специально для него, то очень уж бездарная. У Хойта свое, осязаемое
представление об аде: это когда через внутренности продергивают колючую
проволоку. Ад - это и воспоминания о голодных детях в трущобах Армагаста,
и улыбки политиков, посылающих мальчиков умирать в войнах за колонии. Это
мысли о Церкви, агонизирующей у него на глазах, на глазах Дюре, когда
последние из ее приверженцев, кучка стариков и старушек заполняют две-три
скамьи в огромных соборах Пасема. Ад - это утро в церкви, когда ты в
лицемерии своем служишь мессу, а над сердцем у тебя жарко и отвратительно
пульсирует дьявольский крестоформ.
отодвигается в сторону, образуя люк. Помещение наполняется запахом серы.
Этот штамп веселит Хойта, но через считанные секунды смех переходит в
рыдания. Теперь он стоит на коленях, царапая окровавленными ногтями
крестоформы на груди и спине. В красном свете кажется, что крестообразные
рубцы пылают. Снизу доносится рев пламени:
раме дверного проема. Она смотрит куда-то мимо него, держа в вытянутой
руке старинный пистолет. Ее глаза широко раскрыты.
металла о камень. Шаги. Не переставая раздирать ногтями окровавленные
рубцы на груди, Хойт оборачивается, обдирая колени о камень.
углов, колючек, лезвий... ноги, подобные стальным трубам с розетками
ятаганов у колен и лодыжек. Затем, сквозь марево горячих огней и черных
теней, Хойт видит глаза. Сотни... тысячи граней... светятся красным
светом, лазерное пламя в двух близнецах-рубинах над воротником из стальных
колючек, ртутная поверхность груди отражает огонь и тьму...
вышине и глубине, заглушая рев топки. Отец Ленар Хойт, качаясь,
оборачивается к ней, умоляюще подняв руку.
должен попро...
"здесь" на расстоянии вытянутой руки от Хойта. Ламия перестает стрелять.
Хойт поднимает глаза, видит свое отражение в хромированном панцире
существа, блестящем от огня... на миг видит что-то еще в глазах Шрайка...
и тут же это что-то исчезает. Шрайк исчезает, Хойт медленно подымает руку,
почти смущенно касается горла, целую секунду смотрит на красный водопад,
струящийся по его руке, груди, крестоформу, животу...
ужасе смотрят, но не на Шрайка, а на него, отца Ленара Хойта из Общества
Иисуса, и тут только он осознает, что боль _и_с_ч_е_з_л_а_. Хойт открывает
рот, чтобы заговорить, но оттуда льется что-то красное и горячее,
настоящий гейзер. Хойт снова опускает глаза, впервые замечая свою наготу,
видит кровь, капающую с подбородка и груди, капающую и стекающую на темный
пол, видит растущие лужи крови, словно кто-то опрокинул ведро с алой
краской, а потом ничего не видит, падая лицом вниз, долго, очень долго,
бесконечно... туда, вниз.
косметологов. Проснувшись, я несколько минут лежал и любовался им:
классические изгибы спины, боков - геометрия более прекрасная и
могущественная, чем все открытия Эвклида; две ясно различимые ямочки в
нижней части спины, как раз над головокружительно пышными белыми
ягодицами, веер мягких складок, полные бедра. Чувственности и мощи,
таящихся в них, могла позавидовать любая деталь мужской анатомии.
разбросана по просторам зеленого ковра. Сочный пурпурно-алый свет вливался
в широкие окна, за которыми качались серые и золотые кроны деревьев.
Вперемешку с нашей одеждой на полу валялись листы рисовальной бумаги.
Свесившись с кровати, я поднял один: наспех набросанные груди, бедра,
одна, яростно исправленная рука и овал лица без черт. Рисовать спьяну
живую натуру, в то время как эта натура вас соблазняет, - идеальный способ
создания такого вот хлама.
Окажись на месте этой женщины Фанни, мне бы и в голову не пришло вставать.
А сейчас я вылез из-под одеяла, нашел свой комлог, отметил, что на ТКЦ
сейчас раннее утро - со времени моего свидания с секретарем Сената прошло
четырнадцать часов - и отправился в ванную искать пилюли от похмелья.
и эндорфинов, я обнаружил стимуляторы, транквилизаторы, тюбики флэшбэка,
оргазмопластырь, шунты инициаторов, гашишные ингаляторы, сигареты с
"жестким" табаком и еще сотни неизвестных мне наркотиков и лекарств. Я
нашел стакан и с трудом проглотил пару таблеток антокса. Через несколько
секунд тошноты и головной боли как не бывало.
раздвинулись в улыбки, когда я заметил у восточных дверей двух мужчин. Ни
один из них не был ее мужем, хотя оба, казалось, сотворены по образу и
подобию Гермунда Филомеля - великаны с вросшими в плечи головами,
кулаками-окороками и угрюмыми двойными подбородками.
пола, способные достойно повести себя даже в такой ситуации. Возможно, им
хватило бы мужества стоять в чем мать родила перед одетыми и потенциально
враждебными незнакомцами (соперниками-самцами, помимо того) - стоять
гордо, не силясь прикрыть ладошкой причинное место, не горбясь, не
чувствуя себя абсолютно беззащитными и загнанными в угол... Но я не из
таких.
увидел на ее лице улыбку, сразу напомнившую мне ледяной блеск глаз этой
женщины в первый вечер нашего знакомства.
двери, когда ближайший громила догнал меня, сгреб, рывком втянул обратно в
спальню и швырнул своему партнеру. Оба они были с Лузуса или какого-то
другого мира с высокой гравитацией, а может, жили на диете из стероидов и
Самсон-протеина, но факт тот, что они перекидывались мной играючи, как
котенком. И дело было не в их комплекции. Если исключить недолгую
борцовскую карьеру на арене школьного двора, на моем счету, по
воспоминаниям, было не так уж много физических столкновений и еще меньше
случаев, когда я выходил из них победителем. Одного взгляда на этих
забавлявшихся мной типов было достаточно, чтобы понять: они относятся к
категории людей, существующих только на страницах романов. Тех, кто могут
ломать кости, разбивать носы, дробить коленные чашечки так же бездумно,
как я кидаю в мусорную корзинку затупившийся карандаш.
жалкие приборы, связывающие головорезов с информационной вселенной...
Теперь я знал, где нахожусь: загородное поместье Филомелей в
сельскохозяйственном поясе Малого Возрождения, в шестистах километрах от
столицы планеты Пирра, а также имена и подноготную громил: Дебин Фаррус и
Хеммит Горм, охранники из профсоюза грязекопов с Небесных Врат... Но чего
я никак не мог уразуметь, так это зачем один из них сидел на мне, упершись
коленом в мою поясницу, тогда как другой, раздавит каблуком мой комлог,
надевал мне на руку осмотическую манжетку...
игнорировать его, отступив в инфосферу или удалившись в глубины
Техно-Центра, но мне не хотелось оставлять тело на милость допрашивающих
меня молодцев. Мои глаза были закрыты, но я узнал голос, задавший
следующий вопрос.
это имя ничего не говорит им. И действительно, откуда им знать, кто такой
Джон Китс? Я однажды предсказал, что мое имя "написано на воде". Хотя я не
мог ни шевельнуться, ни открыть глаза, мне было несложно заглянуть в
инфосферу, следуя за их запросами. Среди восьмисот Джонов Китсов в
перечне, предложенном им общественным файлом, числился и поэт, но умершие
девятьсот лет назад их не волновали.
взялся?
между собой.
умереть, но сопротивляться ему невозможно.
Шилова Юлия
Лукьяненко Сергей
Андреев Николай
Шилова Юлия
Емилина Ника
Майер Стефани