их глазах представляло наивысшую ценность, - золото. Чем не версия?
что больше ни слова не скажет.
не поддерживал разговор о дутых проблемах. Коль скоро он счел возможным
высказать версию, значит, доподлинно знал, что неизвестная часть сокровищ Ретры
существует. Более того, он держал ее в руках.
степень задумчивости перед принятием важного решения. При этом он не спускал
глаз с Максимова. Очевидно, то, что он разглядел во внуке, его удовлетворило, и
Арсеньев произнес:
счастливцев праздных". - Иронии в голосе было ровно столько, чтобы дать
почувствовать внуку, что дед не одобряет его отношения к работе. - Вынужден
извиниться перед тобой, Максимушка, - зря заставил сидеть в подвале. Хотел,
чтобы ты был под рукой. В отношении тебя строил кое-какие планы, но с этим
пожаром все пошло наперекосяк. Можешь считать себя свободным. Работай по
личному плану, если он у тебя, конечно, есть.
демонстративно Арсеньев посмотрел на потолок, намекая на "жучки".
проворчал дед, сунув руку под пиджак. Достал мобильный, чем несказанно удивил
Максимова. - Что смотришь? Вот, решил разориться. Говорят, очень хорошая
модель. Международный роуминг. Прости господи, что с языком сделали!
потратился бы на дорогую игрушку, если бы не крайняя нужда.
внука черти носят.
какой-то явно не московский. Ниже мелким каллиграфическим почерком деда было
написано:
An. отд. LFIG".
поднял взгляд на деда*.
проводил полное исследование доисторического периода и древней истории с целью
использовать достижения индогерманских племен в программе строительства
тысячелетнего рейха. Одно из структурных подразделений "Аненербе" - отделение
обучения и исследований по индогерманской религии (Lehr - und Forschungsstate
fflr Indogermanische Glaubensgeschichte), руководитель - профессор Хут,
Страсбургский университет, член НСДАП и обычных СС.
с волчьим билетом из армии, профессор Арсеньев без обиняков предупредил, что
ввиду ничтожной ценности внука как научного работника он берет его "офицером
для особых поручений". Правда, всякий раз решение, выполнять поручение или нет,
он предоставлял Максиму. Внук ни разу не отказался и ни разу не подвел деда.
не мог, все взвесил и принял решение:
теперь в них затеплился и огонек надежды.
в морду. Скажи, что от меня.
профессор Арсеньев стал жалеть, что отменили дуэли и запарывание до смерти
батогами. Правда, сам рук марать об бумагомаралку не желал, перепоручил
Максимову. Чем выше росли тиражи книжонки "бухгалтера от истории", как дед
окрестил Фоменко, и чем чаще недоучки и недоумки ссылались на него, тем больше
Максимов опасался за целостность лица "бухгалтера". Сердцем чувствовал,
терпение профессора Арсеньева на исходе. Рано или поздно он все же встанет
из-за стола и собственноручно подпортит физиономию этому растлителю умов и
осквернителю истории Руси.
хранилище не изменилось. Кинжал все еще лежал на столе, равнодушный и
безучастный ко всему, как брошенный пес, уставший ждать хозяина.
процедил Максимов.
друзей, нельзя любить, нельзя создать семью. Как выяснилось, даже собаку
завести нельзя. Потому что будут бить туда, где больнее. Не по тебе, так по
близким. Дед был единственным близким ему человеком, их связывали не только узы
крови, а особое духовное родство. И потому ударили именно по деду.
профессор Арсеньев, а он сам - Максим Максимов. Странник.
организовал ответный удар. - Пальцы Странника машинально погладили клинок. -
Зря я его не убил. Как выясняется, зря".
глубь подвала...
что-то тяжелое.
выкрашенной в белый цвет. Подвал, превращенный в фотостудию, был разделен на
два помещения: белое и черное. Максимов замер на границе черного и белого. И
такая символика ему понравилась. Порог.
холод камня. По телу волной прошлась дрожь. Лишь пальцы, ласкающие сталь
пистолета, остались горячими и ничуть не дрожали. Они поглаживали вороненое
тело оружия нежно и настойчиво, словно наездник успокаивал разгоряченного коня.
"Вальтеру". В такие секунды он не разделял себя и оружие: тело становилось
частью оружия, а оружие - частью тела.
ящике.
на одной линии с двумя человеческими фигурами. Они склонились над ящиком и
никак не отреагировали на появление Максимова.
всю обстановку в комнате в малейших деталях. Развороченная стена и черный зев
лаза, опрокинутая ваза с пучком павлиньих перьев, разворошенная постель, с
закинутым вверх пологом, разбросанные по полу вещи Карины.
защищать свою жизнь, сразу же схватился за оружие. А тот, чье имя он назвал,
очевидно, привык, что его безопасность обеспечивают другие, и замер,
парализованный страхом.
разлепившихся губ вырвался кровавый комок. Пуля вошла в горло, чуть выше
воротника рубашки. Охранник уткнулся лицом в ящик и, дрогнув всем телом, затих.
Рука так и осталась под курткой, не вытащив оружия.
переведя прицел на второго человека.
вода у запруды, готовясь перевалить через преграду и сорваться вниз
стремительным водопадом. Оно словно решило ждать, кто из этих двоих первым
нарушит хрупкое безвременье. А они стояли на перекрестке своих судеб, не в
силах пошевелиться. Нити жизней их предков и тысяч неизвестных, чьи имена
поглотила Вечность, сплелись сейчас в тугой узел. Осталось только разрубить его
и идти своим путем дальше, оставив на обочине труп врага. Убить, чтобы жить,
труда не составляло. Максимов не раз делал это и никогда не страдал угрызениями
совести. Но сейчас он медлил.
подвал, они пришли из совершенно разных жизней. Но Максимов еще ни разу не
сталкивался с человеком, столь похожим на него самого. Не внешностью, а чем-то
внутренним, что никогда не разглядишь, если сам этим не обладаешь.
оторвал взгляд от пятна крови, растекавшегося по крышке ящика. Выпрямил спину и
вскинул подбородок.
оружию. Но руки у того висели, как плети. Он стоял между Максимовым и ящиком,
ради содержимого которого пролилось столько крови. И прольется еще, если не
укрыть сокровища от непосвященных.
решение Максимов.
был уверен, что именно она должна была прозвучать в этот решающий миг.
Зыков Виталий
Конюшевский Владислав
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия