рабочее состояние в действии.
идущие навстречу друг другу, я мысленно ставлю между ними знак равенства и
получаю прелюбопытное летучее уравнение!"
невероятной красоты пейзаж, открывающийся с вершины, но, не имея времени
искренне насладиться, записывал в блокнот увиденное. Его мозг работал. Вдруг
журналист заметил крохотный "газик", по серпантину ползущий в гору. "Как
описать его потом в очерке?" - подумал он и принялся прикидывать варианты с
"натуры", пока "газик" еще находился в пути. "Спичечный коробок на колесах
тащился в гору", - написал он первый и самый примитивный вариант и тут же
подумал: "фи"! "Газик, мотор которого имел шестьдесят лошадиных сил, полз по
горе..." Тоже "фи"! А что, если лошадиные силы перевести в муравьиные?
Туристы, толпой окружавшие газетчика, большей частью безмолвствовали,
потрясенные открывающимся видом, и только некоторые от избытка чувств
издавали возгласы типа: "Ах, красота какая!" и "Боже, какое чудо!" А
журналист тем временем писал в блокнот очередной вариант: "Газик мощностью в
несколько миллионов муравьиных сил с трудом полз в гору..."
созданный молодым газетчиком, моим добрым приятелем, - рассказанное
иллюстрирует мысль о том, что все увиденное нами, услышан-ное,
перечувствованное и пережитое, должно идти в наши очерки, статьи, репортажи,
зарисовки. Конечная цель журналиста - написать, поведать увиденное и
пережитое людям и миру. Еще Б. Паскаль заметил: "Кто стал бы подвергаться
всем тяготам путешествия, если бы не мысль о том, что он, вернувшись домой,
будет рассказывать о виденном своим друзьям!" [21]
излишне профессионально мыслящем мозгу), что только те события имеют смысл,
которые происходят на глазах людей творческих, способных зафиксировать их и
рассказать о них людям. "Только то существует, что я вижу" - для нас,
журналистов, даже в этой идеалистической концепции есть рациональное зерно:
мы должны стараться идти не по следам событий, а рядом с ними, быть не за
пределами явления, а наблюдать его изнут-ри, каких бы тягот и
самоограничений, каких бы сил это ни стоило.
эпицентре интересных событий, удается потом создать нечто такое, что
взволновало бы читателя, зрителя, слушателя. Как маленькие черепашки, только
что родившиеся на берегу, мы изо всех сил торопимся к морю, спасаясь от
атакующих нас прожорливых птиц, но чем нас больше, чем выше наша скорость и
чем ярче наши способности, тем вернее шансы кого-то из нас "добежать" до
талантливой публикации, до выставочного зала, до захватывающего публичного
выступления.
состоянии" и есть в итоге журналистский талант?
фундаментальнейших вопросов журналистского мастерства.
то же, хотя в обиходе мы нередко сливаем эти понятия в нечто целое. Замысел,
по Далю, есть "намерение, задуманное дело", и я готов считать его первой
стадией рождения темы. Кстати сказать, вовсе не обязательной, потому что не
исключена ситуация, когда замысел и тема возникают не "в очередь", а
одновременно. В этом случае тема поглощает замысел примерно так же, как ожог
четвертой степени можно условно считать "поглотившим" ожоги первый трех
степеней.
пространство, которое надо еще преодолеть, чем-то заполнив. Чаще всего
замысел - лишь предчувствие темы, достаточно аморфное и в некотором смысле
безответственное, как, например: "Хорошо бы написать о любви!" Я утрирую, но
все же это пример замысла. Сколько подобных ему могут остаться
нереализованными, потому что им еще далеко до темы, потому что они лишены
мыслей, потому что замысел - стадия, практически мало к чему обязывающая
журналиста, а тема - это уже реальная основа для сбора материала и его
написания.
собственный социальный опыт журналиста, его информированность в широком
смысле этого слова, его знания. Все это, достигнув определенной
концентрации, как бы выпадает в осадок в виде замысла, способного, в свою
очередь, трансформироваться в тему, и тогда для газетного решения темы будет
недоставать только факта, на поиски которого журналист и должен тратить
силы. Второй источник - сам факт, пришедший со стороны и дающий толчок для
возникновения замысла; тогда газетчик, основываясь на имеющихся у него
знаниях, "перерабатывает" замысел в тему.
условно. Успех в каждом конкретном случае зависит либо от суммы наших знаний
- когда мы имеем дело с фактом как источником возникновения замысла, либо от
нашей вооруженности фактами - когда замысел и тема рождаются "внутри нас".
Проиллюстрирую сказанное примерами.
десяток лет работаю в журналистике, не порываю контактов с бывшими коллегами
по юриспруденции, регулярно просматриваю специальную литературу и, как ни
странно, только один раз написал материал, связанный непосредственно со
своим адвокатским прошлым. Думаю, есть смысл предложить вашему вниманию этот
очерк, а уж вы сами решите, в какой степени он поможет нам двигаться дальше
по курсу.
снабдить дату небольшим комментарием. Дело в том, что я впервые пошел на
работу в юридическую консультацию по счастливому (или несчастному)
совпадению в тот самый день и месяц, в которые все десять предыдущих лет
ходил в школу, а потом еще четыре года в институт: первого сентября.
Признаться, я совершенно забыл об этом совпадении, а наткнулся на него, лишь
когда решил рассказать о своем далеком прошлом. Для этого я прежде всего
влез на антресоли у себя дома, достал огромный бумажный мешок с семейным
архивом, нашел в нем толстую тетрадь в картонном переплете с заголовком
"Дневник стажера-адвоката" и на первой же странице запись и дату. И сам не
поверил: надо же такое - первое сентября, да опять учеником!
испугало: мне с детства нравились дневники. В том же бумажном мешке
одновременно со стажерским нашел дневничок, который вел в четырнадцатилетнем
возрасте, не видел тысячу лет, а тут не без интереса полистал и вновь
удивился: ну фантазер, ну и показушник! Вот два примера: "Мне говорят: брось
пить, курить и ухаживать за женщинами, и ты проживешь на пять лет больше.
Нет, думаю про себя, вы лучше скажите, что мне бросить, чтобы продлить не
старость, а молодость?!" И еще, если позволите: "У меня заболел зуб, и я
пошел его вырывать, а он вдруг говорит по дороге: не надо, не рви меня,
вылечи, ведь после твоей смерти от тебя останусь только Я!" Короче, я уже
тогда был доморощенным выдумщиком, к тому же иногда публиковал заметки в
журнале "Пионер", одним словом: "литератор". Итак, я должен был вести
дневник стажера, точно зная, что его через полгода отправят в президиум
Московской городской коллегии адвокатов, которой я и был направлен стажером
на консультацию. А уж там, в президиуме, старшие коллеги трезво и трепетно
(как я представлял себе) прочитают мои записи и прочие сопутствующие
документы, в том числе характеристику моего шефа-адвоката Ефима Лазаревича
Вакмана, и, оценив все это, решат: созрел ли я для перехода из младенческого
стажерского состояния в самостоятельный адвокатский полет.
своей биографии, возможно бы, и умолчал. На заседании президиума выступил
один из самых знаменитых адвокатов страны Матвей Александрович Оцеп, который
почему-то не поленился прочитать мой дневник (подозреваю здесь происки моего
незабвенного шефа Ефима Лазаревича, нежно ко мне относившегося), и сказал, а
я слышал, поскольку был царственно допущен в зал заседания: "Ну-с, дорогие
коллеги, позвольте поздравить вас с приходом в наш славный коллектив
молодого и, возможно, самого талантливого писателя (пауза) среди адвокатов и
самого талантливого адвоката (пауза) среди писателей!" Прежде чем раздался
хохот, поднялся другой корифей, Николай Васильевич Коммодов: "Я понял так,
Мотя, что мы можем с тобой спокойно помирать?" На сей раз вскочил я и
позволил себе воскликнуть: "Живите, не помирайте, ради Бога, иначе мне
придется немедленно отклонить ваше решение о переводе в адвокаты", - после
чего раздались наконец мех и аплодисменты. Как я понимаю, аплодисменты
звучали в адрес старых и мудрых адвокатов, чья ироническая
доброжелательность всегда была выше всяческих похвал, а смех я самокритично
принял на себя.
я несколько раз побывал в процессах специально для того, чтобы увидеть
корифеев в деле. Последний раз, помню, мне удалось попасть в судебное
заседание и услышать Николая Васильевича Коммодова, который слыл не только
высоким профессионалом, но и комическим путаником слов, и был вознагражден
очередным его перлом, связанным со словом "унисон": "Уважаемые товарищи
судьи, - сказал Коммодов в защитительной речи, - на предварительном
следствии мои подзащитные говорили вразброд, зато в суде, как вы уже
слышали, и я прошу вас это обстоятельство непременно учесть при вынесении
приговора, оба дружно говорят в унитаз!" В зале была мертвая тишина: судьи,
конечно, поняли, что хотел сказать адвокат, но из почтения к нему сделали
вид, что услышали то, что и хотел произнести Коммодов, да и подзащитные
Аникина Наталья
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Никитин Юрий