пыли. Бурдюки с водой были прикреплены ремнями к спине животного.
задраенном от надвигающейся бури трактире было пустынно, но все еще грязно
- с предыдущего вечера. Алиса еще не бралась за уборку, и дом вонял, точно
мокрый пес.
печеные початки, половинка куска сырого мяса, отыскавшаяся в леднике, - и
оставил на дощатом прилавке четыре сложенных столбиком золотых монеты.
Элли не спускалась. Пианино Шеба молча попрощалось с ним, показав желтые
зубы. Он снова вышел на улицу и подпругой прикрепил дорожный мешок к спине
мула. Горло сжималось. Ловушки еще можно было избежать, однако шансы были
невелики. В конце концов, он же был Лукавым.
строений, ощущая на себе проникающие в щели и трещины взгляды. Человек в
черном сыграл в Талле Господа. Что им двигало? Ощущение комичности всего
сущего или же отчаяние? Вопрос этот был не совсем праздным.
распахнулись настежь. Вперед устремились какие-то фигуры. Итак, ловушка
захлопнулась. Мужчины в грязных рабочих штанах. Женщины в брюках, в
линялых платьях. Даже дети не отставали от родителей ни на шаг. Каждая
рука сжимала палку или нож.
крови. Он крутанулся на каблуках, а руки уже выхватили револьверы, и их
рукояти тяжело и уверенно легли в ладони. На него с искаженным лицом
надвигалась Элли (конечно, это и должна была быть Элли); шрам в меркнущем
свете казался отвратительно лиловым. Он увидел, что ее держали заложницей:
из-за плеча Алисы, будто неразлучный со своей хозяйкой прислужник ведьмы,
выглядывала перекошенная, гримасничающая физиономия Шеба. Женщина была его
щитом, приносимой им жертвой. В неподвижном свете мертвого штиля они не
отбрасывали теней. Стрелок отчетливо увидел их и услышал ее голос:
стрелка - последнего из своего племени. В воздухе прогрохотали тяжкие,
немузыкальные револьверные аккорды. Алиса зашлепала губами, обмякла, и он
снова спустил курки. Шеб вдруг резко запрокинул голову и вместе с Алисой
повалился в пыль.
отбил их. Деревяшка с кое-как вбитым гвоздем до крови распорола ему руку.
Какой-то давно небритый мужик с пятнами пота подмышками с разбегу прыгнул
на него, сжимая в лапище тупой кухонный нож. Стрелок уложил его замертво,
и мужик тяжело рухнул на дорогу, ударившись подбородком. Громко лязгнули
зубы.
палки. От сапога отскочил чей-то нож. - ЛУКАВЫЙ! АНТИХРИСТ!
среди падающих тел, а руки с жуткой точностью выбирали мишени. На землю
осели двое мужчин и женщина, и стрелок проскочил в оставленную ими брешь.
он перебежал через улицу к выходившему на заведение Шеба шаткому строению,
где помещались универсальный магазин и мужская парикмахерская. Взобравшись
на дощатый настил тротуара, стрелок вновь обернулся и расстрелял в толпу
нападавших оставшиеся заряды. Позади, распятые в пыли, лежали Шеб, Элли и
остальные.
револьвера эти люди, вероятно, не видели никогда - разве что на картинках
в старых журналах, - но толпа не дрогнула, не замешкалась ни на секунду.
перезаряжая на ходу револьверы. Пальцы деловито сновали между патронташами
и барабанами револьверов с быстротой, которая была результатом долгой
выучки. Толпа поднялась на тротуар. Стрелок шагнул в магазин и захлопнул
дверь. Выходившая на улицу большая витрина справа от него разлетелась,
внутрь посыпалось стекло, и в магазин протиснулись трое мужчин с пустыми,
бессмысленными лицами фанатиков. Их глаза горели безжизненным огнем. Он
уложил и этих, и тех двоих, что появились следом. Оба повалились на
витрину и повисли на торчащих осколках стекла, закупорив отверстие.
ее голос: "УБИЙЦА! ВАШИ ДУШИ! САТАНА! НЕЧЕСТИВЫЙ!"
стрелка набросились мужчины, женщины, дети. Полетели плевки и поленья. Он
расстрелял все патроны, и револьверы кувырнулись вниз, как кегли. Повалив
бочку с мукой, он покатил ее на нападающих, отступая в парикмахерскую, и
следом швырнул кастрюлю с кипятком, в которой лежали две зазубренные
бритвы. Толпа наступала, неистово выкрикивая что-то бессвязное. Их
откуда-то подстрекала Сильвия Питтстон; ее голос то взлетал, то падал,
выводя исступленные рулады. Пахло бритьем, стрижкой и его собственным
телом. Стрелок заталкивал пули в горячие патронники, и на кончиках пальцев
у него ныли мозоли.
заросшая кустарником земля; она решительно отрекалась от поселка,
припавшего перед прыжком на огромные задние лапы. Из-за угла, толкаясь и
суетясь, показались трое мужчин, на лицах играли широкие предательские
ухмылки. Они увидели стрелка, увидели, что он их видит, и усмешки застыли,
примороженные ужасом, а через секунду пули скосили всю троицу. Следом
появилась подвывающая женщина - крупная толстуха, известная среди
постоянных клиентов Шеба как тетушка Миль. Выстрел отшвырнул ее назад, и
она приземлилась в пыль, раскорячившись, как гулящая девка; задравшаяся до
бедер юбка запуталась между ног.
десять шагов, двадцать... Дверь черного хода парикмахерской распахнулась
настежь, и оттуда выплеснулась бурлящая людская волна. Стрелок мельком
увидел Сильвию Питтстон и открыл огонь. Люди оседали на корточки,
опрокидывались назад, переваливались через перила и падали в пыль. В
негасимом лиловом свете дня они не отбрасывали теней. Стрелок понял, что
кричит. Все это время он кричал. Ему казалось, что вместо глаз у него
треснутые подшипники. Яйца поджались к животу. Ноги одеревенели. Уши
налились чугуном.
таинственным образом превращаясь в Глаз и Руку, стрелок же, не двигаясь с
места, не умолкая, перезаряжал оружие; его мысли рассеянно блуждали где-то
далеко, а пальцы ловко, сноровисто заполняли барабаны. Можно ли было
вскинуть руку; объяснить, что этому - и другим - приемам он обучался
четверть века; рассказать о револьверах и освятившей их крови? Словами -
нет. Но руки стрелка могли поведать собственную историю.
расстоянии броска - палка ударила его по лбу, содрав кожу. На ссадине
выступили капельки крови. Через пару секунд расстояние позволило бы
преследователям схватить стрелка. В первых рядах он увидел Кеннерли с
младшей дочкой лет, наверное, одиннадцати; Суби; завсегдатаев питейного
заведения Шеба - двоих мужчин и особу женского пола по имени Эйми Фелдон.
Все они получили свое, и те, кто был позади них - тоже. Тела валились на
землю с мягким глухим стуком, как вороньи пугала. В воздухе, точно
ленточки серпантина, разматывались струйки крови и мозга.
распалось на отдельные непонимающие лица. Какой-то мужчина с воплем
бросился бежать, выписывая широкий круг. Какая-то женщина с волдырями на
руках обратила лицо к небу и горячечно, гаденько захихикала. Старик,
которого стрелок впервые увидел мрачно сидящим на ступенях коммерческой
лавки, вдруг на удивление громко наложил в штаны.
размахивая руками - в каждой было зажато по деревянному распятию.
БРАТЬЯ И СЕСТРЫ! УНИЧТОЖЬТЕ ЛУКАВОГО, УБИВАЮЩЕГО ДЕТЕЙ!
пули вогнал женщине в голову. Сильвия словно бы сложилась гармошкой и
заколыхалась, как накаленный жарой дрожащий воздух.
стрелка тем временем сноровисто перезаряжали барабан. Кончики пальцев
зудели и горели. На каждом отпечатался аккуратный кружок.
косаря. Он думал, что со смертью этой женщины они сломаются, но кто-то
бросил нож. Рукоятка ударила стрелка точно между глаз и сбила с ног. Они
побежали к нему - стремящийся дотянуться до него злобный комок. Лежа на
собственных стреляных гильзах, он вновь истратил все патроны. Голова
болела, перед глазами плавали большие коричневые круги. Один раз стрелок
промахнулся. Число нападающих сократилось до одиннадцати.
успел вложить в барабан револьвера, а потом на него обрушились кулаки,
палки и ножи. Стрелок левой рукой отшвырнул двоих нападавших и откатился в
сторону. Его ткнули ножом в плечо. В спину. Ударили по ребрам. Лезвие
вонзилось ему в зад. По-пластунски подполз маленький мальчик; он
один-единственный раз глубоко полоснул по выпуклости икры. Стрелок
выстрелом снес ему голову.