бормотание становилось все отчетливее, и вдруг в конце тоннеля на миг блеснул свет. Мисаил истерически вскрикнул.

-- Тише! -- зашипел Василий.

-- Так это же покойник встал из гроба! -- с отчаянием прошептал Мисаил. -- Все, нам конец...

-- А по-моему, это только начало, -- обреченно вздохнул Антип.

-- Кричите, кричите, -- продолжал между тем свое ворчание "покойник". -- Я вас не боюсь, потому как вы мевтвецы, а я ешшо живой... И так скоро помивать не собиваюсь...

-- Вперед! -- вполголоса скомандовал Дубов. -- Он-то нас и выведет, куда надо. И умоляю вас, старайтесь не шуметь.

Держась за руки, гуськом все трое дошли до конца коридора, откуда продолжал доноситься голос. Там коридор упирался в другой проход, и шагах в тридцати слева от себя путники увидели какую-то темную фигуру, держащую в руке фонарь. Светильник раскачивался, и по неровным стенам металась тень незнакомца.

-- Вперед, за ним, -- шепотом велел детектив, и вся троица, стараясь не создавать лишнего шума, двинулась вслед за темной фигурой.

-- Он заведет нас в самую преисподнюю, -- не удержался от замечания Мисаил. И вполголоса добавил: -- Как одинок среди немых гробов Сей еле слышный голос человека...

-- Мисаил, помолчи, пожалуйста, -- с еле сдерживаемой яростью попросил Дубов. Он внимательно прислушивался к ворчанию человека со светильником:

-- И эта Мивиктьиса -- дура стоевосовая... Все кругом -- или дураки, или воры, как с такими дело иметь...

Василий слушал и диву давался -- неужели это злобное бормотание принадлежало тому самому Седому, или дяде Митяю, которого он поначалу принял за ново-мангазейского бургомистра и который так очаровал его в доме Миликтрисы Никодимовны? Но сомнений не оставалось -- то был именно он.

Вдруг стены узкого тоннеля раздвинулись, и фонарь Седого осветил своды знакомой залы с мраморным гробом посередине -- оказывается, Василий сбился с пути в непосредственной близости от конечной цели подземного путешествия.

И не успел дядя Митяй сдвинуть факел, чтобы проникнуть в тайник, как в зале раздался грозный голос: "Руки вверх!", а следом ярко вспыхнул второй фонарь, резко высветив на фоне замшелой стены три темных силуэта. Дядя Митяй попятился было к одному из четырех выходов из залы, однако Дубов, подскочив, схватил его за шиворот и вернул на середину.

-- Сопротивление бесполезно, дядя Митяй, -- крикнул детектив, и его слова громовым эхом отозвались под высокими сводами. И, понизив голос, добавил: -- Или прикажете называть вас полным именем -- Димитрий Мелхиседекович Загрязев?

-- Зовите, как хотите, -- ответил дядя Митяй, расплывшись в доброй улыбке, совсем не соответствующей его незавидному положению. -- Я вижу, что вы меня высведили. Очень ховошо. Ну вадно, я понимаю, что вам нужны деньги, -- продолжал он, безмятежно переводя взор с Василия на скоморохов. -- Сотня зовотых вас устроит? Или надо больше?.. Чевт побери! -- спохватился дядя Митяй. -- Вы же сведили за мной, а не за Дубовым!

-- Это не совсем так, дядя Митяй, -- усмехнулся Дубов. -- Дубова я могу предъявить вам хоть сейчас.

-- О, пьеквасно! -- обрадовался Седой. -- Вы что, пьиташшили его прямо сюда? Ну, тогда отпадают и хвопоты по сокрытию тела.

-- Д-да, пожалуй, -- согласился Василий и извлек из внутреннего кармана какую-то маленькую баночку. Когда он открыл ее, то по смрадному подземелью разнесся весьма приятный запах, исходяший от зеленоватой мази, что была в баночке. Детектив помазал себе лицо и что-то прошептал. И тут произошло нечто совсем неожиданное: черты лица резко изменились, став более мягкими, куда-то исчезли залысины, и перед скоморохами и дядей Митяем предстал совсем другой человек.

-- Дубов! -- в ужасе вскрикнул дядя Митяй и в изнеможении опустился на сырой пол.

-- Совершенно верно, я -- Василий Дубов, -- будничным голосом произнес детектив. -- Вижу, вы меня сразу признали.

-- Возьмите все, -- вдруг залепетал дядя Митяй, ползая по полу, -- все бевите, только не губите!..

-- Встаньте! -- брезгливо бросил Дубов. -- Проигрывать тоже нужно достойно.

-- Все возьмите, все, -- истерично бормотал Седой, -- я вам дам еще больше, гораздо больше...

-- Сколь мелок он, сколь жалок, сколь ничтожен, -- не удержался Мисаил от цитаты из какой-то душещипательной трагедии.

-- Вот именно, -- одобрительно кивнул Дубов. -- С одним только добавлением -- на совести этого человека не менее трех загубленных человеческих душ. А если хорошенько посчитать, то и гораздо больше.

-- Непвавда! -- подал голос дядя Митяй. -- Ну посмотрите на меня, какой же я убивец? Я и мухи не способен обидеть.

-- О ваших отношениях с мухами я ничего не знаю, -- ледяным тоном ответил детектив. -- А что касается людей, то сами вы их, конечно же, не убивали. За вас это делали другие. Раньше -- некто Манфред Петрович, которого вы убрали за то, что он слишком много знал, а в последнее время -- некие Анисим и Вячеслав. Именно они убили сначала Манфреда, а затем еще ряд людей, в том числе отставного военного Данилу Ильича и даже духовное лицо -- отца Нифонта, который в поисках своего племянника Евлампия узнал больше, чем ему было положено. Если желаете, я могу сказать, во сколько монет вы оценивали человеческие жизни, но это, конечно, уже частности.

-- Я это девав ради Очечества! -- пискнул дядя Митяй. -- Будущие поколения меня опвавдают!..

-- Едва ли они вас оправдают за то, что вы подготавливали почву для завоевания Новой Мангазеи князем Григорием, -- возразил Дубов, -- и с этой целью устраняли всех, кто мог вам в этом помешать. Правда, поначалу я не мог понять, какую роль во всей вашей деятельности играет Миликтриса Никодимовна, но теперь, кажется, понял: она поставляла для вас "одноразовых" исполнителей для совершения таких убийств, которые нельзя было поручить деятелям вроде Анисима и Вячеслава. Не так ли, дядя Митяй? -- Тот молчал, угрюмо уставившись в пол. -- Ясно, что воевода Афанасий -- это значительная личность, и его убийство непременно должно вызвать самое тщательное разыскание. И если бы нашли наемников, то могли бы открыться и другие их деяния, и в конце концов вышли бы на вас. А так -- Евлампий делает свое дело, то есть убивает Афанасия, потом бесследно исчезает, тут уж постарались все те же Анисим с Вячеславом, и если даже следствию что-то удастся раскопать, то до истинного убийцы им так просто не добраться.

-- Но ты же добрался, Савватей, то есть... -- замялся Антип.

-- Зовите меня по-прежнему, Савватеем, -- улыбнулся Дубов. -- А если хотите, то Василием Николаичем. -- Да, я добрался. Но это моя работа и мой долг, -- не без некоторого пафоса произнес детектив. -- Теперь встает новый вопрос -- что делать с ним?

-- То есть? -- тряхнул волосами Мисаил.

-- Какого наказания достоин этот человек, дядя Митяй, он же Седой, он же Димитрий Мелхиседекович Загрязев, за свои черные деяния?

-- Пьекватите этот самосуд! -- захорохорился дядя Митяй. -- Я требую, чтобы меня судил Мангазейский суд, самый ствогий и спваведливый!

-- Как же, сейчас, -- хмыкнул Дубов. -- А то я не знаю, что все местные суды подкуплены-перекуплены вами и такими, как вы. Я отдам вас царь-городскому суду, и единственное, что может спасти вас от лютой казни -- так это чистосердечное признание и всяческое содействие следствию!.. Впрочем, довольно болтовни -- нам надо выехать затемно, чтобы поскорее успеть в столицу.

-- А если он начнет сопротивляться? -- подал дельную реплику Антип. -- Ну то есть прямо на улице, пока мы не уедем из Мангазеи. Я так понял, что это весьма известный в городе человек...

-- Пожалуй, -- согласился Дубов. -- В нашем случае рисковать никак нельзя -- от этого зависит судьба всего государства. А, знаю! -- Василий вновь открыл баночку и, не дав Димитрию Мелхиседековичу опомниться, мазанул его по лицу.

Тут произошло нечто уж вовсе невообразимое -- куда-то исчез барственный дядя Митяй, которого Дубов поначалу даже принял за мэра, а на его месте возник жалкий ничтожный старикашка с клочковатой бороденкой и бегающими глазками. Чумичкина мазь точно и беспощадно высветила его истинную сущность.

-- Теперь наш друг может сколько угодно кричать, что он -- сам господин Загрязев, -- с легким ехидством заметил детектив. -- Ну что ж, веди нас, Иван Сусанин...

***

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПЯТНИЦА. ВСЕ ХОРОШО, ЧТО КОНЧАЕТСЯ

Майор Селезень лежал в крохотном окопчике, который он вырыл перед самым рассветом. За его спиной вставало солнце и приятно грело лопатки. А в низинах еще белели клочья ночного тумана. К мосту медленно подползал обоз вражеского войска. Несколько сотен солдат двигались пешим порядком, возглавляемые конными командирами. Эта колонна уже перешла мост, а за ней шла колонна крытых телег, груженых "секретным оружием". Сзади, несколько поотстав, тянулись телеги с продовольствием и амуницией. И все это шествие замыкал небольшой арьергард человек из пятидесяти. Майор весь напрягся и подобрался, как кот, навострившийся на мышь. Он не глядя проверил свое имущество: пистолет в кобуре, гранаты на бруствере окопчика справа, запасной диск к "Дегтяреву" слева.

-- Ну, пора, -- выдохнул он, когда большая часть крытых телег вползла на мост.

И майор нажал красную кнопку на крохотном пультике.

Мост как-то медленно и лениво начал вспучиваться и подыматься вверх. Земля задрожала. И тогда яркая вспышка пламени опалила безмятежное утро. Фигурки людей по обе стороны моста застыли в оцепенении, наблюдая, как большая часть их секретного обоза в виде горящих обломков падает в реку. И тогда с ближайшего холма на них обрушился шквал пулеметного огня. Началась паника. Лошади ржали и вставали на дыбы. Люди метались среди горящих и перевернутых телег в поисках укрытия. А майор Селезень, выпустив по противнику все патроны, тут же метнул на дорогу три гранаты и, поставив на пулемет свежий диск, снова открыл огонь. Наемники же, наконец сообразив, откуда их обстреливают, открыли беспорядочную пальбу по верхушке холма. Но те, кто уже были на другой стороне реки, находились слишком далеко, а те, кто находились ближе, были прижаты плотным огнем пулемета к земле. Опустошив вторую обойму, майор быстро швырнул оставшиеся две гранаты и, подхватив "Дегтярева", понесся вниз с холма, пригибаясь в высокой траве. Вскоре он нырнул в прибрежный кустарник и растворился среди листвы. А наемники еще несколько минут обстреливали холм, боясь покинуть свои неверные укрытия. Но в конце концов, понукаемые командирами, короткими перебежками двинулись наверх. Обнаружив пустой окоп, они вздохнули с облегчением -- противник отступил, а преследовать его никто особо не желал.

А внизу на дороге догорала последняя телега с "секретным оружием".

***

Змей Горыныч тяжело, как подбитый бомбардировщик, ткнулся в землю неподалеку от мрачного замка князя Григория. Баба Яга скатилась с его спины кубарем, но отделалась лишь легкими ушибами. Другое дело, ее черный кот. Трудно сказать, каким местом он пострадал, но, по крайней мере, вставая и отряхиваясь, он бранился долго и витиевато. Змей же, понурив все три головы, лишь разводил маленькими лапками.

-- Закусывать, дьявол тебя побери, надо! -- закончил монолог кот.

-- Да ладно тебе, -- примирительно пропищала средняя голова. -- Ну, не рассчитали маленько. -- И, уже обращаясь к Яге, продолжила: -- Ты главное, Ягоровна, не забудь: красная книга с блестящими железными уголками. И надпись -- "Нечисть".

-- Не волнуйся, все запомнила, -- отвечала Яга. -- Ты лучше кулаки держи.

-- А это еще зачем? -- удивленно пробасила правая голова.

-- На удачу.

***

Ровно в полдень царь Дормидонт вошел в залу и, кивнув присутствующим, занял место во главе огромного стола. На лавках с обоих сторон чинно восседали ближние бояре, воеводы и прочие влиятельные государственные лица. Многие уже были наслышаны об удивительной перемене, произошедшей с Государем, но не знали, к чему бы это и чем чревато лично для каждого из сидящих за столом.

-- Я вас пригласил к себе, чтобы обсудить положение в стране и о том, что делать будем, -- негромким голосом начал царь. -- По последним сведениям, вражеское воинство расположилось в Каменке и в любое время может двинуться на Царь-Город. Готовы ли мы защитить нашу страну, наш народ и нашу столицу?

Из-за стола поднялся длиннобородый господин в довольно необычном наряде -- военном кафтане, накинутом поверх собольей шубы.

-- Государь, позволь доложить, что славное воинство наше завсегда предано тебе и нашему Отечеству и...

-- По делу говори! -- повысил голос царь и даже пристукнул ладонью по столу.

-- Это глава военного приказа, -- шепнул Рыжий Серапионычу. Доктор сидел между Рыжим и князем Длинноруким. Обычный наряд Серапионыча, то есть мятый сюртук со съехавшим набок галстуком, ничуть не обращал на себя внимания разодетых в соболиные и прочие наряды царедворцев. На всей протяженности стола были выставлены вазы с фруктами и кувшины с разнообразными винами, наливками, водкой и пенными медами, и только перед Дормидонтом стоял жбан с квасом.

Тем временем глава военного приказа немного дрожащим от царского окрика голосом говорил:

-- Утром наша дружина числом тысяча воинов выступила из Царь-Города и к завтрему должна достигнуть Каменки. И там дать сражение неприятелю. Однако, -- тут он немного замялся, -- однако нелегко нам придется, ежели князь Григорий и впрямь располагает неким потаенным оружием, о коем все мы немало наслышаны.

-- Да брехня все это! -- перебил его Длиннорукий.

-- А тебе, княже, слова еще не давали! -- рявкнул царь. И, вновь оборотившись к главе военного приказа, спросил: -- А каково, понимаешь, настроение в войсках?

Тот несколько смутился:

-- Правду сказать?

-- А то что же? -- взъярился Дормидонт. -- Мы тут не в бирюльки играем, а решаем участь нашего государства! Ну говори, не бойся, все как есть говори.

-- Если правду, то настроение в войсках не намного лучшее, чем в Боярской Думе, -- одним духом выпалил глава приказа и с испугом уставился на Дормидонта.

-- М-да, -- нахмурился царь. -- Да ты садись. Князь Длиннорукий!

-- Слушаю тебя, мой Государь! -- Градоначальник резво вскочил с места.

-- Это я тебя слушаю. Что сделано для укрепления столицы, буде войско неприятеля дойдет, понимаешь, до Царь-Города?

-- Ни в жисть не дойдет! -- оптимистично махнул князь бебряным рукавом. -- А коли приведет эдакая беда, то вся столица встанет на твою защиту, царь-батюшка, и я первый! Да ты же знаешь, как мы все тебя любим...

Пока царь-батюшка и все, кто был за столом, внимали разглагольствованиям князя Длиннорукого, Рыжий подмигнул Серапионычу -- мол, приступайте. Серапионыч с ловкостью фокусника-иллюзиониста извлек из внутреннего кармана платочек и деликатно высморкался. И никто не заметил, что при этом он что-то подлил из скляночки в чарку своему соседу Длиннорукому.

Царь не прерывал речь городского головы, но слушал ее с нескрываемой усмешкой.

Завершив свое эмоциональное выступление, князь наполнил чарку вишневой наливкой и вдохновенно провозгласил:

-- Так поднимем же чару за здравие нашего дорогого Государя, за процветание Отечества, и да провалятся все наши враги в тартарары!

Пренебречь такою здравицей было никак нельзя, и все присутствующие наполнили свои чарки -- кто вином, кто водкой, а кто и медовухой. Один лишь Дормидонт подлил себе немного квасу.