найдется, горький камень... Его и отдам. Хрящ поглядел на коренастого,
подмигнул бородатому.
разговора! Хотя... - Какая-то мысль пришла ему в голову, и, оглядев Саймона,
Хрящ ухмыльнулся и махнул рукой. - Ладно, парень! Сегодня я добрый! Хочешь
крест - бери в обмен на службу. Запряжем мы тебя с приятелем в возок и
прокатимся в Семибратовку, дорогой в Марфин Угол завернем и в Волосатый
Локоть... Всего-то иделов! Согласен?
мачете:
на ухо Хрящу, тыкая карабином то в почтарей, то в вертухаев-полицейских, то в
здание церкви. Хрящ с досадой оттолкнул его.
Ни смоленские, ни дерибасовские! Ни прочие гниды и курвы! - Он развернулся к
Саймону. - Крыс, говоришь, сапогами? Ты кто ж таков, сучара? Топтун от
столичных крутых? Или сам крутой? Говори!
упругим и податливо-хрупким, незащищенным, пробили преграду, расслабились,
отпрянули... Треснула кость, голова Хряща бессильно обвисла на переломанной
шее, тело стало заваливаться вбок, на бородатого, который уставился в лицо
главарю в немом изумлении. Саймон выбил карабин из лап бородача, отшвырнул его,
готовясь атаковать коренастого, который поднимал оружие - но медленно, слишком
медленно! Ствол карабина еще только целился в землю, а Саймон уже успел
подпрыгнуть - здесь, в этом мире, он был почти невесом! - и нанести удар ногой.
Смертельный удар. Носок его башмака сокрушил коренастому пару ребер, осколки
проткнули сердце и, раздирая плевру, проникли в легкое. "Быстрая смерть", -
подумал Саймон, глядя, как на губах умирающего вздулся и лопнул кровавый
пузырь.
из столбняка; размахивая мачете, словно отгоняя мух, он ринулся к полицейскому
участку, к безмолвным фигурам в синем - то ли в надежде на помощь, то ли в
смертельной панике. Ему удалось сделать четыре шага; затем Саймон снова взвился
в воздух, словно подброшенный невидимой пращой, и камнем рухнул ему на спину.
Горьким камнем, как было обещано: пальцы левой его руки сомкнулись на заросших
волосом щеках, пальцы правой тисками сдавили затылок; резкий поворот, хруст,
хриплый сдавленный вопль... Отпустив обмякшее тело, он повернулся к Пашке.
осторожностью и в полной тишине, будто ослепленные вспышкой молнии либо
оглохшие от раската грома. На другой стороне площади тучный негр, сержант и
полицейские сошлись тесней, но тоже молчали, как бы выжидая: не будет ли
продолжен спектакль и не им ли придется стать очередными актерами. Пожалуй,
лишь девушки с почты не примеряли никаких ролей; широко распахнув глаза, они
смотрели на Саймона со сладким ужасом и восхищением.
Домингеса.
Пустошь благословлять и утешать, крестить, венчать и провожать в последний
путь, сегодня сделался сосудом гнева Божьего, его карающей десницей. И пролился
тот гнев на убийц Леона-Леонида Домингеса, священника из Рио, мужа праведного,
оставившего сиротами двух детей... Да будет земля ему пухом! - Повесив крест на
шею, Саймон кивнул сержанту: - Ты, страж порядка, возьми лошадей убийц, а также
все имущество, какое при них найдется, и распорядись этим по собственному
усмотрению. А вы, добрые жители Дураса, помните, что сказал всеблагой Христос,
Спаситель наш: поднявший меч от меча и погибнет! Поднявший руку на невинного
будет стенать в когтях Сатаны! Поднявший камень камнем и получит - горьким
камнем, дробящим плоть и кости! Вот предупреждение, которое шлет вам Господь,
гласящий моими устами. И если есть среди вас скудоумный упрямец, который не
понял этих речей, пусть явится он в Семибратовку и послушает слово Господне еще
раз. Пусть приходит, коль у него свербит в заднице! Я ему все растолкую в
подробностях.
стронули возок, засеменили, огибая церковь, выбрались в степь, где ветер гулял
над травами, а с холмов плыли запахи цветущих акаций. Морской аромат уже не
чувствовался в воздухе, но небо будто отражало океанскую синь - оно было
глубоким, просторным, бездонным. Земное солнце, почти такое же, как на Колумбии
и Тайяхате, грело Саймону висок и левую щеку. Он сощурил глаза, прикидывая, что
сейчас часов шесть - может, десять-двадцать минут седьмого.
молчание. Потом поцокал языком и с восхищением признался: - Горазд ты, брат
Рикардо, проповедничать! Сразу видать человека ученого, городского! Такой зря
клювом щелкать не станет... И по башке даст, и в башку вложит, чтоб в ней
дурные мысли не водились... - Он сделал паузу, покосился на Саймона и добавил:
- А еще горазд ты прыгать и руками махать, горазд, батюшка! И долго такому надо
учиться?
пятьдесят в диаметре. Когда-то здесь, в окрестностях Рио - прежнего
Рио-де-Жанейро, - стоял гранитный монумент, изваяние принца Жоана Мореплавателя
среди огромных сейб, чьи корни, подобные серым бугристым доскам, взрезали
почву. Сейбы большей частью сохранились, остались лес и парк, разбитый на
океанском побережье, но изваяние отправилось на Южмерику, в иной мир, к другим
океанам, чьи девственные волны не качали ни испанских галеонов, ни
португальских каравелл. Теперь вместо статуи темнел кратер - совсем небольшой,
сравнительно с километровыми безднами следом покинувших Землю городов. Просто
цилиндрическая дыра, забавная достопримечательность... Дно его выровняли,
подвели трубу с горючим газом, и в кратере распустился огненный цветок -
имитация миниатюрного вулкана.
углам, выступающими контрфорсами и зубчатым парапетом на плоской кровле,
похожее на средневековый замок. От башни к башне, вдоль второго этажа, шел
балкон, мощенная плиткой галерея, подпертая слегка наклонной стеной; внизу
виднелся карниз полуметровой ширины, бетонным кольцом огибавший кратер. Здание
было построено к северу от него, а с юга, со стороны моря, над краем пропасти
парила резная деревянная беседка, блестел серебром бассейн, обсаженный розовыми
кустами, а дальше берег снижался, стекая к бухте и каменному молу полосой
песка. У мола застыли катер и паровая яхта с высокими мачтами, песок был
чистым, крупным, желтым; волны, неторопливо огибая мол, накатывались на него,
обдавая пеной и брызгами нагую девушку. Она лежала у самой кромки прибоя,
нежась в солнечных лучах; пряди ее золотистых волос намокли и потемнели.
высокий, лысоватый - очевидно, владелец поместья - курил сигару; жест, которым
он стряхивал пепел, казался по-хозяйски уверенным, на широком бледном лице
застыла маска спокойствия и властности. Рядом с ним нахохлился старик -
жилистый, тощий, смуглый, с ястребиным носом и темными, как смоль, зрачками; в
левой руке он держал бокал, а кисть правой, обтянутая черной перчаткой,
неподвижно покоилась на коленях. Третий мужчина, светловолосый, холеный, с
тяжелой челюстью, был молод - не старше тридцати пяти. Он сидел напротив
лысоватого с таким расчетом, чтоб видеть блондинку на пляже.
кивнули, продолжил: - Сегодня, почтеннейшие, у нас два вопроса: "торпеды" и
гаучо. Или, если хотите, гаучо и "торпеды".
пампасах. Три линейных отряда драгун и карабинеры... Тысячи две, если не
ошибаюсь? - Две с половиной, - уточнил Алекс, не спуская глаз с девушки.
Хозяин, дон Грегорио Сильвестров, перехватил его взгляд и усмехнулся.
к локтю, обнажая крепление протеза.
крокодильеры Хорхе Смотрителя - на юг. Дней через двадцать клещи сомкнутся, и
твои головорезы, Анаконда, положат пару сотен гаучо. Так?
расход. Как договоримся, амигос!
снова отхлебнул вина. - Две сотни убитыми и сотня пленных - Пимену в Разлом, за
керосин с мазутом. Ну, десять-двадцать раненых - Сильверу на развлечение, для
пыток и публичных казней... Так что, сударь, придержи своих кондоров и
кайманов. Договоренности надо выполнять. Даже с доном Федькой.
подарили жизнь! Я бы его... - Он стиснул кулак, но пожилой, нахмурив брови,
пророкотал:
не пропадало зря. С толком, Алекс, понимаешь? И с пользой для дела. Так, как
вырезали дружинничков триста лет назад, как прикончили домушников и донецких
отморозков. Те были опасны, а гаучо с их доном Федькой для нас не конкуренты.
Скорей партнеры! От них прямая польза, ибо стране нужны враги, и внешние, и
внутренние, чтоб было с кого спросить за всякую провинность.
Афанасьев Роман
Конюшевский Владислав
Мацумото Сэйте
Соломатина Татьяна
Прозоров Александр