Чтение 11–й страницы книги ~Вино из одуванчиков~

Потом сел на кровать и положил руку на плечо сына,

-- "Повесть о двух городах"? Моя. "Лавка древностей"? Ха, уж это-то
наверняка Лео Ауфмана. "Большие надежды"? Когда-то это было мое. Но теперь
пусть "Большие надежды" остаются ему.

-- Что тут происходит? - спросил Лео Ауфман, входя в комнату.

-- Тут происходит раздел имущества,--ответила Лина.-- Если отец ночью
до полусмерти пугает сына, значит, пора делить все пополам. Прочь с дороги,
"Холодный дом" и "Лавка древностей"! Во всех этих книгах, вместе взятых, не
найдешь такого сумасшедшего выдумщика, как Лео Ауфман!

-- Ты уезжаешь -- и даже не испробовала, что такое Машина
счастья!--запротестовал он.--Попробуй хоть разок, и, уж конечно, ты сейчас
же все распакуешь и останешься!

-- "Том Свифт и его электрический истребитель", а это чье? Угадать
нетрудно.

И Лина, презрительно фыркнув, протянула книгу мужу.

К вечеру все книги, посуда, белье и одежда были поделены--одна сюда,
одна туда; четыре сюда, четыре туда;

десять сюда, десять туда. У Лины Ауфман голова пошла кругом от этих
счетов, и она присела отдохнуть.

-- Ну ладно,-- выдохнула она.-- Пока я не уехала, Лео, попробуй, докажи
мне, что это не по твоей вине ни в чем не повинным детям снятся страшные
сны.

Лео Ауфман молча повел жену в сумерки. И вот она стоит перед огромным,
вышиной в восемь футов, оранжевым ящиком.

-- Это и есть счастье?-- недоверчиво спросила она.-- Какую же кнопку
мне нажать, чтобы я стала рада и счастлива, всем довольна и весьма
признательна?

А вокруг них уже собрались все дети.

-- Мама, не надо,-- сказал Саул.

-- Должна же я знать, о чем прошу судьбу, Саул,-- возразила Лина.

Она влезла в Машину, уселась и, качая головой, посмотрела оттуда на
мужа.

-- Это нужно вовсе не мне, а тебе, несчастному неврастенику, который
стал на всех кричать.

-- Ну, пожалуйста,-- сказал он.-- Сейчас сама увидишь.

И закрыл дверцу.

-- Нажми кнопку!-- закричал он. Раздался щелчок. Машина слегка
вздрогнула, как большая собака во сне.

-- Папа,--с тревогой позвал Саул.

Слушай!--ответил Лео Ауфман.

Сперва все было тихо, только Машина подрагивала--где-то в ее глубине
таинственно двигались зубцы и колесики.

-- С мамой там ничего не случилось?--спросила Ноэми.

-- Ничего, ей там хорошо. Вот сейчас... Вот! Из Машины послышался голос
Лины Ауфман:

-- Ах!.. О!..--Голос был изумленный.--Нет, вы только посмотрите! Это
Париж!--И через минуту:--Лондон! А это Рим! Пирамиды! Сфинкс!

-- Вы слышите, дети: сфинкс!-- шепнул Лео Ауфман и засмеялся.

-- Духами пахнет!--с удивлением воскликнула Лина Ауфман.

Где-то патефон тихо заиграл "Голубой Дунай" Штрауса.

-- Музыка! Я танцую!

-- Ей только кажется, что она танцует,-- поведал миру Лео Ауфман.

-- Чудеса!--сказала в Машине Лина. Лео Ауфман покраснел.

---- Вот что значит жена, которая понимает своего мужа" И тут Лина
Ауфман заплакала в Машине счастья. Улыбка сбежала с губ изобретателя,

-- Она плачет,-- сказала Ноэми.

-- Не может этого быть!

-- Плачет,-- подтвердил Саул.

-- Да не может она плакать!--И Лео Ауфман, недоуменно моргая, прижался
ухом к стенке Машины.--Но... да... плачет, как маленькая...

Он открыл дверцу.

-- Постой.--Лина сидела в Машине, и слезы градом катились по ее
щекам.-- Дай мне доплакать. И она еще немного поплакала. Ошеломленный, Лео
Ауфман выключил свою Машину.

-- Какое же это счастье, одно горе! -- всхлипывала его жена.--Ох, как
тяжко, прямо сердце разрывается...--Она вылезла из Машины.--Сначала там был
Париж...

-- Что ж тут плохого?

-- Я в жизни и не мечтала побывать в Париже. А теперь ты навел меня на
эти мысли. Париж! И вдруг мне так захотелось в Париж, а ведь я отлично знаю,
мне его вовек не видать.

-- Машина, в общем-то, не хуже.

-- Нет, хуже! Я сидела там и знала, что все это обман. .-- Не плачь,
мама!

Лина посмотрела на мужа большими черными глазами, полными слез.

-- Ты заставил меня танцевать. А мы не танцевали уже двадцать лет.

-- Завтра же сведу тебя на танцы!

-- Нет, нет! Это неважно, и правильно, что неважно. А вот твоя Машина
уверяет, будто это важно! И я начинаю ей верить! Ничего, Лео, все пройдет, я
только еще немножко поплачу.

-- Ну а еще что плохо?

-- Еще? Твоя машина говорит: "Ты молодая". А я уже не молодая. Она все
лжет, эта Машина грусти!

-- Почему же грусти?

Лина уже немного успокоилась.

-- Я тебе скажу, в чем твоя ошибка, Лео: ты забыл главное -- рано или
поздно всем придется вылезать из этой штуки и опять мыть грязную посуду и
стелить постели. Конечно, пока сидишь там внутри, закат длится чуть не целую
вечность, и воздух такой душистый, так тепло и хорошо. И все, что хотелось
бы продлить, в самом деле длится и длится. А дома дети ждут обеда, и у них
оборваны пуговицы. И потом, давай говорить честно: сколько времени можно
смотреть на закат? И кому нужно, чтобы закат продолжался целую вечность? И
кому нужно вечное тепло? Кому нужен вечный аромат? Ведь ко всему этому
привыкаешь и уже просто перестаешь замечать. Закатом хорошо любоваться
минуту, ну две. А потом хочется чего-нибудь другого. Уж так устроен человек,
Лео. Как ты мог про это забыть?

-- А разве я забыл?

-- Мы потому и любим закат, что он бывает только один раз в день.

-- Но это очень грустно, Лина.

-- Нет, если бы он длился вечно и до смерти надоел бы нам, вот это было
бы по-настоящему грустно. Значит, ты сделал две ошибки. Во-первых, задержал
и продлил то, что всегда проходит быстро. Во-вторых, принес сюда, в наш
двор, то, чего тут быть не может, и все получается наоборот, начинаешь
думать: "Нет, Лина Ауфман, ты никогда не поедешь путешествовать, не видать
тебе Парижа. И Рима тоже". Но ведь я и сама это знаю, зачем же мне
напоминать? Лучше забыть, тянуть свою лямку и не ворчать.

Лео Ауфман прислонился к Машине, ноги у него подкашивались. И с
удивлением отдернул обожженную руку,

-- Как же теперь быть, Лина? -- спросил он.

-- Вот уж этого я не знаю. Но только пока эта штука, стоит здесь, меня
все время будет тянуть к ней и Саула тоже, как прошлой ночью: знаем, что
глупо и ни к чему, а все равно захочется сидеть в этом ящике и глядеть на
далекие края, где нам вовек не бывать, и всякий раз мы будем плакать, и
такая семья тебе вовсе не годится.

-- Ничего не понимаю,--сказал Лео Ауфман.--Как:

же это я так оплошал? Дай-ка я сам посмотрю, верно ли ты говоришь.--Он
уселся в Машину.--Ты не уйдешь?

-- Мы тебя подождем,-- сказала Лина.

Он закрыл дверцу. Чуть помедлил в теплой тьме, потом нажал кнопку,
откинулся назад и уже готов был насладиться яркими красками и музыкой, но
тут раздался крик:

-- Пожар, папа! Машина горит!

Кто-то забарабанил в дверцу. Лео вскочил, ударился головой и упал, но
тут дверца поддалась, и сыновья вытащили его наружу. Позади что-то глухо
взорвалось. Вся семья кинулась бежать. Лео Ауфман оглянулся и ахнул,

-- Саул! -- выкрикнул он, задыхаясь.-- Вызови пожарную команду!

Саул кинулся было со двора, но Лина схватила его за рукав.

-- Подожди,-- сказала она.

Из Машины вырвался язык пламени, раздался еще один приглушенный взрыв.
Когда Машина разгорелась как следует, Лина Ауфман кивнула.

-- Ну вот, Саул, теперь можно звонить в пожарную команду.

Все, соседи и не соседи, сбежались на пожар. Были тут и дедушка
Сполдинг, и Дуглас, и Том, и почти все жители их квартала, и несколько
стариков из другой части города, что за оврагом, и все ребятишки из шести
окрестных кварталов. А дети Лео Ауфмана стояли впереди всех и очень
гордились -- вот какое отличное пламя вырывается из-под крыши их гаража!

Дедушка Сполдинг пригляделся к высокому -- под самое небо -- столбу
дыма и негромко спросил:

-- Лео, это она? Ваша Машина счастья?

-- Счастья или несчастья -- в этом я когда-нибудь разберусь и тогда
отвечу вам,-- сказал Лео.

Лина Ауфман стояла в темноте и смотрела, как бегают по двору пожарники;
наконец гараж с грохотом рухнул.

-- Тебе вовсе незачем долго в этом разбираться, Лео,-- сказала
она,--Просто оглянись вокруг. Подумай. Помолчи немного. А потом приди и
скажи мне. Я буду в доме, надо поставить книги обратно на полки, положить
одежду обратно в шкафы, приготовить ужин. Мы и так запоздали с ужином,
смотри, как темно на улице. Пойдемте, дети, помогите маме.

Когда пожарные и соседи ушли, Лео Ауфман остался с дедушкой Сполдингом,
Дугласом и Томом; все они задумчиво смотрели на догорающие остатки гаража.