прихотливый завиток узора, то фон, сотканный из нитей двадцати цветов, то
розовую чашечку тюльпана или изысканные лепестки орхидеи. Иногда он улыбался
во сне, любуясь наплывавшими видениями, иногда сжимал кулаки, но даже в
такие минуты лицо его оставалось ясным. Он снова странствовал в лесах и
горах, сражался и побеждал, плыл в океане на крутобоком паруснике, любил,
вдыхал соленый и свежий ветер, наслаждался молодой силой, бурлившей в крови.
Ему снова было тридцать три; может быть, тридцать четыре, и уж никак не
больше тридцати пяти.
морю, такому пронзительно-синему, словно его поверхность была гранью
огромного, тщательно отполированного сапфира. Он был наг, и яркое южное
солнце ласкало кожу, приветствуя странника в новом мире, юном, прекрасном и
загадочном, похожем сразу на Меотиду и Катраз, на Кархайм и Талзану, на
Иглстаз и Таллах. Он видел могучие дубы, обрамлявшие террасы, зеленые свечи
кипарисов, вытянутые в небесную синь, блестящие лаковые кроны лавров,
заросли колючей акации; меж темными лентами лесов простирались лужайки с
изумрудной травой, и он находился как раз на окраине такой просторной
поляны.
пьедестал, на котором высилась увитая цветами статуя местного божества. Она
казалась небольшой; издалека Блейд не мот разглядеть ни лица, ни фигуры, ни
позы -- только смутный силуэт, блеск белого мрамора да пестрые гирлянды
цветов. Он решил, что этот божественный символ, мирный и величественный,
прекрасно гармонирует и с морем, и с лесистым склоном горы, и с уютными
лужайками, и с городом, чьи светлые и стройные каменные башни вздымались на
побережье -- там, где зеленая земля обнимала руками-мысами обширную бухту.
тянула и тянула нежную мелодию, хрустально-чистую, как воздух этой Аркадии,
и, двигаясь в такт ей, из-за деревьев стали появляться гибкие фигурки. Они
танцевали, вытягиваясь многоцветной змейкой, такой же гибкой и упругой, как
их тела. Блейд видел развевающиеся хитоны -- бирюзовые, розовые, палевые,
сиреневые, лиловые; стройные босые ноги ступали по мягкой траве, нагие руки
плавно покачивались, словно отбивая ритм, волосы -- рыжие,
огненно-золотистые, каштановые, темные, как вороново крыло, и светлые, как
лен, -- падали на обнаженные плечи.
вверх, как крылья бабочек, поплыли в теплом воздухе и огромными цветами
опустились в траву. Нагие плясуньи шли то влево, то вправо, высоко поднимая
колени, прогибаясь назад, подставляя лица ветру и солнцу. Сияли розовые
бутоны сосков на смуглых и белоснежных грудях, метались локоны, щекоча и
лаская спины и станы, колыхались стройные бедра, играли в прятки с травой
маленькие ступни, текла, струилась мелодия...
окруженному кольцом теплой юной плоти, такой соблазнительно-дразнящей, такой
многоликой, разнообразной, сладостной... Он миновал разбросанные в траве
хитоны; тонкая прозрачная кисея вздымалась волнами под его ногами, исходила
волшебным ароматом девичьих тел. До хоровода оставалось с десяток шагов, и
странник остановился, приглядываясь к молодым плясуньям, сравнивая, выбирая.
Эту... нет, эту, похожую на Талин, альбийскую принцессу... или ту, точное
подобие малышки Оомы из Джедда... или одну из трех высоких гордых красавиц
-- меотидскую владычицу Гралию, Каллу, его талзанийскую любовь, Ланрану,
царевну Ордоримскую...
по груди, алые губы дрогнули в испуганном вскрике. Флейта замолкла, хоровод
распался, нагие фигурки заметались перед алтарем, словно моля свое божество
о защите, и тогда загрохотали барабаны. Они стучали мерно, грозно,
воинственно, и темная опушка дубовой рощи вдруг ощетинилась копьями.
нагие тела, а бронза панцирей; не прозрачные хитоны шевелил ветерок, а
развевал плащи и жесткие плюмажи; не гибкие тонкие руки плавно струились в
воздухе, а пронзали его копья и мечи. И девушка, пойманная им, вдруг
превратилась в меч: длинный блестящий клинок с рукоятью из оникса, черного,
как локоны красавицы, теплого, как ее кожа.
после поединка в постели! Что еще нужно мужчине!
Нибела вцепилась в воротник комбинезона, и невесомое тело Блейда выплыло из
ящика. Он раскрыл глаза, осмотрел крохотный отсек, принюхался к затхлому
воздуху и буркнул.
на одного пилота меньше.
на связи. Интересуются самочувствием телескопа... значит, какая-то шишка
хочет с тобой поговорить, командир.
и лицо влажной губкой. Опускаясь в кресло второго пилота, он кивнул Дугласу,
тот кивнул в ответ. На лицо Керка падали блики от огоньков на приборной
панели, и оно казалось раскрашенной маской индейца: зеленоватый рот и
подбородок, алое пятно на щеке, голубые полоски на лбу. Странник подумал,
что и сам выглядит, скорее всего, не лучше.
водрузил эту конструкцию на голову. Большие круглые диски плотно прижались к
ушам, отсекли едва слышную воркотню приборов, поскрипывание кресла Дугласа,
шелест и стук -- второй пилот копался в ящике, выбирая обеденный рацион.
Сан-Франциско... или в Лос-Анджелесе... Ревизию местных веселых домов, я
полагаю.
вопросов и получить ответы. Совсем не обязательно, чтобы они дошли до их
ушей.
креслом и... гм-м... прочей мебелью колена не просунешь.
Нибел. -- А Керка мы вышвырнем за борт.
тайны, -- возразил Дуглас, -- поэтому в контейнер Дика заберусь я. Но
сначала двину тебе в ухо -- так, чтобы полчаса звенело.
губам шарик микрофона
обоих? И как можно дольше?
пригодятся... мне, по крайней мере.
решил, что шишка из Центра велит командиру выкинуть за борт обоих пилотов.
вопрос -- в наушниках послышалось:
астронавты. И русские, насколько мне известно, тоже.
то ли раздражение, то ли Стоун развеселился.
инопланетные летательные аппараты в количестве двенадцати единиц. Через два
часа семнадцать минут осталась только пара наблюдателей. Еще через два часа
исчезли и они. Дуглас кратко описал эволюции этих машин в пространстве,
указал расстояние до них и предположительные размеры -- по данным локатора.
На дистанцию прямой видимости они, насколько я понимаю, не приближались.
Вопрос: подтверждаете ли вы эти сведения?
произнес:
Посняков Андрей
Верещагин Олег
Посняков Андрей
Андреев Николай
Посняков Андрей
Корнев Павел