Чтение 11–й страницы книги ~Кольцо вокруг Солнца~

Они прибыли после обеда. Все же вам нужна такая машина.

- По правде говоря, Эб, я серьезно не думал о ней, но, возможно, я и
заинтересуюсь.

- Я подгоню вам одну завтра утром. Посмотрите, попробуйте. Может, она
вам понравится.

- Ладно, - согласился Виккерс.

- Тогда договорились. До завтра.

Виккерс вернулся к столу и взял письма. Счетов не было. В шести
конвертах оказались проспекты, а на седьмом адрес был написан угловатыми
буквами.

Он вскрыл конверт. Внутри лежал тщательно сложенный белый лист.

Виккерс развернул его.

Дорогой Виккерс!

Надеюсь, поиски моей персоны не слишком вас утомили.

Я прекрасно понимаю, что мои действия причинят некоторые хлопоты
милым жителям нашего славного городка, но я уверен - они все проделают не
без удовольствия.

Я полагаюсь на вас и убежден, что вы не скажете о письме соседям.
Уверяю вас, что нахожусь в здравом уме и мои действия продиктованы
необходимостью.

Пишу вам по двум причинам. Во-первых, успокоить вас по поводу моей
судьбы. А во-вторых, позволю себе во имя нашей дружбы дать вам совет, хотя
вы и не спрашивали его.

Мне кажется, что вы слишком поглощены работой и вам следует несколько
дней отдохнуть. Возможно, пребывание в стране вашего детства и прогулки по
местам, где вы бродили мальчишкой, помогут вам разобраться в сложившейся
ситуации и на многое откроют глаза.

Искренне ваш Гортон Фландерс

"Не поеду, - подумал Виккерс. - Незачем мне возвращаться в страну
своего детства. Нечего там делать после стольких лет".

Однако стоило ему закрыть глаза, и прошлое тут же всплывало перед его
мысленным взором: желтоватая глина залитых дождем полей; белые от пыли
дороги, петляющие по долинам и перевалам; почтовые ящики на верхушках
покосившихся столбов; тощий скот, бредущий по выбитой копытами дороге;
запаршивевшие собаки, которые выскакивали из конуры и долго лаяли вслед
каждому проезжавшему мимо фермы автомобилю.

Если я вернусь, все начнут спрашивать, зачем я приехал и как идут мои
дела, думал он. Буду слышать: "Жаль твоего отца - хороший был человек".
Они, как обычно, будут сидеть на перевернутых ящиках возле единственного
деревенского магазинчика, жевать свой табак, сплевывать на тротуар, искоса
поглядывать на него и говорить: "Значит, ты пишешь книги. Надо бы почитать
хоть одну".

И я пойду на кладбище и постою несколько минут со шляпой в руках
перед могильной плитой, прислушиваясь к шороху ветра в соснах, растущих у
ограды, и думая, что мог бы совершить что-то такое, чем бы они гордились и
о чем могли бы рассказать соседям - но, увы...

Я снова пройду по знакомым с детства дорогам, остановлю машину возле
ручья, перелезу через ограду из колючей проволоки, найду омут, в котором
ловил голавлей, но ручей окажется струйкой воды, омут - ямой, и уже не
будет унесенного весенним разливом дерева, на котором я так любил сидеть.
А холмы покажутся мне одновременно чужими и знакомыми, и я буду силиться
понять, что изменилось, и чем больше стану думать об этом, тем сильнее
охватит меня тоска одиночества. И тогда останется одно - бегство. Я до
отказа выжму педаль акселератора, вцеплюсь в руль и постараюсь забыть обо
всем.

А потом обязательно доберусь до большого кирпичного дома с колоннами
и ложными окнами. Проеду медленно мимо и увижу, что ставни давно не
закрываются, со стен осыпалась штукатурка, а розы, которые росли вдоль
решетки, погибли суровой снежной зимой.

Не хочу туда возвращаться, сказал он себе. Ни за что не хочу...

А если...

Ведь многое может проясниться и стать на свои места, так считал
Фландерс.

Но что я должен увидеть?

А вдруг там, в стране моего детства, существует какой-то тайный
символ, на который прежде я не обращал внимания и который поможет во всем
разобраться?

А может, эти домыслы не имеют под собой никакой почвы? Существует ли
связь между Гортоном Фландерсом, с его потертым костюмом и смешной
тростью, и тем, о чем говорил Крофорд, описывая загнанное в угол
человечество?

Доказательств такой связи не было.

Однако Фландерс исчез и написал ему письмо.

Разобраться, писал Фландерс, открыть глаза. Может, он имел в виду его
писательское мастерство. Ведь писатель должен наблюдать жизнь взглядом,
который не застилают ни предрассудки, ни тщеславие, а у него просто
притупилась острота зрения.

Виккерс прижал рукопись ладонью и ласково провел большим пальцем по
ее обрезу. "Как мало сделано, - подумал он. - Сколько работы еще
предстоит". За последние два дня не прибавилось ни строчки. Два дня
впустую.

Чтобы написать хорошую книгу, надо спокойно сидеть на месте,
собравшись с мыслями, отгородиться от мира сплошной стеной, пропускающей
этот мир небольшими, тщательно отобранными порциями, годными для анализа и
изображения с безошибочной ясностью и точностью.

"Спокойно", - сказал он себе. Но как можно оставаться спокойным, если
тебя мучают тысячи вопросов и разрывают сомнения?

Полуторадолларовые платья, полуторадолларовые платья в магазине на
Пятой авеню!

Существовало что-то, что он упустил. Еще раз...

Сначала была девчушка, которая пришла позавтракать с ним, затем он
прочел газету. Потом он пошел за машиной, и Эб рассказал ему о вечмобиле;
его машина оказалась неотремонтированной, и он отправился на остановку
автобуса, а там ему встретился Фландерс, и они вместе рассматривали
витрину нового магазина, и Фландерс сказал...

Минутку... Он отправился на угол, к аптеке, чтобы сесть в автобус...

На слове "автобус" он запнулся, что-то здесь было...

Он вошел в автобус и уселся возле окна. Рядом с ним всю дорогу никого
не было. Так в одиночестве он и доехал до города.

"Вот оно", - подумал он и в тот же момент почувствовал одновременно и
облегчение и ужас. Как он мог забыть? Теперь он знал, что надо сделать.

Он вернулся к столу, открыл верхний левый ящик и методично перебрал
его содержимое. Он обшарил и другие ящики, но не нашел того, что искал.

"Тетрадь где-то лежит, не может быть, чтобы я выбросил ее".

Вероятно, на чердаке. В одном из ящиков.

Он взобрался вверх по лестнице и зажмурился от резкого света голой
лампы, подвешенной к потолку. Воздух на чердаке был холодный, а стропила
напоминали зубы чудовищной, готовой вот-вот сомкнуться челюсти, и от этого
ему стало не по себе.

Виккерс добрался до ящиков, задвинутых под самую крышу. В котором же
из трех лежит нужная тетрадь?

Он начал с ближайшего и, разобрав его до половины, под парой старых
охотничьих сапог, которые ему так и не удалось отыскать прошлой осенью,
нашел эту свою старую записную книжку.

Он открыл ее, перелистал и остановился на нужной странице.

Наверное, прошли годы, прежде чем он обратил внимание на один
странный факт.

Но, даже обратив на него внимание, он вначале не задумывался над ним.
Потом занялся наблюдением всерьез.

Целый месяц он скрупулезно вел записи. И когда подозрения
подтвердились, пытался убедить себя в том, что у него просто разыгралось
воображение. Но записи неумолимо показывали - за фактами что-то крылось.

Дела обстояли намного хуже, чем ему казалось вначале, - подобными
фактами изобиловали многие периоды его жизни. И по мере накопления данных
его все больше и больше поражало, что прежде он ничего не замечал, хотя
это должно было броситься в глаза с самых первых дней.

Все началось с того, что в автобусе рядом с ним никто не садился. Жил
он тогда в старом семейном пансионе на окраине города, недалеко от
конечной остановки. Он ездил на работу по утрам и всегда занимал в
автобусе свое любимое место. На остановках в автобус входили люди, но они
не садились рядом. Его это мало трогало, более того, даже устраивало, ибо
он мог, опустив шляпу на глаза и поудобнее устроившись, подремать или
помечтать, не думая ни о каких правилах приличия. Правда, тогда он не
очень заботился о их соблюдении - слишком рано начинался рабочий день.

Люди входили в автобус, усаживались рядом с другими пассажирами, с
которыми так же не были знакомы, как и с ним, поскольку не обменивались ни
единым словом. Они садились рядом с другими людьми, пока оставались
свободные места. И место рядом с ним занимали лишь тогда, когда
приходилось выбирать - сесть или остаться стоять.