- Значит, вы спите с Гвиневрой?
Она даже не посмотрела в его сторону. Он посидел рядом еще несколько секунд, затем встал и вернулся на свое прежнее место, рядом с Вильфредой.
- Вы можете уйти отсюда, сэр Ричард? - поинтересовалась та, скривив губы. - Черт меня побери, но я не люблю быть второй на очереди. По крайней мере, вы могли бы поинтересоваться ее мнением, когда вас никто не видел. А так как у меня есть кое-какая гордость, то очень прошу вас, сэр, перебраться от меня куда-нибудь подальше.
Минуту Бартон молчал. Его первым побуждением было обругать ее изысканно грязными выражениями. Но потом он понял, что она права. Он слишком высокомерен с этой женщиной. Даже если там, на Земле, она и была продажной девкой, она имела право на человеческое обращение. Тем более, что, как она утверждала, до проституции ее довел голод. Правда, Бартон довольно скептически отнесся к этим словам, но не высказывать же громогласно свои сомнения по этому поводу? Очень многие проститутки находили рациональные извинения своей профессии. У них всегда были оправдания относительно вступления на путь торговли своим телом. И все же ярость, с которой Вильфреда набросилась на Смитсона, и ее поведение с Бартоном говорили, что она в чем-то искренна…
Наконец, он встал и произнес:
- Я вовсе не хотел вас обидеть, поверьте мне.
- Вы в нее влюблены? - спросила Вильфреда, подняв на него взгляд.
- Только одной женщине я говорил, что люблю ее! - гордо заявил Бартон.
- Своей жене?
- Нет. Девушке, которая умерла прежде, чем я смог на ней жениться.
- А сколько лет вы были женаты?
- Тридцать девять лет, хотя вас это совершенно не касается.
- Черт меня побери! Столько времени вместе, и вы ни разу не сказали ей, что любите?
- В этом не было необходимости! - заявил он. И пошел прочь. Он выбрал себе для ночлега хижину, которую занимали Монат и Казз. Казз уже похрапывал. Монат курил марихуану, опершись на локоть. Монат предпочитал ее табаку, поскольку вкус этой травки напоминал ему табак его родины. Однако марихуана почти не действовала на него, тогда как табак иногда давал мимолетные, но довольно яркие видения.
Бартон решил сохранить остаток, как он называл, "мечтательной резинки". Он соврал Алисе, что уже использовал жвачку, надеясь, что той ничего не останется делать, как согласиться на его предложение. Поэтому он закурил сигарету, хотя и знал, что марихуана, возможно, сделает его обиду и опустошенность еще более страшными. От нечего делать он стал расспрашивать Моната о его родной планете. Все это очень интересовало его, но марихуана не оправдала его опасений, и под все более слабеющий голос инопланетянина он поплыл далеко-далеко…
…прикройте сейчас же глаза, мальчики! - приказал Джилкрист в своей раскатистой шотландской манере.
Ричард взглянул на Эдварда. Тот ухмыльнулся и поднес руки к глазам. Он определенно подсматривал в щелочки между пальцами. Чтобы не отставать от брата, Ричард тоже прикрыл глаза руками, но продолжал стоять на кончиках пальцев. Хотя и он, и его брат стояли на ящиках, им все же нужно было вытягиваться, чтобы видеть поверх голов стоящих впереди взрослых.
Теперь на подпорке покоилась голова женщины. Ее длинные каштановые волосы свисали на лицо. Он хотел разобрать выражение ее лица, смотрящего вниз, на корзину, дожидавшуюся ее или, вернее, ее голову.
- Не подглядывайте, мальчики! - снова приказал Джилкрист.
Раздался рокот барабанов, один-единственный вскрик, и лезвие устремилось вниз. Из шеи захлестала кровь и казалось - она никогда не остановится. Раздался дружный вопль толпы, смешанный с чьим-то криком и стенаниями. Голова женщины медленно падала вниз. Кровь хлестала и хлестала из шеи, заливая толпу, и хотя он был на расстоянии не менее сотни футов от жертвы, кровь и ему брызнула на руки и стала капать сквозь растопыренные пальцы на лицо, заливая глаза и ослепляя его. Губы его слиплись, и он почувствовал на них соленый привкус. И тогда из его горла вырвался дикий крик…
- Проснитесь, сэр Ричард? Да проснитесь же наконец, Дик! - начал тормошить его Монат. - Проснитесь! У вас, должно быть, кошмар!
Бартон, всхлипывая и дрожа, сел. Он потер руки и осторожно потрогал лицо. И руки и лицо были влажными. Но от пота, а не от крови.
- Мне снился сон, - наконец вымолвил Бартон. - Тогда мне было всего шесть лет, и я жил в городе Тур, что во Франции. Мой наставник, Джон Джилкрист, взял нас, меня и моего брата Эдварда, посмотреть на казнь женщины, которая отравила свою семью. Я был страшно взволнован и подсматривал сквозь пальцы, хотя он запретил нам смотреть на последние секунды ее жизни, пока нож гильотины падал вниз. Но я смотрел! Я должен был это сделать. Я помню, что меня немного мутило, но это было единственное, чем подействовала на меня эта отвратительная сцена. Мне казалось - я отделился от самого себя, когда наблюдал за казнью. Как будто я все это рассматривал через толстое стекло, как будто все происходящее было абсолютно нереальным. А может быть, нереальным был я? Поэтому, по сути, эта сцена так и не привела меня в ужас.
Монат закурил еще одну сигарету с марихуаной. Ее огонька было достаточно для того, чтобы Бартон увидел, что инопланетянин качает головой.
- Как дико! Вы хотите сказать, что вы не просто убивали своих преступников - вы еще и отрезали им голову? На виду у всех? И вы позволяли еще и детям смотреть на этот ужас??
- Ну… В Англии поступали несколько человечнее. У нас преступников вешали.
- По крайней мере, французы разрешали людям осознать то, что именно они пролили кровь преступников, - сказал Монат. - На их руках была кровь. Но, по-видимому, этот аспект никому не приходил в голову. Во всяком случае, сознательно. А вот теперь, после многих лет - шестьдесят три года, не так ли? - вы закурили марихуану, и перед вашим взором оживает происшествие, которое, как вы всегда были убеждены, не оставило в вас никакого следа. Но от этого зрелища вы сейчас корчились в ужасе. Вы кричали, как напуганное дитя. Вы отреагировали так, как должны были бы реагировать в детстве. Я бы сказал, что марихуана вскрывает какие-то глубинные слои сдерживания и воскрешает страхи, которые были погребены там в течение шестидесяти трех долгих лет.
- Вполне возможно, - согласился Бартон.
Где-то вдали прогрохотал гром, сверкнула молния. Через минуту стремительно нахлынул звук падающих на крышу капель. Прошлой ночью дождь начался примерно в это же время, около трех часов утра. И в эту вторую ночь дождь пошел в то же самое время. Ливень стал проливным, но крыша держалась, и ни одна капля не проникла внутрь хижины. Немного воды показалось все же из-под задней стенки, которая выходила в сторону вершины холма. Вода растеклась по полу, но не намочила лежащих людей, поскольку трава и листья под ними образовали матрас в добрый фут толщиной.
Бартон разговаривал с Монатом примерно еще полчаса, пока дождь не прекратился. Монат заснул, а Казз так ни разу и не проснулся. Бартон попытался было заснуть, но так и не смог. Он никогда не чувствовал еще себя таким одиноким… Он боялся, что опять во сне может соскользнуть в какой-то кошмар. Через некоторое время, поняв, что так и не уснет, он вышел из хижины и побрел туда, где спала Вильфреда. Еще до того, как он подошел ко входу в хижину, его ноздрей коснулся запах табака. В темноте возле хижины светился огонек сигареты. На фоне уже чистого звездного неба на копне из травы отчетливо вырисовывалась женская фигура.
- Привет! - произнесла она. - Как я и ожидала, вы появились.
- Обладание собственностью - это инстинкт, - сказал Бартон.
- Я очень сомневаюсь, что в человеке это - инстинкт, - возразил Фригейт. - Некоторые люди в шестидесятых годах, я имею в виду в 1960-х годах, пытались доказать, что человеку присущ инстинкт, который они назвали "зовом земли". Но…
- Мне нравится это название. В нем ощущается какой-то звон, - отметил Бартон.
- Я догадывался, что оно вам понравится, - согласился Фригейт. - Но Ордри и другие пытались доказать, что человеку не только присущ инстинкт объявлять определенную часть земли своей собственностью, но также и то, что он произошел от обезьяны-убийцы. И что инстинкт убивать все еще очень силен в его наследственности. Этим они объясняли национальные границы, патриотизм (как общегосударственный, так и местный), капитализм, войны, убийства, преступления и так далее. Но другая философская школа утверждала, что все это плоды культуры, то есть общества. Что все дело в непрерывности общественных формаций, посвятивших себя с самых ранних времен племенной вражде, войне, убийству, преступлению и так далее. Измените культуру - и обезьяна-убийца исчезнет. Исчезнет потому, что ее никогда и не было подобно тому, как не было и карлика на лестнице. Убийцей было общество, и общество воспитывает новых убийц из подрастающих несмышленышей. Правда, были некоторые сообщества, образовавшиеся еще до изобретения письменности, это точно… которые так и не воспитали убийц. И это было их доказательством того, что человек не произошел от обезьяны-убийцы. Или я бы сказал, что он, вероятно, произошел от обезьяны, но уже не несет в себе гены убийства, либо несет, но не в большей мере, чем гены, определяющие тяжелые надбровные дуги, или шерсть на коже, или череп объемом в 260 кубических дюймов.
- Все, что вы говорите, довольно интересно, - заметил Бартон. - Мы еще займемся более глубоко разными теориями в другое время. Но пока позвольте все же заметить, что почти каждый член воскрешенного человечества происходит из культур, поддерживавших войны, убийства, преступления, насилие, разбой и безумие. Таковы люди, среди которых мы живем и с которыми имеем дело. Когда-нибудь, возможно, появится новое поколение. Не знаю, слишком рано о чем-то говорить, так как мы провели здесь всего лишь семь дней. Но, нравится нам это или нет, мы находимся в мире, населенном существами, которые очень часто поступают как обезьяны-убийцы.
А пока, давайте вернемся к нашей модели.
Они сидели на бамбуковых стульях перед хижиной Бартона. На небольшом бамбуковым столе стояла модель лодки, сделанная из сосны и бамбука. Она имела два параллельных корпуса, соединенных в верхней части площадкой с невысокими перилами. У нее была одна очень высокая мачта с передними и задними штагами, пузатый, быстро убирающийся парус и чуть приподнятый мостик со штурвалом. Эту модель катамарана изготовили Фригейт и Бартон, используя кремневые ножи и лезвия ножниц. Бартон решил: когда лодка будет построена, они назовут ее "Хаджи". Она отправится в долгое путешествие, целью которого будет не Мекка. Он намеревался пройти на ней как можно дальше вверх по Реке. (Теперь в разговорах река стала именоваться - Рекой!)
Разговор о "зове земли" зашел по поводу некоторых препятствий, которые, как они думали, возникнут при постройке лодки. К этому времени люди в округе кое-как осели и наладили свою жизнь. Они разметили границы владений и построили - или еще продолжали строить - жилища: от простых навесов до сравнительно крупных строений - некоторые имели четыре комнаты и два этажа. Изготовлялись они в основном из бамбуковых бревен и камня. Большинство теснилось вблизи чашных камней вдоль берегов Реки или у основания гор. Обследовав двумя днями раньше близлежащую местность, Бартон прикинул, что плотность населения составляет примерно 108–110 на квадратную милю. На одну квадратную милю равнины с каждой стороны Реки приходилось примерно две с половиной квадратной мили холмистой местности. Но холмы были столь высокими и разбросаны так беспорядочно, что фактически площадь, пригодная для жилья, составляла девять квадратных миль на каждую милю длины Реки. В обследованных им местах оказалось, что примерно две трети населения строили жилье вблизи прибрежных чашных камней и одна треть - около удаленных от воды.
Более сотни человек на одну квадратную милю было, по земным меркам, очень высокой плотностью, однако холмы покрывали такие густые леса, а долины были настолько извилистыми, что любая небольшая группа могла чувствовать себя в изоляции. Да и на равнине не так уж многолюдно, кроме разве что часов получения пищи. А все потому, что обитатели равнины большую часть времени проводили либо в лесу, либо на берегу Реки, ловя рыбу. Многие выдалбливали челноки или строили бамбуковые лодки для рыбной ловли в водах Реки. А может, для экспедиций, подобных той, что решил осуществить Бартон.
Заросли бамбука исчезли, хотя было очевидно, что они скоро вырастут снова, так как это растение обладало феноменальной скоростью роста. По оценке Бартона растение высотой в 45 футов могло вырасти за десять дней.
Группа усердно трудилась и заготовляла все, что только можно было использовать для постройки лодки. Для защиты от воровства они возвели высокий забор, потратив на него большое количество леса. Его закончили в тот же день, когда была завершена работа над моделью. Больше всего их беспокоило то, что им, скорее всего, придется строить лодку на равнине, иначе ее вряд ли удастся протащить сквозь заросли и через холмы, отделяющие их поселение от Реки.
- Но если мы уйдем отсюда и попробуем заложить новое поселение, то обязательно встретим противодействие, - сказал Фригейт. - Сейчас уже нет ни одного дюйма на равнине, на который бы не было претензий. Следовательно, чтобы добраться до равнины, придется пойти на нарушение границ. Пока что еще никто не заикается о своих правах на владения, но положение может измениться в любой момент. Однако, если мы будем строить свою лодку на границе между холмами и равниной, мы вполне сможем, хотя и с трудом, доставить ее к Реке. Но в этом случае нам придется установить круглосуточное дежурство для охраны стройки и материалов. Вы же знаете этих варваров!
Он имел в виду случаи повреждения хижин во время отсутствия их хозяев, а также крайне антисанитарные привычки многих людей.
- Мы возведем новые дома и верфь как можно ближе к границе, - подытожил сказанное Бартон. - А потом срубим любое дерево, которое окажется у нас на пути, и проложим себе дорогу силой, если кто-нибудь откажется пропустить нас миром.
Алиса была отправлена к людям, занимавшим облюбованное место на границе между равниной и холмами, с целью заключения сделки. Не рассказывая никому об истинной цели своей миссии, она нашла три пары, которые были недовольны своим местом - им не хватало уединения, и уговорила их переехать в хижины группы Бартона. Это случилось на двенадцатый день Воскрешения, в четверг. По всеобщему согласию первый день стал воскресным, днем Воскрешения. Руах заметил по этому поводу, что он бы предпочел назвать первый день субботой, или еще лучше - просто Первым Днем. Но он попал в местность, где евреев почти не было, и ему пришлось уступить. Руах завел бамбуковую палку, на которой вел счет дням, делая зарубки каждое утро. Палка была воткнута в землю перед его хижиной, и каждый мог лицезреть этот примитивный календарь.
Транспортирование леса для постройки лодки заняло четыре дня тяжкого труда. К этому времени итальянские пары решили, что они уже достаточно "намяли мышцы до самых костей". А кроме того, начали задавать праздные вопросы - зачем нужна эта дурацкая лодка и зачем куда-то уезжать, когда любое другое место скорее всего такое же, как и это? Их несомненно воскресили из мертвых для того, чтобы вволю наслаждаться жизнью. Иначе зачем это спиртное, сигареты, марихуана, мечта-жвачка… и главное - нагота!!!
С такими мыслями итальянцы покинули группу Бартона, не тая, впрочем, ни на кого обиды. Фактически, они даже закатили пирушку на прощание.
На следующий день - двадцатый, года первого - произошло два события, одно из которых приоткрыло тайну, другое - добавило новую, хотя и не особо важную.
На заре группа, перейдя равнину, вышла к чашному камню. Здесь они нашли двух новеньких, оба - спали. Их без труда разбудили. Но оба они оказались очень смущенными и встревоженными. Один новенький был высокий смуглый мужчина, говоривший на непонятном языке. Другой оказался красивым, хорошо сложенным, с серыми глазами и черными волосами, великаном. Бартон сразу же сообразил, что он говорит по-английски. Это был камберлендский диалект, на котором говорили во времена короля Эдуарда Первого, иногда называемого Длинноногим. Как только Бартон и Фригейт научились опознавать звуки и сделали определенные перестановки, они начали понимать незнакомца. Фригейт обладал большим запасом слов времени раннего английского средневековья, но и ему никогда не приходилось встречаться со многими словами или определенными грамматическими формами этого диалекта.
Джон де Грейсток родился в графстве Камберленд. Он сопровождал Эдуарда Первого во время похода во Францию, когда англичанам удалось захватить Гасконь. Здесь, если верить его словам, он несколько раз отличился в рукопашном бою. Позже его призвали в парламент в качестве лорда Грейстока, а затем он снова принимал участие в военных действиях в Гаскони. Он был в свите епископа Энтони Бека, Патриарха Иерусалимского. Двадцать восьмой и двадцать девятый годы правления Эдуарда Первого он сражался с шотландцами. В 1305 году умер бездетным, оставив поместье и титул барона двоюродному брату Ральфу, сыну лорда Гримторна из Йоркшира.
Сэр Джон воскрес на берегу Реки среди людей, на девяносто процентов состоявших из англичан и шотландцев начала четырнадцатого века и на десять процентов из жителей древнегреческого города Сибарис, что располагался в свое время на юге Италии. По другую сторону Реки обитали монголы времен Кубла-хана и какие-то темнокожие люди, национальность которых Грейстон установить не мог. Судя по его описанию, это были североамериканские индейцы.
На девятнадцатый день после Воскрешения дикари с противоположного берега пересекли Реку и напали на мирных англичан. По-видимому, им просто хотелось хорошенько подраться. Сражение было очень жестоким. В качестве оружия в ход были пущены палки и чаши, поскольку местность была очень бедна кремнием. Джон де Грейсток вывел из строя с десяток монголов, но затем сам получил по голове булыжником. Когда он упал на землю, ему в живот вонзили копье. И вот теперь, голый, он вновь проснулся у чашного камня, имея в распоряжении только чашу.
Второй мужчина изложил свою историю с помощью жестов и мимики. Он ловил рыбу, когда на крючок попалось что-то настолько крупное и сильное, что утащило его в воду. Выныривая, он стукнулся головой о днище лодки и, очевидно, потеряв сознание, утонул.
Таким образом, на вопрос о том, что случается с теми, кто был убит в этой послежизни, ответ был получен!!! Но почему они восставали из мертвых не в той же местности, где умерли - это уже совсем другой вопрос.
Вторым событием было то, что после полуденной зарядки чаш в них не оказалось еды. Вместо этого туда было запихано шесть кусков материи различного размера и разных оттенков. Четыре куска, очевидно, надо было носить в качестве кильта. Обвязав вокруг тела, их можно было закрепить изнутри с помощью магнитных кнопок. Два куска были из более тонкого, почти прозрачного материала, скорее всего, их надо было использовать в качестве бюстгальтеров, хотя могли быть и другие применения. Материал был мягким и гигроскопичным, но выдерживал любые нагрузки, и его нельзя было разрезать ни острым камнем, ни бамбуковым ножом.
Человечество издало дружный возглас восторга, найдя эти "полотенца". Хотя мужчины и женщины к тому времени привыкли или, во всяком случае, смирились со своей наготой. Только большие эстеты или люди, неспособные адаптироваться, считали повсеместное зрелище человеческих половых органов некрасивым и даже отвратительным. Теперь у всех были кильты, бюстгальтеры и тюрбаны. Последние употреблялись, чтобы покрывать голову, пока не отросли волосы. Позже тюрбаны обещали стать обычным головным убором.
Волосы отрастали повсюду, кроме лица.
Бартон очень сожалел об этом. Он всегда испытывал особую гордость за свои длинные усы и раздвоенную бороду. Он заявил, что их отсутствие в большей степени вызывает у него чувство обнаженности, чем отсутствие трусов.
- А я рада, что они исчезли, - возразила Вильфреда. - Я терпеть не могла волосы на лицах мужчин. Целовать мужчину с бородой все равно что засунуть лицо в рваный матрац.
=13=
Прошло шестьдесят дней. Лодку протащили через равнину на больших бамбуковых катках. Наступил день спуска на воду. "Хаджи" был почти 35 футов длиной и состоял из двух корпусов с заостренными носами, соединенных между собой платформой. Его единственная мачта несла паруса, сотканные из бамбукового волокна. Управлялся он с помощью огромного соснового весла, поскольку руль и штурвальное колесо были слишком сложны. Канаты были сделаны из единственно пригодного материала - травы, хотя вскоре можно было бы их сделать из продубленной кожи и внутренностей какой-нибудь крупной речной рыбы. К передней палубе был привязан челнок, выдолбленный Каззом из соснового бревна.
Они хотели спустить лодку на воду, но Казз стал им препятствовать. Теперь он уже мог выговаривать несколько фраз на ломанном английском языке и ругаться по-арабски, на хинди, суахили и итальянском, чему он научился, конечно, от Бартона.
- Нужно… Как это называется?.. Валлах!.. Что это такое?.. Убить кого-нибудь, прежде чем ставить лодку на воду… Мерда… Нет слов. Бартон-нак… ты дашь слово… слово… слово… убить человека, чтобы Бог Каббуркана-крубемц… водяной бог… не утопил лодку… Рассердится… утопит нас… пожрет нас.
- Принести жертву? - спросил Бартон.
- Благодарю кровью своей, Бартон-нак… Именно так, жертву! Перерезать горло… поставить лодку и тереть о дерево… Тогда водяной бог не будет на нас сердиться…
- Мы этого не будем делать, Казз, - покачал головой Бартон.
Казз еще некоторое время упирался, но в конце концов согласился сесть в лодку. При этом лицо его вытянулось - он очень нервничал. Бартон, чтобы его успокоить, сказал, что это не Земля, а совсем другой мир, и для того, чтобы убедиться в этом, достаточно просто внимательно осмотреться вокруг. Особенно взглянуть на звезды. Боги не обитают в этом мире, а поэтому нет причин бояться их гнева. Казз слушал и улыбался, но по нему было видно, что он ждал, что вот-вот из глубины Реки поднимется жуткое лицо с зеленой бородой и выпученными рыбьими глазами - Его Величество Бог Каббуркана-крубемц.
В это утро вокруг лодки столпилось очень много людей. Здесь собрались люди со всего близлежащего побережья Реки, поскольку все необычное было для людей развлечением. Люди кричали, смеялись, шутили. Хотя слышались иронические замечания, у всех было отличное настроение. Перед тем как лодку спустили с берега в Реку, Бартон вошел на чуть приподнятый мостик и поднял руку, требуя тишины. Болтовня в толпе стихла, и он заговорил по-итальянски:
- Дорогое друзья, обитатели долины в Земле Обетованной! Через несколько минут мы покидаем вас…
- Если только лодка не перевернется… - пробурчал Фригейт.
- …чтобы подняться вверх по Реке, против ветра и против течения. Мы предпринимаем это тяжелое путешествие потому, что трудности всегда вознаграждаются сторицей, если только верить земным моралистам. А вы знаете, насколько можно им верить!
Раздался смех, сопровождаемый неодобрительными взглядами твердолобых верующих.
- На Земле, как известно некоторым из вас, я когда-то возглавлял экспедицию в самые непроходимые дебри Африки с целью отыскать верховья Нила. Я не нашел их, хотя и подошел очень близко. Обманом меня лишили заслуженного вознаграждения. Меня обманул человек, который был мне обязан всем - некий Джон Хеннинг Спеке. Если мне доведется с ним повстречаться во время этого путешествия, я знаю, что я с ним сделаю…
- Боже праведный! - пробормотал Фригейт. - Вы заставите его еще раз покончить с собой от угрызений совести и стыда?
Черепнин Владимир
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Роллинс Джеймс
Каргалов Вадим
Посняков Андрей