безмолвия. - И снова ее тело отрицало эти слова. В отчаянии она стала
стучать по полу.
других. Все, в чем я уверена - это то, что зрение и слух препятствуют
этому качеству или ослабляют его. Я могу лишь чуть-чуть осознать это
состояние - в той степени, в какой могу игнорировать зрение и слух, но
препятствует ориентация сознания на зрительные образы. Эта дверь закрыта
для меня, да и для всех детей.
Касания; источником его были ее представления обо мне и мои рассказы о
собственных переживаниях. Он вызывал в памяти и включал в себя запах и
ощущение раздавленных грибов под амбаром, и Высокую-с-зелеными-глазами,
научившую меня, как постичь сущность предмета. Он включал и ассоциации с
нашим диалогом на языке тела, когда я проникал в ее темное и влажное лоно,
и ее рассказ о том, что при этом испытывала она. Все это было в одном
слове.
пробиваться через обнаженность Касания, лишь для того, чтобы достичь
уровня той отрывочной слепоты, на котором счастливо пребывала Пинк?
самое большое счастье в жизни?
выразить так: "Какого черта я здесь делаю?" Вопрос, который должен был бы
послужить ответом на этот, был таков: "А какого черта я буду делать, если
уйду?"
задержался больше, чем на несколько дней. Я размышлял и над этим. Мое
мнению о себе не хватало убежденности и основательности для того, чтобы
приписать причину этого недостаткам других гостей, а не _м_о_и_м
с_о_б_с_т_в_е_н_н_ы_м_. Очевидно, я слишком легко удовлетворялся и
благодушествовал, для того, чтобы заметить недостатки, видные другим.
или в их системе. Нет, я слишком любил и уважал их, чтобы думать таким
образом. Определенно, их образ жизни был наиболее близок к тому, разумному
и здравому, который следует вести людям в нашем несовершенном мире, чтобы
обойтись минимумом политики и избегнуть войн. В конце концов, политика и
война - это два допотопных и единственных способа, которые люди придумали,
чтобы проявить свою социальную сущность. Да, я считаю войну вариантом
совместного существования - навязыванием своей воли другому настолько
недвусмысленно, что противнику остается либо уступить вам, либо погибнуть,
либо вышибить мозги вам. И если она что-нибудь и решает, то я предпочту
обойтись без решений. Политика немногим лучше. Ее единственное
преимущество в том, что временами вместо драки удается обойтись
разговорами.
похоже, он работал. Я не пытаюсь преподносить его как решение мировых
проблем. Возможно, он пригоден лишь для группы людей, чьи общие интересы
связывают столь редкие и прочные узы как отсутствие зрения и слуха. Я не
мог бы припомнить другого примера такой сильной взаимозависимости.
цветущим, и обладал всеми известными мне свойствами, присущими живому - за
исключением способности к воспроизводству. Это могло бы быть его роковым
недостатком, если такие у него были. Но в детях я определенно видел ростки
чего-то нового.
сложные, не поддающиеся подделке механизмы общения, присущие Келлеру, его
бы разъели мелочность, ревность, собственничество и любые другие
"изначально присущие" человеку недостатки.
обеда и до отхода ко сну, люди общались на языке, исключавшем фальшь. Если
возникала проблема, ее рассматривали и решали почти автоматически.
Ревность? Неприязнь? Какая-нибудь мелкая лелеемая вами обида? От Собрания
их не скрыть, и вскоре все собираются вокруг вас, и излечивают любовью.
Это было похоже на действие лейкоцитов, собирающихся вокруг больной клетки
- не для того, чтобы ее разрушить, а чтобы излечить. Похоже, не было
проблемы, которую нельзя было бы решить, если взяться за нее достаточно
рано; а благодаря Касанию ваши ближние знали о ней раньше вас, и уже
трудились над тем, чтобы устранить обиду, вылечить рану, сделать так,
чтобы вы почувствовали себя лучше и смогли над этим посмеяться. Смеха на
Собраниях было много.
по-собственнически. Я знаю, что вначале так и было - отчасти. Она была
моим самым большим другом, помогала мне с самого начала, и несколько дней
была единственным человеком, с кем я мог разговаривать. Именно ее реки
научили меня языку жестов. Я знаю, что ощутил уколы этого чувства, когда в
первый раз она лежала у меня на коленях, а другой мужчина занимался с ней
любовью. Но если келлериты вообще умели читать сигналы тела, то уж такой и
подавно. Для Пинк, для этого мужчины и для мужчин и женщин вокруг меня он
прозвучал, как сигнал тревоги. Они утешали меня, ухаживали за мной,
объясняли всеми способами, что все в порядке, что стыдиться нечего. Затем
тот самый мужчина занялся любовью со мной. Не Пинк, а он.
Антрополог-наблюдатель сделал бы из этого целую статью. Видели ли вы
фильмы об общественном поведении бабуинов? То же и у собак. Это делают
многие млекопитающие мужского пола. Когда самцы вступают в схватку за
доминирование, более слабый может разрядить агрессивность в другом -
подчинившись, сдавшись, поджав хвост. Я никогда не чувствовал себя
настолько обезоруженным, когда этот мужчина отказался от предмета, из-за
которого столкнулись наши воли - Пинк - и обратил свое внимание на меня.
Что я мог сделать? Я рассмеялся, рассмеялся и он, и вскоре смеялись мы
все, и это было концом моих притязаний.
связанных с "человеческой природой". Что-то вроде восточных воинских
искусств: ты поддаешься, но уходишь от удара, так что нападающий
оказывается жертвой собственной агрессии. И повторяешь это до тех пор,
пока он не осознает, что не стоило применять силу; что когда тебе не
сопротивляются, это делать глупо. Очень скоро из Тарзана он превращается в
Чарли Чаплина. И он смеется.
сообразил, что она никогда не может принадлежать лишь мне, чтобы я запер
ее в пещеру и оборонял обглоданной берцовой костью. Если бы я упорствовал
в собственнических чувствах, я сделался бы для нее примерно настолько же
привлекательным, как амазонская пиявка, а это было сильным побуждением
обмануть бихевиористов и преодолеть себя.
они, чего не видел я?
независимо от того, насколько хорошо тот обращался со мной. У меня к тому
же и не было надежд, что я когда-либо смогу сделаться его частью. Пинк
сказала это на первой неделе. Ощущала это и она, в меньшей степени. Она не
умела ***, хотя это и не могло вынудить ее покинуть Келлер. Она много раз
говорила мне это, пользуясь стенографией и языком тела. Если бы я ушел, то
без нее.
себя жалким. Что вообще я пытался сделать? Действительно ли цель моей
жизни была в том, чтобы вступить в общину слепоглухих? К тому времени я
чувствовал себя настолько подавленно, что и впрямь считал эту возможность
унизительной, несмотря на все свидетельства о противном. Мне следовало
выйти отсюда в настоящий мир, где жили настоящие люди, а не эти задвинутые
калеки.
на грани помешательства. Этил люди были лучшими друзьями за всю мою жизнь,
а, может быть, и единственными. Более всего меня беспокоило то, что я хотя
бы на секунду мог подумать о них подобным образом. Возможно, именно это и
подтолкнуло меня к решению. В будущем я увидел растущее разочарование и
неоправдавшиеся надежды. Если я не собираюсь отказаться от глаз и ушей, то
всегда буду посторонним. Слепоглухим буду я. Я буду уродом, а мне этого не
хотелось.
там превратились в долгое прощание, с любовным напутствием в каждом слове.
Я не был по-настоящему печален, и они тоже. Ощущение было приятным, как и
от всего, что они делали. В нем соединялись грусть, мысль, что жизнь
должна продолжаться и надежда встретиться снова.
не так и плохо, как и сказала Пинк. За год-два я мог бы осилить его.
столько лет вел. Почему же, решив уйти, я боюсь пересматривать свое
решение? Может быть, потому, что на уже принятое потребовалось столько
сил, что я не хотел снова проходить через то же самое.
снова был в поле, снова образуя этот круг. Расстояние от одного до другого
стало еще большим. Собаки и дети собрались неподалеку, как нищие на пиру.
Было трудно сказать, кто из них выглядел более голодным и озадаченным.
как раньше. Некоторое время я думал, что вообще не смогу жить - но смог. Я
слишком привык к жизни, чтобы сделать решительный шаг и покончить с ней. Я
предпочитал обождать. Жизнь принесла мне одно удовольствие, может быть,
Афанасьев Роман
Максимов Альберт
Курылев Олег
Ильин Андрей
Жюль Верн
Каменистый Артем