Чтение 11–й страницы книги ~Горец 4~

Один человек отбивался, прижавшись спиной к дубу. Он рубился как
Сатана, уже не рассчитывая сохранить свою жизнь, а лишь надеясь продать ее
подороже. "Он" - это он, Дункан Мак-Лауд. Это он - Дункан - стоял спиной к
неохватному стволу, сжимая в одной руке палаш, а в другой - кулачный
щит-брокель, закрывающий только кисть.

И с каждым его ударом падал сраженный враг.

Но остальные - они тоже вошли в боевой азарт, потери только
увеличивали их ярость. И хуже смерти для них было отступиться, когда из их
противников остался только один. Причем именно тот, кто причинил им
столько зла, убил и покалечил стольких их товарищей...

Боковым зрением Дункан уловил блеск стали слева, вскинул руку
навстречу удару - но брокель предназначен лишь для того, чтобы отражать
выпад клинкового оружия.

И тяжелое, широкое лезвие алебарды на рубящем взмахе не задержалось
даже на мгновение. Так не задерживает топор лесоруба попавшая под удар
травинка. И от левой подмышки до правых ребер рассекла алебарда грудную
клетку Дункана Мак-Лауда, напрочь разрубая в своем движении легкие,
сердце, кости позвоночника.

Столь силен был удар, что на четверть лезвия вошла секира алебарды в
дуб, к которому Дункан прижимался спиной...

Так и оставили его тогда враги в неподобающей покойнику позе - стоя
пригвожденным к дереву. Чтоб другим неповадно было!

Даже алебарду для этого не пожалели, хотя цена ей - пять овец...

И Конан, нашедший Дункана почти через сутки, много сил и времени
потратил на то, чтобы извлечь ее из вязкой древесины. А еще больше времени
и сил ушло у него, чтобы убедить Дункана в том, что он все-таки остался в
живых.

Синеватый шрам перечеркнул тогда его грудь - и длина его была не
менее тринадцати дюймов...

- Помню... - прошептал Дункан.

И - глаза закатились, голова упала на грудь - он обмяк на руках
успевшего вовремя подхватить его Конана.

Потому что груз воспоминаний о прошлой жизни обрушился на него,
подобно мраморной плите.

- Ничего! - Конан Мак-Лауд успокаивающе кивнул в сторону Дженет, лицо
которой мгновенно залила смертельная бледность.

- Это пройдет...

Говорили в старину: счастлив тот, кто окончил жизнь в свой срок. А
жить дольше его - столь же тягостно, как и меньше...

Это прошло.

Через час, не более, Дункан оторвал голову от жесткой подушки, и в
глазах его светилось незнакомое прежде выражение.

- Значит, ты - мой Учитель?

- Я...

- И теперь, и прежде?

Конан не стал отвечать: это и так само собой разумелось...

- Ясно... - Дункан снова встал, но его повело - и, сильно шатнувшись,
он оперся рукой о стену. Мгновение - и узкий кинжал, один из нескольких,
висевших на стене, летит в грудь Конану.

Огнем полыхнула сталь в красноватом свете...

Конан не уклонился, не отбил брошенное оружие в сторону. Он просто
взял его двумя пальцами из воздуха, не допустив его к себе на треть ярда.
Не далеко и не близко. Так, как удобней было.

Взял тем же движением, каким берут краюху хлеба со стола - с
уверенностью, без излишней спешки...

- Так ножи не мечут, Дункан. Да и учителя своего не проверяют так,
если уж на то пошло.

- Учителя... - процедил хозяин дома сквозь зубы. Злоба и горечь
смешались в его голосе:

- Ну почему, зачем, за что мне все это?! Я жил, как жил, не нарушая
положенных Запретов... Не ел мясо по пятницам, не брал железо левой рукой,
не обходил церковь против солнца... За что мне снова это, зачем мне быть
вечным изгоем?!

"Потому, что таков твой Путь", - хотел сказать Конан, но не успел.

- Потому, что иначе я потеряла бы тебя сегодня, любимый! - выпалила
девушка, прислушиваясь к их разговору.

И, воистину - это был лучший ответ...

День вставал над вересковым плоскогорьем, и был этот день окрашен
высверком двух клинков, озвучен свистом, с которым они рассекали воздух, и
тонким звоном, раздававшимся при каждом столкновении.

Снова, как было это уже один раз - и как не один раз было это! -
встретились на холмах двое.

И снова вставал день - но это был уже другой день. Не второй, не
третий и не десятый с момента их встречи.

За это время Дункан узнал столько, что раньше он и поверить был не в
силах, что мозг его способен вместить столько знаний.

Впрочем, только ли мозг? Ведь не разум хранит навыки боя, поэзию
клинка, ритмичную мелодию наносимых и отбиваемых ударов... Все тело
Дункана, один раз уже натренированное Конаном до уровня Высокого
Совершенства, вспоминало старые привычки.

Привычки, полученные еще в ТОЙ - прошлой - жизни...

Как ни странно, это отнюдь не убыстряло обучения. Пожалуй, даже
наоборот...

- Ты, если судить по прошлому опыту, должен быть лучшим из моих
учеников, - заметил Конан. - Но, пожалуй, и самым трудным из учеников, с
которыми я когда-либо встречался. А встречался я со многими...

- Почему?

- А сам ты не понимаешь?

- Нет... - лениво протянул Дункан. И запрокинул голову, следя, как
воронья стая вычерчивает узор на небесной лазури...

(Был час отдыха. Оба лежали на пустоши, расстелив подбитые мехом
плащи. Мелкая живность, обитающая в вересковых дебрях, не остерегаясь,
пробегала то рядом с лежащими, а то и прямо по ним...

Она - живность - уже усвоила, что эти люди ей не опасны).

- Что ж, если не понимаешь, придется объяснить... Во-первых: не
вкладывай в удар мышечную силу. Силы в тебе на трех отличных воинов
хватит, даже и еще на одного, похуже, останется. Но...

- Что же за бой - без силы?! - Дункан вздернул брови в возмущенном
удивлении.

- ...Но упрямства - на шестерых хватит, и еще на двоих останется, -
продолжил Конан совершенно невозмутимо. Лишь глаза его блеснули.

- А насчет твоего вопроса - "что за бой без силы?" - объясняю... Ты
видел когда-нибудь, как вода обтекает камень? Ну, так смотри...

Вы видели когда-нибудь, как вода обтекает камень? Или как струйка
дыма, змеясь, проходит сквозь плотную крону дерева, нависающую над
костром?

Если видели - поймете...

Обнажив клинки, они встали лицом к лицу. И вроде бы ни единого
движения не сделал Конан, - но вот уже лезвие его меча касается шеи
Дункана.

А оружие Дункана отведено далеко в сторону. Безнадежно далеко...

Знал Дункан, что Учитель не обезглавит его. Но, несмотря на это,
бешеная ярость исказила его лицо. Все смешалось в ней, в этой ярости:
злоба на себя, никак не постигающего науку боя, на своего Учителя, на
судьбу...

Ярость боя...

И Конан убрал свой меч.

- А вот это - второй из твоих главных грехов, - сказал он, как будто
и не было ничего.

- Какой еще - "второй"?! - Дункан, словно бык на арене, повел налитым
кровью глазом.

- Да, именно этот... Ненависть к противнику. Желание победить...
Боязнь унижения... Ну что, может быть, ты спросишь теперь - "что за бой
без ненависти?"

- Не спрошу, - Дункан потупился.

- Молодец! А я вот - спросил в свое время...

- Ты? Спросил? У кого?

Конан усмехнулся:

- У своего Учителя, разумеется. Уж не думал ли ты, что я родился с
моим воинским умением? Или - что под кустом я его нашел?

(По правде сказать, чуть ли не так Дункан и считал. Мысль о том, что