Чтение 11–й страницы книги ~Энциклопедия мифов~

- Ну да, вы ведь по руке гадаете, - оживляюсь. - Со студенческих времен, ага?

- Я - типичная шарлатанка со стажем, просто знаю некоторые базовые правила, невелика премудрость... Вы что приуныли-то?

- Да вот, - говорю жалобно. - Ошалел я тут с вами. С чего это мы вообще о смерти заговорили, а?

- Наверное, все дело в названии нашей фирмы, - лукаво предположила Раиса. - Харон, будь он неладен!

Пальцы ее небрежно поглаживают тонкую ножку бокала, а глаза вопросительно шарят по лицу соратника. Тот словно бы вдруг утратил интерес к беседе, с непроницаемой физиономией уткнулся в тарелку. Мне кусок в горло не лезет, а ему - как с гуся вода.

- Ну да, - ворчу. - Кооператив "Харон". Книжки, конечно же, всего лишь прикрытие. Специализируетесь, небось, на ритуальных убийствах без летального исхода... Обряд инициации, быстро, недорого; приверженцам культа вуду и ВИЧ-инфицированным не беспокоиться, - так, что ли?

Вениамин, наконец, прекращает жевать и тихо смеется.

- Что вы, Макс. Мы не настолько крутые. Просто мы с Райкой, каждый в свое время чуть было не откинули копыта. Прокатились на Хароновом челне, только билеты у нас были в оба конца, туда и обратно. Так уж получилось. И я уверен, что это - залог нашего успеха. Знаете, ведь человек, который сражался со смертью и выжил, может противостоять чему угодно. Вообще чему угодно, потому что смерть - самый сильный из возможных противников... Вы согласны?

- Да, наверное. Мне и самому порой кажется, что теперь мне сам черт не брат, и море по колено, но, в то же время, я очень хорошо представляю степень своей уязвимости. Это ведь просто удивительно, как легко уничтожить живого человека! Столько разных способов, один другого эффективнее... При моем буйном воображении впору от собственной тени шарахаться.

- Верно, - соглашается Раиса. - И все же лучше осознавать собственную уязвимость, чем нет. Тот, кто предупрежден, вооружен, не так ли?

- Вы так слова подбираете, словно не книжками торгуете, а огнестрельным оружием, - смеюсь. - "Сражаться", "противостоять", "вооружен"...

- Ну, знаете ли... На дружеский саммит млекопитающих жизнь деловых людей, и впрямь, не слишком похожа...

И что тут скажешь?! Глава 74. Дханвантари

В индуистской мифологии лекарь богов.

- А что, продавцов на лотки вы тоже по этому принципу отбираете? - спрашиваю удивлено. - Чудесно спасенных, полубессмертных?

- Да нет, - вздыхает Раиса. - Берем кого попало. Вы, возможно, еще не поняли, но работа эта не из престижных. Да и заработки не ах.

- Очень даже "ах", - возражаю. - Даже если бы мы с вами сегодня не спорили, и вы отдали бы мне только 10 процентов с выручки, как положено, все равно неплохо получилось бы. Я жадный, но даже мне хватило бы.

- Да, но вы первый, кому удалось за полдня продать чуть ли не полсотни книг.

- Полсотни? - оживляется Вениамин. - Ну вы даете!

Я смущенно пожимаю плечами. Было бы из-за чего шум поднимать.

- Он полагает, что это нормально, - объясняет Раиса своему коллеге. - Что так и должно быть. Что я ему книжек мало дала, а то можно было бы и больше продать.

- Ну, значит, в следующий раз дай ему больше книг, - советует он. - И посмотри, что будет.

У меня пылают уши. Не люблю, когда меня хвалят в моем же присутствии. Лучше бы за глаза, ей-богу, очень уж неловко! В школе, классе в шестом, я намеренно перестал учить уроки, поскольку не мог выносить публичных учительских похвал. Если бы не эта мука, так бы и ходил в отличниках, до победного конца. Но оказалось, что нотации да попреки сносить легче: они меня совершенно не трогали. Как об стену горохом. По фигу, по барабану, до задницы.

- Прошу прощения, - сочувственно говорит Вениамин. - Вы, наверное, чувствуете себя, как дрессированный медведь в окружении зевак. Но мы с Райкой бестактные толстокожие крокодилы, и менять что-либо уже поздновато. Придется вам нас терпеть. Зато с нами просто: что на уме, то и на языке. Никаких намеков, полутонов и задних мыслей. Как в букваре... Вы мне вот что скажите: вы всерьез решили заняться книготорговлей? Или это развлечение на неделю? Только честно скажите, я должен знать, как долго мы можем на вас рассчитывать.

- Ну, все-таки не на неделю, наверное. На пару месяцев, как минимум. А то и больше. Но боюсь, что рассчитывать на меня не очень-то можно. Во-первых, я - типичный спринтер, мне почти любое занятие быстро надоедает; к тому же, я вообще не уверен, что по утрам в моей постели просыпается тот самый человек, который вчера залез под одеяло... Но это ладно, это мои заморочки... Хуже другое: со мной в последнее время то и дело что-то случается, без объявления войны и прочих любовных прелюдий. В частности, еще десять дней назад я даже не подозревал, что когда-нибудь перееду в Москву. Между тем, я здесь уже неделю околачиваюсь.

- А возвращаться домой не собираетесь?

- Ни в коем случае. Но от меня, кажется, не слишком много зависит. Поэтому - просто не знаю, - вот вам самый честный ответ на ваш вопрос.

- А вы погадайте, - лукаво советует Раиса.

- По меню, что ли? - ухмыляюсь. - Других-то книг здесь нет.

Чтобы развеселить сотрапезников, открываю объемистый талмуд в темно-вишневом дерматиновом переплете. Указательный палец вслепую движется влево и вверх, скользя по странице. Заранее предвкушаю грядущее пророчество: сейчас выяснится, небось, что ближайшее будущее сулит мне не то пьянство, не то обжорство, поскольку кроме названий блюд и напитков в меню ничего нет, и быть не может. Открываю рот, дабы огласить свой жребий... и молчу, аки громом пораженный.

- Можно подумать, вы не меню открыли, а "Апокалипсис", - смеется Раиса. - Что вы там нашли?

- Тут написано по-английски: "Welcome", - сообщаю растерянно. - Типа для иностранных гостей, да? А следующая строчка - по-русски: "Добро пожаловать". Что ж, если это ответ на мой вопрос... Вероятно, я тут застряну. И будет мне хорошо.

- Вот и славно, - невозмутимо кивает Вениамин. - Мне кажется, вы принесете нам удачу. Скажу больше: в глубине души я надеюсь, что не просто будете продавать по полсотни книжек в день, но и поможете нам понять, почему дела пошли хуже, и как нас следует лечить.

- А что, все плохо? - огорчился я.

- Да нет, не то что бы. Просто... как бы вам объяснить? Понимаете, Максим, осенью, когда мы только-только начинали, наши дела шли не просто хорошо, а фантастически. Все складывалось самым невероятным образом: нужные люди сами нас находили, чиновники принимали без очереди и делали все, что положено, не требуя ничего взамен. Представляете? Так ведь не бывает. Дальше - больше. Знаете, сколько стоит аренда помещения в центре Москвы?

- Небось, страшных, нечеловеческих денег?

- Даже раза в полтора больше... Так вот, мой друг уехал в США и оставил нам свою квартиру в Гнездниковском переулке, на первом этаже, идеальное место для офиса и склада - ну, вы же там были, видели. Совершенно бесплатно оставил, только взял с меня слово, что если ему припечет вернуться в Москву, мы освободим помещение. Но он пока, вроде, не собирается возвращаться. Прижился, нашими молитвами... И, знаете, если уж везет, так везет. Мы пребывали в состоянии непрерывного изумления. Книги у нас тогда раскупались как горячие пирожки, работники не воровали - ну или почти не воровали... Может, не умели просто? Неопытные были, как и мы сами.

- А теперь научились? - спрашиваю сочувственно.

- Ну да, научились. И вообще в последнее время все уже как-то не так. И продавцы запойные, и товар залеживается, и с ментами то и дело проблемы мелкие возникают... Но это, положим, пустяки. Хуже другое: все уже не в радость. Скучно, хлопотно. Раиса устает, как портовый грузчик, а я вообще в офисе почти не появляюсь, ибо лентяй и сволочь. Работаю дома с документами, да на встречи деловые изредка себя палкой выгоняю, когда выхода иного нет... В общем, что-то стало не так. Но вот что? И как это исправить?

- Думаете, я действительно знаю ответы на ваши вопросы?

- Да нет, вряд ли. С чего бы вам знать? Но если захотите, узнаете, теперь я в этом не сомневаюсь. Глава 75. Дьо

Благодаря Дьо боги невидимы людям на земле, он "одевает" их.

И вдруг я понимаю: что-то действительно не так. Но не с книжным бизнесом моих новых приятелей, чьи проблемы, откровенно говоря, не слишком меня впечатляют, а здесь, сейчас, с нами.

Мы ведем себя противоестественно. "Да нет, вряд ли. С чего бы вам знать?" - Живые люди так не разговаривают. "Да ни хуя ты не знаешь", - должен бы гоготнуть мой новый знакомый. Ну, или если он, паче чаяния, несокрушимый интеллигент, чья лексика не мутирует даже под тяжким гнетом малого бизнеса, буркнул бы: "нет", - и дело с концом. Но куда там! "Теперь я в этом не сомневаюсь", - поди ж ты! Вся наша беседа - фальшивка, липа; мы сидим за столом и говорим друг другу длинные аккуратные фразы, совершенно не похожие на нормальную человеческую речь. Мы следим за мимикой лица и тщательно исполняем положенные жесты, словно бы где-то рядом развалились в креслах невидимые наблюдатели, для которых наш треп - развлечение, вроде водевиля, или бульварного чтива. А мы - что ж, мы просто хорошо делаем свою работу. Отрабатываем некий неизъяснимый, не выражаемый словами, но вожделенный гонорар. Нутром это чую, хоть и не могу аргументировано доказать.

Тогдашнее мое переживание не из числа тех, что поддаются достоверному изложению. Менее всего оно походило на "мысль, пришедшую в голову", или на выверт шального воображения. Просто осенило - и все. Я словно бы вдруг увидел происходящее не изнутри композиции, в центре которой разместился с вилкою в деснице и стаканом в шуйце, а со стороны. С такого ракурса, откуда фальшь очевидна, как рябь на воде, как лиловое на желтом, как визг пилы, заглушивший птичий щебет.

Я судорожно втягиваю воздух. Надо бы сказать этим симпатичным, в сущности, людям, моим новым работодателям (и, возможно, новым друзьям) о своих странных сомнениях. Предложить им немного помолчать, а потом начать все сначала, и постараться говорить нормальным человеческим языком, короткими, небрежными фразами, то и дело сбиваясь, повторяясь, запинаясь, перескакивая с одной темы на другую, не заботясь о жесткой внутренней логике диалогов... Но этого я не сделаю никогда, потому что... Почему? А вот не знаю. Даже подумать боюсь: не приведи господи, догадаюсь.

И тогда я собираюсь с духом и говорю, как ни в чем ни бывало, что, дескать, поживем - увидим. Про себя отмечаю, что простенькая эта фраза - вполне узнаваемая цитата из исландских саг, и, возможно, именно поэтому она прекрасно вписывается в противоестественную нашу беседу. Аккуратно занимает свое место в разговоре, поскольку скроена в точном соответствии с формой и размерами наступившей паузы. Невидимые наблюдатели вяло аплодируют, развалившись в своих театральных креслах. Все довольны.

Все, кроме меня.

Но я - не в счет.

Поэтому будет лучше, если я просто доем буржуйскую рыбу осетрину и откланяюсь, пообещав посвятить книготорговле некоторую часть своей единственной и неповторимой жизни. И отправлюсь гулять. Не знаю, что со мною творится, но пешие прогулки всегда были полезны для моего душевного равновесия. Возможно, ближе к ночи до меня дойдет, наконец, что все удивительно удачно складывается в новой моей жизни. Просто на редкость. Как в сказке про Мальчика-с-Пальчик. И нечего ныть. Глава 76. Дэвы

Иногда дэвы вступают в дружбу с героями, помогают им в их подвигах.

Раиса и Вениамин остаются наедине. Черные глаза встречаются с синими, губы приоткрываются словно бы для поцелуя - но нет. Только для диалога.

- Забавный мальчик.

- Даже слишком.

- Он нам нужен, верно?

- Он-то нам нужен. Но вопрос поставлен некорректно.

- Я должна спросить, нужны ли ему мы?

- Вот. Теперь вопрос поставлен корректно. Ответ: вряд ли. Не обольщайся.

- Тогда зачем морочить ему голову?

- Почему нет? Пусть помогает нам в наших подвигах. Он принесет нам удачу. А мы ему - крышу над головой в самом центре Москвы, стабильный заработок и, возможно, кое-какие перспективы. По нынешним временам - вполне адекватный обмен.

- Не спорю... А он странный, правда?

- Достойное пополнение нашей коллекции колоритных персонажей, это да. Считай, обзавелись персональным карманным оракулом... Слушай, а ты представляешь, как теперь упростится кадровая политика? Пусть погадает каждому сотруднику, а мы послушаем и решим, кого оставлять, кого гнать в три шеи. А как легко станет принимать решения! И не только по работе. Теоретически говоря, мы можем даже узнать у него, есть ли жизнь на Марсе. Правда здорово?

- Да уж. Ответы на все вопросы жизни и смерти теперь у нас в кармане.

- За это и выпьем.

- За ответы?

- Нет. За то, чтобы у нас не прошло желание задавать вопросы. Чтобы оно оставалось при нас до самого конца.

- Еще лет двести - триста?

- Умничка моя. Никак не меньше.

Они чокаются. Эти двое не могут прожить друг без друга и дня, но никогда не окажутся в одной постели; даже прикосновения рук строго дозированы: не более двух случайных в день и еще одно намеренное раз в месяц, непременно в полнолуние. Оба полагают, что любовная связь - бросовый товар, а сердечная дружба с привкусом тайной, безнадежной, полудетской влюбленности - единственное сокровище, для охраны которого следует подрядить огнедышащего дракона. Поэтому час спустя Раиса поедет домой, к сыну и мужу, а Вениамин кинет красный деревянный кубик, чтобы решить, к какой из любовниц следует сегодня отправиться. В его нынешнем списке реализованных возможностей на сегодняшний день значится шесть имен, поэтому идея с кубиком напрашивается сама собой. А как еще выбирать? Глава 77. Дянь-му

Считалось, что Дянь-му освещает молнией сердца.

А я иду, шагаю по Москве. Вот уже часа три иду-шагаю, в надежде, что дурь как-нибудь сама собой из меня повыбьется, что рассеется почти метафизический ужас перед бандой "невидимых наблюдателей", каковых я, вероятно, сам же и изобрел, долго ли умеючи... Бреду без цели, щедро расходую на холяву потребленные калории, жду, когда ветер переменится. Рассеянно глазею по сторонам, равнодушно, но внимательно изучаю прохожих, словно бы они - детали мозаики, которую мне вскоре предстоит разобрать, смешать и собрать заново.

И вдруг вижу знакомое лицо. Не просто "знакомое лицо", а много, много больше. Лицо Ады. Серые, круглые глаза, волосы взъерошены как перья, маленький детский рот кривится улыбкой: правый уголок вверх, левый - вниз. Точно она. Идет по противоположной стороне улицы в умопомрачительных лиловых лосинах и просторной шелковой рубашке чуть ли не до колен, и я, очертя голову, кидаюсь в поток машин, благо ползут они в этот предвечерний час пик едва-едва, и лавировать меж ними - дело нехитрое. Ну, стукнут слегка, ну, обматерят пару раз - переживу! (На сей раз, впрочем, не стукнули, даже обматерить не успели, так стремительно я несся.) "Ада, - кричу, - Ада, ты здесь откуда взялась?"

Не оборачивается. Но мне сейчас плевать, хочет она меня видеть, или нет. Важно другое: я хочу, чтобы она меня увидела. Обижаться, грустить, чувствовать себя лишним, назойливым мудачёнком будем позже, а еще лучше - вовсе не будем, потому что Ада - вот она: горделивая посадка головы, острые локти, тяжелые бедра, легкая, немного подпрыгивающая походка. "Если ты когда-нибудь увидишь меня на улице, беги навстречу, ори, делай все, чтобы привлечь мое внимание", - попросила она, прощаясь. Ну вот, бегу, ору. (Скандал заказывали? Получите.) Еще пять минут назад я не подозревал, что есть лишь один способ почувствовать себя абсолютно счастливым: встретить Аду. Теперь я это знаю. Это, кажется, приговор, но мне совсем не страшно. Хуже того, я в восторге.

Настигаю ее, наконец, нападаю сзади, обнимаю за плечи.

- Совсем озверели? Руки уберите!

Разворачивается резко, хорошо хоть по роже не заехала; впрочем, руки мои сами собой стекают вдоль туловища двумя вялыми струйками. Боже, какой облом! Не она, не Ада. Просто очень, очень похожа. Фантастически похожа, но все равно не она. Господи, слышишь ли ты меня? Если ты есть, ты предатель, Господи, а если тебя нет... Я так не играю!

Незнакомка молча смотрит на меня, читает с лица партитуру симфонии "Смятение чувств". Ее черты смягчаются. Судя по всему, вид мой сейчас может разжалобить даже распоследнего изувера.

- Вы меня с кем-то перепутали, - не спрашивает, утверждает.

Обреченно киваю, не в силах обсуждать эту тему.

- У вас такое лицо... Мне даже жаль, что я - не она. Но тут я не в силах ничего изменить. Извините.

Голос у нее хриплый, но не резкий. Воркующий, голубиный, клокочущий голос, словно бы невидимая ладошка в плюшевой перчатке нежно гладит барабанные мои перепонки, к ласке не слишком привычные. Не хочу, чтобы она умолкала, не хочу, чтобы она уходила, и не знаю, как предотвратить катастрофу.

- Это вы меня извините, - бормочу. - Напал на вас... Но я был уверен. Вы очень похожи. Настолько, если вы скажете, что вы все-таки Ада и просто решили сделать вид, будто мы незнакомы, я вам поверю.

- Нет, - вздыхает. - Я не Ада. Куда уж мне. Я - Маша... Я пойду, если вы не возражаете?

- Эта женщина, - говорю торопливо, - Ада, за которую я вас принял, живет в другом городе... если она вообще хоть где-то живет. Я не знаю ее адреса и телефона. Мы были знакомы меньше суток. Возможно, она мне приснилась. Не знаю. Я уже ничего не знаю.

- Зачем вы мне это рассказываете?

- Затем, чтобы вы поняли: если теперь мне придется постоянно высматривать в толпе вас обеих, я сойду с ума. Можно сделать так, чтобы вы никуда не уходили? Или, если вам обязательно надо уходить, чтобы это случилось не сразу? Можно?

- Теоретически говоря, можно, - невозмутимо кивает она. - Хотите сказать, вы теряете голову, когда видите женщин такого типа? Интересная инверсия.

- Вероятно, именно так и обстоят дела, - я смеюсь от облегчения, потому что уже понятно: никуда она не уйдет. - Но трудно утверждать наверняка, для этого мне не хватает данных. Таких как вы мало. За последние двадцать семь лет вы - вторая. Глава 78. Европа

Влюбившись в Европу, Зевс похитил ее...

Мы сидим в полутемном кафе (дорогу показывала Маша, поэтому я сейчас совершенно не понимаю, в какой части необъятного центра Москвы нахожусь, но мне плевать). Можно сказать, я достиг некоторых успехов. Еще по дороге мы перешли на "ты". Маша смотрит на меня скорее с неявной симпатией, чем с явным отвращением; почти все время молчит, но мой треп слушает с удовольствием. Иногда даже улыбается одобрительно - и на том спасибо. Она не отказывается ни от кофе, ни от коньяка; после некоторых колебаний интимным шепотом признается, что вполне способна съесть полкило мороженого за один вечер, и я тут же предоставляю ей такую возможность. Идиллия.

Казалось бы, все идет по плану, и можно расслабиться, предоставив событиям случаться самостоятельно, ибо они знают, как лучше, а я - нет. Можно-то оно можно, но я так и не притронулся к стакану с мутно-красным напитком (что я себе заказал? коктейль? - вероятно); лоб мой пылает, руки холодны и подвижны, как две обезумевшие рыбины, а рот не закрывается. Больше всего на свете я боюсь замолчать. Боюсь, что возникнет пауза, и у моей новой знакомой появится возможность спросить себя: "а что, собственно говоря, я делаю здесь, с этим странным типом, и не пора ли мне сматываться?" А я не хочу, чтобы она задавала себе такие вопросы. Если Маша встанет и уйдет, что мне останется делать? Красться за нею по темным переулкам, подряжать в погоню флегматичного московского таксиста, взламывать кодовый замок подъезда? Глупости какие... Но я понимаю, что готов совершить все эти глупости, и множество других, куда более впечатляющих. Потому что...

Ага.

Однажды, давным-давно, две недели и две судьбы назад, я встретил женщину, рядом с которой вдруг понял, что в моей жизни все наконец-то стало правильно (а кто она, какая она, что у нее на уме, на сердце и в прошлом - все это не имеет значения, потому что нас всего двое на этой планете, и всегда было двое: я и она, а больше никого, - просто я, дурак, этого не понимал). Но сероглазая убийца по имени Ада велела мне выметаться из ее жизни, "с вещами на выход", а сама отправилась искать Нижний город, наше с нею общее наваждение, одно на двоих. Это могло бы разбить мне сердце, если бы хоть немного походило на эпизод из настоящей человеческой жизни. Но наша короткая встреча казалась мне лишь обрывком длинного, путаного, почти лишенного связности сновидения, поэтому я просто принялся ждать пробуждения, когда можно будет открыть глаза и просто забыть Аду и всё, всё, всё... Вообще всё.

Но пробуждение не наступало. Казалось, я, напротив, засыпаю все глубже, и пульс, свидетельствующий о жизнеспособности тушки, оставшейся где-то по ту сторону вещей, уже едва различим. И вдруг великодушная Ада посылает мне навстречу свою тень, зазеркальную сестру-близняшку - кто я такой, чтобы отказываться от подобных подарков?! И что со мною станет, если я не удержу ее дар в неловких руках?

То-то и оно.

Поэтому когда Маша мягким жестом прерывает мой монолог и встает из-за стола, я, потеряв остатки такта и здравого смысла, вскакиваю, чтобы последовать за нею: на край света, или в дамскую уборную - мне всё равно. Лик мой, вероятно, страшен и смешон, но она не ужасается и даже не смеется, а кивком подбородка указывает на свою сумку, повисшую на спинке стула. Дескать, вот тебе залог моей верности, никуда я не денусь, поэтому сядь на место и подожди. Вслух же она говорит только: "Сейчас вернусь", - и я обессилено шмякаюсь обратно, на свое место. Раздается громкий шлепок, словно кто-то уронил на пол большой кусок сырого теста, и я тихо смеюсь от облегчения, хотя глаза мои почему-то на мокром месте - только этого не хватало!

Впрочем, к моменту возвращения прекрасной дамы я уже в полном порядке. Меня снова можно показывать детям и домашним животным и даже рассчитывать, что сие зрелище доставит им некоторое удовольствие.

- Значит так, - строго говорит Маша. - Я вполне готова поверить, что ты увидел меня и потерял голову. Так, вероятно, бывает, хотя до сих пор еще ни один мужчина не набрасывался на меня на улице. Ну, лиха беда начало... Но почему когда я встала из-за стола у тебя было такое лицо, словно ты сейчас умрешь? Ты что-то говорил о женщине, на которую я похожа. Давай, рассказывай все. Если уж я связалась с маньяком, имею право знать историю болезни.

- Ладно, - говорю. - Будет тебе история, добрый доктор Маша. Начинай щипать корпию.

И вкратце пересказываю ей историю знакомства с Адой. Адаптированную версию, согласно которой Ада - не убийца, а просто женщина, с которой я столкнулся на улице. Большую часть иррациональных обстоятельств, сопутствовавших нашей встрече, я пока тоже оставляю при себе. Дескать, случайные знакомые рассказали, как можно круто переменить судьбу, а поскольку меня терзала депрессия, и терять было нечего, я решил тут же проверить: сработает ли? Зажмурился, побежал, ну и, ясное дело, сшиб с ног прекрасную незнакомку... Далее можно обойтись почти без купюр, просто о Нижнем Городе, зловещих Мастерских и мистических троллейбусах нужно болтать поменьше, а вот о внезапно обнаружившемся родстве душ и неожиданном, сумбурном прощании следует рассказывать детально, не брезгуя гиперболами. Пусть ее проймет. Пусть почувствует, как много значит для меня ее внешнее сходство с Адой, пусть знает, что если уйдет, не оставив ни адреса, ни телефона, ни надежды на новую встречу, я сойду с ума от отчаяния и буду выть на луну, пока не превращусь в серого волка (им, тварям лесным, все же полегче нашего живется: ни тебе роковых встреч, ни тебе разбитых сердец, сплошной основной инстинкт, да тайная власть Гекаты, с каковой я, пожалуй, готов примириться...)

Я бы не умолкал до рассвета, но кафе закрывается в полночь, которая каким-то образом умудрилась наступить, поэтому мы выходим на улицу. Нервы мои на пределе, и зубы стучат не от ночной прохлады; защита завершила свое выступление, и сейчас мне вынесут приговор: "проводи меня до метро", "поймай мне такси", "позвони мне завтра", "все это мило, но мне пора", "ты действительно маньяк, и не смей за мной идти", "если ты ко мне прикоснешься, я закричу", - нужное подчеркнуть.

- Ты действительно маньяк, - говорит Маша. С удовольствием смотрит на мою перекосившуюся от отчаяния рожу и продолжает: - Если ты меня не обнимешь - сейчас, немедленно! - я закричу.

Кричать ей, ясен пень, не пришлось. Глава 79. Единорог

Единорог своим рогом очищает воду, отравленную змеем.

- Слушай, а ты вообще хоть где-нибудь живешь?

- Живу. В Гнездниковском переулке.

- Где-где? - Маша начинает хохотать, да так, что обессилено сползает на тротуар, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы вернуть ее в вертикальное положение.

Прежде, чем она задала этот вопрос и получила ответ, мы бродили по городу чуть ли не до рассвета. Я думал, что мы просто гуляем, кружим по ночной Москве в поисках темных закоулков, пригодных для поцелуев (и был так счастлив, что помыслить не смел о большем), а Маша, оказывается, считала, что я веду ее к себе домой и не останавливаю такси только потому, что оставил все деньги в кафе. Щадя мое гипотетическое самолюбие, она не предложила мне финансовую помощь, а мужественно шагала рядом, полагая, что мы медленно, но неотвратимо приближаемся к моему жилищу, хотя замысловатый маршрут ее, конечно, изрядно озадачивал.

- Это кафе, где мы сидели, оно же в двух шагах от Гнездниковского! Для маньяка ты удивительно застенчив, - отсмеявшись, заключила моя жертва. - Наверное, ты какой-то особо опасный маньяк.

Я восхищенно киваю (сейчас я готов согласиться с чем угодно) и выскакиваю на проезжую часть, отчаянно размахивая рукой, словно этот призывный жест способен породить зеленый огонек такси в глубине совершенно пустой улицы. Она думала, что мы идем ко мне, и не возражала - это не просто хорошо, это слишком хорошо, это настолько прекрасно, что у меня нет ни малейшего шанса сохранить вменяемость. Поэтому, когда Маша говорит, что машину ждать не нужно, до Гнездниковского переулка мы отсюда за четверть часа пешком доберемся, я лишь взираю на нее безумными очами, да киваю, как китайский болванчик, но рукой по-прежнему размахиваю, ибо не понимаю уже человеческой речи, и вообще ничего не понимаю, кроме одного-единственного факта: таким счастливым я еще никогда не был, и вот, оказывается, как оно происходит, а я-то, бездарь, двадцать семь лет на свете прожил, и не догадывался даже.

- Можно я не буду ничего о себе рассказывать?

- Совсем ничего?

- Ага. Совсем. Ни фамилии, ни адреса тебе не скажу. И про работу ни слова, и про родственников, а? Не буду информировать тебя, где училась, как зарабатываю на жизнь, с кем дружу, где провела прошлый отпуск... ну, что там еще все друг другу о себе рассказывают? Я не хочу тратить на это слова. Можно я буду девушка без адреса и биографии?

- Странный вопрос. Не захочешь - не скажешь. Пыточную камеру я тут пока не успел оборудовать... А почему ты не хочешь рассказывать? Ты - Мата Хари? И сейчас нас снимают телекамеры всех спецслужб мира? Что ж, надеюсь, тебе не придется краснеть перед коллегами: я очень фотогеничный.

Она тихо смеется, уткнувшись носом в мое плечо. Минуло всего-то полчаса с тех пор, как мы переступили порог моей квартиры (больше всего я боялся заблудиться на радостях где-нибудь в соседнем дворе, но бог миловал). Я только-только успел убедиться, что мы действительно словно бы специально созданы друг для друга, и ни единая телесная подробность не нарушает сей отрадный факт, а это, к слову сказать, редкость: вечно найдется какая-нибудь мелочь, которая раздражает, причиняет неудобство, не дает телу расслабиться, а душе - отлететь. И, в итоге, заставляет думать, что "настоящая" страсть придет когда-нибудь потом, позже, а сейчас - ничего не попишешь, незначительный эпизод... Но теперь все не так. По отдельности и я, и моя чудесная находка, вероятно, не представляем собой ничего из ряда вон выходящего, но вместе мы - уникальный случай, идеальная пара, высокий образец для начинающего демиурга.

"Все это слишком замечательно, чтобы иметь продолжение", - думаю я, поскольку с детства приучен к мысли, что все хорошее быстро заканчивается, воскресенье - самый короткий день недели, праздников катастрофически меньше, чем будних дней, и вообще, "делу - время, потехе - час", кошмар!

Торопливо возношу безмолвные, но отчаянные молитвы всем дежурным богам: пусть утро не наступает никогда. Пусть всегда будет темно, пусть стрелки часов навеки застынут в нынешней благословенной позиции: маленькая подползает к четверке, большая замерла между восьмеркой и девяткой. Без четверти четыре. Почти. Лучшее время лучших в моей жизни суток. Пусть так будет всегда. Готов дать подписку, что согласен застрять в этом здесь-и-сейчас, добровольно увязнуть в клейкой струйке времени подобно моим предшественницам, древним мошкам, обладательницам янтарных саркофагов.

- Если бы я была Матой Хари, - говорит, тем временем, Маша, - я бы с удовольствием выболтала тебе все свои секреты. В том-то и дело, что никаких секретов у меня нет. Только информация, пригодная, разве что, для заполнения анкет. А зачем тебе моя анкета? Ты уже принял меня в свою жизнь на должность прекрасной незнакомки, и твой отдел кадров не затребовал моих документов. Поздно, проехали.

- Если ты тут останешься, анкета, и правда, ни к чему. Но если завтра ты вспомнишь, что тебе нужно идти на работу... Или, еще хуже, в какое-нибудь неведомое "домой". И как я буду тебя искать без анкетных-то данных?

- Завтра мне никуда не нужно идти. Тебе, надеюсь, тоже. Завтра суббота.

- Это меняет дело.

Вот теперь стрелки часов могут продолжить движение. Действительно ведь суббота. Этому week-у настал полный end. Как же вовремя!

- Тебе не придется меня искать, - продолжает Маша. - Просто дай мне ключ, и я буду приходить сюда, когда вздумается. Возможно, каждый день. Вполне, знаешь ли, возможно: мне тут пока нравится... Если тебе надоест мое постоянство, сменишь замок, только и всего. Гораздо лучше, чем выяснять отношения, правда? При таком раскладе тебе мои анкетные данные не понадобятся. И я могу ничего не рассказывать. Что и требовалось доказать.

- Для тебя это так важно: ничего о себе не рассказывать?

- Очень важно. Ты представить себе не можешь, до какой степени.

- Тогда мои пожелания не имеют значения. Не нужно, не рассказывай. Пусть все будет, как ты хочешь. До сегодяшего дня все всегда происходило по моему сценарию, и это не сделало меня счастливым... Но почему важно? Или это тоже тайна?

- Нет, что ты. Хотя, если бы ты сам не вел себя сегодня, как псих - и правильно делал! - я бы постеснялась. Но тебе, наверное, можно такие вещи объяснять...

- Мне все можно, - подтверждаю с удовольствием. - Объясняй мне такие вещи.

- Давным-давно, - нахмурившись, начинает она, - в некотором царстве, в некотором государстве, жила-была девочка Маша. И все у этой девочки Маши было в полном порядке. Все как у людей. Всегда. Изо дня в день... Но имелось у девочки Маши то ли апокрифическое шило в одном месте, то ли некая доброкачественная опухоль в правом полушарии, то ли просто генетическое завихрение в хромосомах - бог весть! Была она зело мечтательна, как это у нас, хороших девочек Маш, принято. Хотелось ей, знаешь ли, не то неба в алмазах, не то большой и светлой любви, не то натереться мазью из белладонны и на метле над Плющихой хоть разочек пролететь: вж-ж-жик! А лучше и то, и другое, и третье сразу, и можно без хлеба, ибо он всему голова, а голова в таком деле - помеха... Дай мне воды какой-нибудь мокрой, а то я сейчас разревусь от полноты чувств.

Оперативно исполняю ее просьбу. Молчу, но испепеляю рассказчицу пылким взором, дескать: ну же, ну же! Я весь - внимание, смирение и трепет. Понимаю: одно неосторожное слово, равнодушный взгляд, или резкий жест, и она замолчит, а я никогда не узнаю самых важных вещей про женщину, которую встретил несколько часов назад. И будет мне от этого камень на сердце, пустые хлопоты, печаль в доме и прочая пиковая поебень.

- В общем, - Маша ставит на пол опустошенный стакан и меняет тон на более ровный, почти деловитый, - что касается алмазов, белладонны и любви, выходил нашей девочке большой и светлый облом. То есть, и тут у нее все было как у людей. Пока понятно?

Киваю, не размыкая губ. Что ж тут непонятного?

- Как у всех идеалисток, потрепанных полевой практикой, у меня есть любимая теория, которая объясняет отдельно взятой мне, отчего случились эти самые обломы. Теория моя, по счастию, оригинальнее прочих. Она гласит, что людям не следует сближаться в мелочах, если они хотят оставаться близкими по большому счету. Все еще понятно?

Снова киваю. Как ни странно, мне действительно понятно. Я сам не раз до чего-то в таком роде додумывался. И, ясное дело, никто из окружающих меня не понимал. Поначалу я по этому поводу стенал и жаловался, как это у нас, вступающих в жизнь отроков, принято, а потом благоразумно заключил, что отсутствие взаимопонимания с вышеупомянутыми окружающими - это, вероятно, такой специальный сертификат душевного качества: пока вас никто не понимает, можете быть уверены, что вы на более-менее правильном пути.

- И я придумала для себя схему "идеального романа". Вернее, не придумала даже, а слямзила из, прошу прощения, сокровищницы мировой литературы. Все эти истории Пу Сун Лина, в которых лисы-оборотни приходят к одиноким студентам - ты их читал?

Киваю.

- Правда, прелесть? До тех пор, пока дурак-студент не начинает ныть: "А кто ты такая, откуда взялась, да кто твои родители?" Тьфу! Как же я их ненавидела, всех этих алчущих анкетных данных средневековых китайских сюцайчиков... Ясно тебе теперь, с кем ты связался?

- Еще бы, - улыбаюсь. - Именно то, что мне всю жизнь требовалось, средство ты мое гомеопатическое... Но принимать тебя я буду не самыми малыми дозами. Даже не рассчитывай на такую возможность.

- Да я и не... Ну и комплименты у тебя, однако. "Гомеопатическим средством" меня обозвать до сих пор никто не додумывался.

- И не додумается, - говорю. - Никто и никогда. Совершенно исключено. Мои комплименты - эксклюзивный товар... Но ты не отвлекайся. Ты давай, рассказывай дальше. Я, конечно, на лету ловлю, ощипываю, разделываю и поджариваю, но тебе еще рано многозначительно умолкать. Я жду головокружительных историй о похождениях феи-лисы. И имей в виду: я могу быть ревнивым, как рота мавританских душителей, но не к прошлому. Потому что я не очень-то верю в его реальность. Правда, правда: прошлое кажется мне чем-то вроде очень длинного кинофильма - а какое мне дело, что за кино ты смотрела без меня?..

- Да нечего мне рассказывать, - почти сердито говорит она. - Не было никаких "похождений феи-лисы". Ничего в таком роде, одни теоретические мечтания. Мне ведь никогда еще не доводилось влюбляться в человека, который просто подошел ко мне на улице. Возможно тебе трудно в это поверить, но до сегодняшнего дня я никогда ни с кем не знакомилась на улице. Все мои мужчины с самого начала знали обо мне хоть что-нибудь, потому что мы вместе учились, или работали, или виделись в доме общих друзей... Ну что я тебе рассказываю, сам знаешь: люди знакомятся друг с другом постепенно и берутся за это дело не с того конца. Сначала мы узнаем друг о друге кучу ненужных вещей, а потом почему-то оказывается, что больше и знать-то ничего не нужно, потому что - все. Неинтересно. Да и ни к чему уже... Видишь ли, я всегда чувствовала, что дыхание человека, который удосужился навести обо мне справки и успел познакомиться с моей мамой, подружками по работе и даже соседями по лестничной клетке, отравлено. Пока он рядом, чудеса невозможны, потому что пока он рядом, я - просто хорошая девочка Маша, у которой все как у людей, и - никакого неба, никаких алмазов...

- И никакой белладонны?

- Именно. Поэтому ни один мой роман не длился более месяца, да и не так уж много их было, откровенно говоря. Не так много, как могло бы быть, но больше, чем хотелось бы... И вдруг появляешься ты, и не знаешь обо мне абсолютно ничего, и все происходит словно бы само собой, и так замечательно, как никогда еще не было - не потому ли, что ты не отравлен знанием о моих скучных делах? И если так, то какой же я буду дурой, если дам тебе свой адрес и телефон, попрошу встретить меня после работы и предложу познакомиться с родственниками... Нет уж. У меня, можно сказать, мечта в кои-то веки сбылась, не стану я добровольно все портить.

- Ясно, - говорю. - А знаешь что? Ты абсолютно права. Мне нечего возразить. Завтра же попробую сделать для тебя второй ключ, я тут где-то рядом в подворотне видел мастерскую... Только нам все же нужно изобрести способ быстрой связи. У меня ведь даже телефона тут нет. Вдруг ты простудишься и исчезнешь из моей жизни на неделю, а я с ума сходить буду? Или, того хуже, меня хозяин квартиры попросит срочно освободить помещение - что я тогда буду делать? Да мало ли... Придумай какой-нибудь хитрый ход, который не позволит мне ничего о тебе узнать.

- Я подумаю, - сонно обещает Маша. - Думаю, подумаю, что-нибудь придумаю... Но завтра. Ага?

Уладив эту, почти метафизическую, проблему, она расслабилась и тут же стала клевать носом. А через минуту сладко заснула в моем "гнезде" из одеял. У меня же, ясное дело, сна ни в одном глазу. Облик человеческий теряю от восторга. Даже подумать страшно, как это выглядит со стороны.

До сегодняшнего дня я, откровенно говоря, полагал, что гендерное разнообразие приносят в человеческую жизнь больше проблем, чем радостей. "Радости" - они понятно какие, тут у меня не было никаких существеных возражений. Но при этом, - думал я, - одна вторая часть половозрелого человечества мечется в поисках возможностей приспособить к делу свои первичные признаки, а другая вторая часть, тем временем, расхлебывает бытовые проблемы, возникшие после того, как оные признаки были благополучно использованы по назначению. Что-то тут не так, - думал я, - какая-то погрешность сокрыта в формуле "М + Ж", некая зловещая собака Баскервилей зарыта на пути носителей хромосом, устремившихся к исполнению приятного биологического долга. Рассуждения мои вполне годились для того, чтобы время от времени шокировать приятелей и (в особенности) подружек, что я и проделывал с неописуемым удовольствием. И вот...

Попал, что называется, под раздачу. Оценил, наконец, красоту замысла Создателя, разделившего двуногое и бескрылое население земли на два разных человечества. Сижу, обхватив колени руками, гляжу на спящую незнакомку и считаю удары сердца, разгоняющего по жилам кровь, химический состав которой этой ночью претерпел необратимые изменения. А за окном уже светает - ну и пусть. Ничего я сейчас не боюсь и, возможно, никогда уже не буду бояться, потому что терять мне больше ничего: я больше не принадлежу себе, а другого ценного имущества у меня отродясь не было. Глава 80. Езус

Гневный, <...> он требовал жертв...

Когда Маша открывает глаза, я все еще бодрствую. Успел уже углядеть в окне спешащую на работу Раису (в книжном бизнесе суббота - не выходой день, а очередной шанс еще немножко заработать), и сообщить ей, что начну приносить пользу только начиная с понедельника. Она удивилась, но, к счастью, не возмутилась, лишь потребовала, чтобы я придумал какое-нибудь увлекательное оправдание. Дескать, правду ей знать ни к чему, а удовольствие от выступления моего адвоката получить хочется. Я побещал, что не подведу, ибо правда окажется занимательней всех мыслимых фантазий.