он был сто лет тому назад. Здесь нет новостроек.
милях от него. Ближайший к Центру город.
Кустарники сменились высокими деревьями, преимущественно соснами. А
Мандштейн все еще никак не мог поверить, что скоро он будет в генетическом
Центре. "Это еще раз доказывает, - подумал он, - что если хочешь чего-то
достичь, необходимо действовать решительно". Вот он рискнул, и хотя его
поставили на место, сурово одернули, но все-таки послали в Санта-Фе.
научились заменять клетку клеткой, регенерируя таким образом органы. Есть,
конечно, и риск, но где обойдешься без риска? В худшем случае он умрет, но
это же ожидает его и при существующем положении вещей. Зато тут у него
появляется шанс стать одним из Избранных!
Каподимонте сбавил скорость и сказал:
Центр?
проверили, и очень тщательно. Так что если бы имелись причины не пускать
вас, эти ворота не открылись бы. Можете успокоиться - проверку вы
выдержали.
наук Ноэля Форста. На пятнадцати квадратных милях, окруженных электронным
забором, находились жилые корпуса, лаборатории, административных строения.
здесь мало ощущался. Сила Братства заключалась в том, что оно не только
оказывало духовную поддержку, но и использовало научный прогресс. Братство
не делало тайны из того, что его конечной целью является победа над
смертью. И речь велась не просто об искоренении болезней и продлении
жизни, а о полном триумфе жизни над смертью. Человечество, правда, сделало
определенные шаги в этом направлении и до прихода форстеров: в крупных
индустриальных центрах продолжительность жизни человека достигла девяноста
лет. И это было одной из причин перенаселения Земли.
причем в первую очередь тем, кто хотел этого, но не мог заплатить. Но
почему до ста двадцати, а не до двухсот или трехсот? Или вообще до тысячи?
"Подарите нам вечную жизнь!" - вопили массы и теснились перед храмами
форстеров. И каждый надеялся на то, что именно он попадет в число
Избранных.
перенаселенной планеты и и грозила катастрофическим старением
человечества. Братство хорошо понимало это и надеялось выйти из положения,
открыв для человечества Галактику.
обнародования доктрины Форста. Уже были заселены Марс и Венера, правда
по-разному. Ни одна из этих планет не была пригодна для жизни, поэтому на
Марсе изменили условия жизни, сделав их приемлемыми для людей. При
колонизации Венеры поступили наоборот: людей преобразили так, что они
смогли жить в условиях, царивших на этой планете. Обе колонии сейчас
процветали. Но это, к сожалению, не решало проблему перенаселения: в
течение ста лет денно и нощно космические корабли должны были бы покидать
Землю, чтобы увезти на Венеру и Марс нужное количество людей, а это было
невозможно не только с технической, но и с экономической точки зрения.
нужно было изменять и приспосабливать для жизни планеты, если бы были
найдены новые транспортные средства...
вам удастся послать человека к звездам? - спросил Мандштейн. - Мне
кажется, это фантастические мечты...
мечты в жизнь. Вспомните хотя бы о сказочных поисках архиепископа Иоганна,
о поисках Северного морского пути... Отбросьте скептицизм! Оглянитесь
вокруг! Присмотритесь, что происходит!
всем разобрался, но успел узнать многое. Он уже знал, например, что здесь
построен город для шести тысяч эсперов не старше сорока лет, и всех их
поощряют к деторождению, выплачивая премии и санкционируя свободный выбор
партнера. Матери, имеющие пять-шесть детей, пользовались специальным
покровительством. Таким образом пытались вырастить новый тип людей. Однако
этот путь не обещал быстрых результатов, поэтому одновременно
практиковалось искусственное изменение генов в семенных клетках и
яйцеклетках. Какого успеха добились уже на этом направлении исследований,
никто не знал. Результаты можно будет увидеть только через пять-шесть
поколений.
исследованиях и не мог судить об их результатах. Приблизительно так же
обстояло дело с теми, кого он знал. Это были, главным образом, простые
техники. Но все они делали вид, что знают гораздо больше, чем на самом
деле, и часто пытались спекулировать на этом.
а продление жизни. Форстеры искали средства, которые дали бы возможность
регенерировать клетки отмирающих тканей, с тем чтобы продление жизни
клеток достигалось изнутри, а не пересадкой тканей.
чиновники Центра, он должен был один раз в несколько дней отдавать
небольшой кусочек тканей для опытов. Процедуры были довольно неприятными и
болезненными, но он не мог уклоняться от них. Кроме того, он должен был
отдавать свою сперму. Не будучи эспером, он представлял собой подходящий
экземпляр для наблюдений.
поставлял ткани, кровь и сперму, а в остальное время трудился на ядерной
фабрике Центра.
Нью-Йорка. Отсутствие прихожан позволяло забывать, что он духовное лицо.
Конечно, и тут регулярно совершались богослужения, но в них чувствовалось
нечто профессиональное, поверхностное и деловое.
начало ослабевать. Он больше не мог мечтать о Санта-Фе, ибо он уже был
здесь, в самой гуще событий, участвовал в экспериментах, хотя и несколько
иначе, чем представлял. Теперь он мог только ждать и надеяться, что со
временем получит более приличную работу.
Каподимонте у руин Пуэбло, ходил с аколитом по имени Вебер охотиться на
кроликов. Он вступил в певческий союз и аккуратно, два раза в месяц, пел в
хоре. Короче говоря, он врастал в новый образ жизни.
события, связанные с этим, исчезли из его памяти. Однако в душе осталась
пустота, которая однажды сентябрьской ночью начала заполняться какой-то
странной потребностью.
равноденствия форстеров. Мандштейн стоял в зале для песнопений между
Каподимонте и Вебером. Он видел, как реактор на алтаре излучает Голубой
Свет, слышал голос священника:
произойдет качественный скачок, если он избавится от сомнений и страхов и
обретет полную уверенность. Подобно вспышке света ты почувствуешь внутри
себя огонь и чувство единения с...
столько раз, что они уже и не воспринимались. Но когда прозвучало:
"Чувство единения", он громко засопел и, скорчившись, схватился за край
пульта - острая боль пронзила его...
менее понял, что с ним что-то не в порядке. Только не понимал что. В
каком-то отношении он не был сам себе хозяином.
помогало. Волей-неволей он должен будет следовать внутреннему приказу,
которому не в силах противиться.