Чтение 11–й страницы книги ~Черневог~

тихо произнес: "Дураки".

"Дураки", - в очередной раз прошептал этот голос очень отчетливо, в
то время как Саша сидел около печки, размешивал тесто и подогревал
сковородку. Ууламетс никогда бы не посоветовал им всем вместе жить под
одной крышей. Если быть абсолютно честным на этот счет, так именно
Черневог думал, что колдуны могут жить в обществе других людей. Черневог
спорил о том, что колдуны могут пользоваться богатством и управлять
городами, и делать таким образом гораздо больше добра, как записал он еще
в свои молодые годы, чем любой из царей.

Но в то самое время, когда Черневог писал это, он был под сильным
влиянием чар жены Ууламетса: еще будучи мальчиком он стал ее учеником, а
вскоре после этого и любовником...

Драга проглотила его живьем, как сказал Ууламетс, когда однажды
обнаружил это.

Ууламетс записал тогда: "У двух людей не могут быть одинаковые
интересы. Никто не может иметь одинаковые желания: ни муж и жена, ни отец
и дочь, ни учитель и его ученик".

А в самом конце книги Черневога было сказано: "Поколения скотов..."

- Так рано встал? - окликнул его Петр, открывая дверь, которая
находилась совсем рядом с печкой. Саша даже подпрыгнул от замешательства и
уронил часть теста мимо сковородки прямо в огонь, отчего вокруг
разлетелась зола.

- Мысли не дают покоя, - сказал Саша, поднимаясь и стряхивая золу с
коленей в тот самый момент, когда Ивешка вслед за Петром вошла на кухню. -
Завтрак почти готов.

- Бог мой, - воскликнула Ивешка, - сколько же ягод ты положил в эти
лепешки?

- Горсть. - У Ивешки был свой порядок на кухне, строгий раз и
навсегда ею заведенный порядок, и он тут же вспомнил, что не вычистил и не
убрал со стола, стараясь ни на что не обижаться: ради Бога, никаких
перебранок в доме этим утром не должно быть.

Петр заметил, очень резко:

- Они такие вкусные, Ивешка.

- Этого вполне достаточно, - запротестовал было Саша в защиту Ивешки.
Но она уже расставляла по местам горшки с пряностями и сушеными ягодами,
именно так, как она хотела, чтобы они стояли у нее, и переставляла все,
что было на ее взгляд не на месте, приговаривая: - Боже мой, Саша, ты,
должно быть, использовал половину всех припасов. Только пусти мужчину на
кухню...

- Ради Бога, Ивешка! - воскликнул Петр, поворачиваясь. А Саша быстро
проговорил, придержав его лопаточкой: - Петр, присмотри за этими, хорошо?

Полка, на которую Ивешка хотела поставить ягоды, была слишком
неудобна из-за высоты, и Саша быстро кое-как успел сам поставить их на
место.

- Спасибо, - сказала она вполне доброжелательно и улыбнулась ему,
показывая, что старается не замечать своего дурного пробуждения, а просто
желает привести кухню, а заодно и их обоих, в такой порядок, который
устраивает ее.

Поэтому он остановился как вкопанный, соображая, единственный ли он
из тех, кто потерял здесь рассудок. Разумеется, он мог бы поговорить с
Ивешкой, он часто разговаривал с ней днем, когда они вместе работали над
составлением лекарств или делали мелкую домашнюю работу, до которой Петр,
как говорится, еще не дорос и не имел представления как ее делать.

Саша полагал, что он вполне может считаться другом Ивешки, черт
возьми, и всегда доверял ей. Он никак не мог понять, почему вдруг стал
опасаться ее и откуда взялись эти самые мысли, что он не в силах сделать
так, чтобы она поняла его интересы и заботы.

Разумеется, она могла бы дать ему добрый совет. Сейчас же он был
просто не в состоянии выслушать его, поскольку этот совет скорее всего
заключался бы в следующем: "Не делай ничего. Перестань беспокоиться о
происходящем. Пусть все идет так, как идет". Ему казалось, что сделать это
очень трудно.

В это время Ивешка, очень мягко обратилась к нему, протягивая в его
руки тарелки:

- Поставь их на стол.

Он расставил их, тогда как Петр начал переворачивать лепешки, но
почти каждый раз терпел неудачу: то не мог ухватить ту, которую следовало
переворачивать, то задевал сковородку. Ивешка вытолкала его за стол и
заняла место около своего огня и около своего очага, поручив им обоим
заваривать чай, сделать хоть что-то полезное этим утром и не мешаться у
нее под ногами.

Петр бросил на Сашу извиняющий взгляд и покачал головой с таким же
мрачным выражением, которое Саша замечал за ним не первый месяц.

Это было совсем не то, чего бы он хотел, если бы отважился пожелать
вообще чего-то, что не привело бы к нарушению порядка в доме.

- Бог ты мой, - сказал он Петру, - все в порядке. Ведь это ее кухня,
не беспокойся об этом, Петр. Пожалуйста, прошу тебя.

На что Петр еще раз со страданьем посмотрел на него.

Саша прикусил губу, это несколько помогало ему удержаться от всяких
желаний, а тем временем в подвале завозился, поскрипывая бревнами,
домовой. Саша подал чай, а Ивешка разложила по тарелкам лепешки.

- Они пахнут просто чудесно, - весело сказала она, протягивая кусочек
каждому из них, теперь, когда все дела шли, как подумал Саша, привычным
для нее путем. Он тут же строго поругал сам себя за то, что был так упрям
и несговорчив в собственных суждениях.

Мы воюем из-за каких-то мелочей, из-за этих самых лепешек, но ведь на
самом деле не они являются главной причиной всему, это вовсе не то, из-за
чего мы спорим и раздражаемся, и поэтому едва ли сможем что-то решить. Она
бранит Петра за беспорядок на кухне, но ведь это не имеет для него
никакого значения, ничто подобное не относится к нему, потому что на самом
деле он ужасный повар. И когда она специально проделывает то же самое со
мной, то это очень раздражает его, она же, зная это, продолжает так
поступать. Почему она так делает?

Обуглившиеся столбы, глядящие в серое небо. Вот все, что осталось от
дома, где жил Черневог. Дождь в который раз перемывает полусгоревшие
бревна...

- Саша?

Он прикрыл глаза, его сердце замерло на секунду, и он сообразил, что
она сидела за столом и спрашивала что-то про мед, стоявший перед ним.

- Извини, - сказал он и пододвинул его к ней поближе.

Она полила медом свои лепешки и передала его Петру, который
поинтересовался, какой это был горшок: новый, или все еще старый...

Господи, подумал Саша, да что это со мной?

Неужели я это делаю сам?

- Так значит, нет? - спросил его Петр, а Саша не имел представления,
о чем шел разговор. Он только начал осознавать, что Петр и Ивешка, оба
смотрят на него, что Ивешка желает изо всех сил, чтобы он пришел в себя и
не расстраивал Петра своими глупостями.

- Ты хотя бы спал сегодня ночью? - спросил Петр.

Саша вздохнул, стараясь припомнить, о чем эти двое только что
говорили, и промямлил:

- Немного.

- Лжец. Ивешка, - продолжил Петр, положив ладонь на стол, - и ты,
Саша. Вы оба, ответьте мне на простой вопрос: будем ли мы отправлять
лошадь назад, или нет?

- Нет, - очень твердо сказала Ивешка.

- А ты, Саша? - спросил Петр.

- Нет, - сказал Саша, потому что было уже поздно браться за подобное
предприятие.

Петр только внимательно посмотрел на каждого из них, будто хотел
убедиться в их тайном сговоре.

- Ведь это уже сделано, - сказала Ивешка. - И все хорошо, Петр.
Сделано - так сделано. Ничего плохого не произошло, поверь мне, в этом нет
ничего плохого.

Вновь наступила тишина.

- Боже мой, - пробормотал Петр.

- Все хорошо, - совершенно искренне сказал Саша. - На самом деле все
хорошо, Петр. Мы будем заботиться о ней, обещаю тебе. И нет никаких
оснований думать, что кто-то явится сюда за Волком, никому не придет в
голову искать его здесь, с чего бы им это делать? А мы сделаем для него
навес, поставим прочный загон, чтобы быть уверенными, что он не тронет
ивешкин сад...

- Не надо ни о чем беспокоиться, - сказала Ивешка, поднимаясь. Обойдя
стол она подошла к Петру и поцеловала его в лоб. Затем поцеловала второй
раз, но уже в другое место. - Нет, нет, не беспокойся. У Малыша просто
плохое настроение, он просто ревнует. Но он привыкнет к этому.

Саша заметил, как Петр заколебался в нерешительности, и слегка
нахмурился, прежде чем сказал, очень мягко, как если бы произносил вслух
то самое, что на самом деле ответила сама Ивешка:

- Ну что ж, черт возьми, действительно, на него очень не похоже,
чтобы он так долго терял в весе.

Может быть, она подсказала ему это без всяких слов, нажимая на
какие-то его только ей одной известные места. Саша в этот момент был занят
тем, что рассматривал блики пламени, отражавшиеся в золоте его тарелки.
Эти их тарелки, как и многое, захваченное в доме Черневога, были большей
частью из золота, блюдо для хлеба было серебряным, с отделкой из
драгоценных камней, однако чашки, которые они использовали для завтрака,
были все те же старые простые глиняные чашки, оставшиеся от Ууламетса...

Его, к тому же, имела трещину, но благодаря, может быть, случайному
желанию, оброненному еще Ууламетсом, не разваливалась до сих пор.