заявила: "Прошу относиться ко мне, как к парню! Никаких ухаживаний, никаких
специфических знаков внимания, никаких запретов на вольные темы в мое
присутствие!" И она все так серьезно обосновала и повела себя согласно
декларации, что вскоре ее действительно перестали считать девушкой. Особенно
в этом смысле она проявила себя в колхозе, где ни в чем не отставала от
парней, будь то праздник или будни, день или ночь, крепленое или самогон, с
фильтром или без фильтра. Мучкин стал звать ее не Алешечкиной Наташей, а
Наташечкиной Алешей.
заявиться в 535 и выяснить, не нашел ли себе Мучкин девушку за истекшие
сутки.
сказал как-то Решетнев.
машиностроительный, парней предостаточно... - поддержал его Гриншпон.
- Вот ты бы, - обратился он к Решетневу, - выдержал со своим здравым смыслом
столько подколов? Нет. А ей как об стенку горох.
иметь есть что-то патологическое, - сказал Гриншпон.
натянуть простыню сразу и на ноги, и на плечи. - Посмотрите на других -
хитрят, мудрят, играют, а Татьяна идет на сближение как рыцарь, с поднятым
забралом. Что ж в этом нездорового? Скорее мы больные.
себя, Артамонов. - Она даже несколько осунулась в последнее время.
обоюдоостром состоянии путем их ежедневного потачивания. Мужчины и здесь
далеко обошли слабый пол. Но чтобы запутать мир, пустили утку, что женщины -
сплетницы. Бал, как и обещал Татьяне Гриншпон, состоялся в спортивном зале.
535 пришла с некоторым опозданием.
щитам, угадывался голос Марины. Публика толпилась у стен. Танцевала, не
признавая никаких середин. Где заставала музыка, там и спаривались. 76-ТЗ
дислоцировалась у эстрады, сооруженной из спортивных скамеек в несколько
ярусов. Из турбинистов-первокурсников почти никто не танцевал, все следили
за игрой ансамбля. В нем, считай, половина была своих. Потом понемногу
осмотрелись. Костяк группы по-прежнему оставался на месте, остальные бродили
по залу, чего-то искали, разговаривали со случайными знакомыми, как с
добрыми друзьями, и опять возвращались к эстраде, чтобы промежуточно
отметиться. Быстро поделившись тем, что нашли, снова пропадали.
Машу. Марина стала собирать в стаи каких-то птиц.
торным дорогам Забелин. Он готовил стенд "Учимся. Работаем. Отдыхаем".
Ползая вокруг эстрады, он пытался увековечить наиболее характерные жесты
"Спазмов". Всякий раз в кадр попадался прикорнувший у барабанов Нынкин.
Пунтус оставил его, променяв на угловатую победительницу олимпиады. Забелин
долго портил пленку. Наконец, подошел к Нынкину:
портишь. Куда ни сунусь, все ты да ты. Нынкин был невздорным и перебрался к
брусьям, где после танца его с трудом отыскал Пунтус.
поправил он под головой друга гимнастический мат. - Меня сегодня не жди,
дела. Ну давай, я полетел.
Решетнева. Тебе все равно, а ей приятно, сказал ему Решетнев перед балом.
Татьяна возомнила себя звездой мероприятия.
стенки. Не решался пригласить. Все чего-то боялся. Если мне открыть забрало,
подумал он, вспомнив слова Рудика, то партнер может упасть в
дрожь. Желание пригласить наполнялось решительностью, когда девушку кто-то
занимал. Несколько раз он направлялся к ней. Не срабатывало. Он приглашал
первую попавшуюся. Танцевал и таращил глаза в сторону шведской стенки - как
там одинокая с кленовым листочком в руке. Вспомнились географические карты
крупного масштаба. Отдельно стоящее дерево, обозначаемое отдельностоящим
деревом. Он откладывал, откладывал: успею еще, успею. Не успел. "Спазмы"
доиграли последние ноты. Бал стал вываливаться на Студенческий бульвар.
Отклеив от вспотевшей стены пару желтых листьев,
прикинул он. И тут же забраковал мысль. Выражение "в жизни надо срываться"
он узнал позднее, от Бирюка, а сейчас смотрел вслед уходящей в темень и
непоправимо одинокой девушке и клял себя за нерешительность. Откуда ему было
знать, что это была Рязанова Ирина, которая в скором времени станет мисс
института.
переводчика. - Толчея ужасная.
Теснота подавляла его больше других.
идею Решетнев.
надо.
с геоцентричностью солнечной системы, настолько был занят неудачей.
донеслось, как в комнату забрел Нынкин в поисках ключа, потом с грохотом
вошел Гриншпон, праздничный и довольный, и уже среди ночи Пунтус в поисках
Нынкина.
ЧТОБЫ
Отчитались, переизбрали, потом замректора по АХЧ долго нудил про какую-то
новую систему эксплуатации жилищных помещений. После речи он опрометчиво
обратился к профсоюзному братству:
сквозь тесные ряды профсоюзов, вскарабкался на трибуну. Он не прочил себя в
профсоюзные деятели - в ораторы его вывела постоянная сырость в 540 комнате.
Фельдман был едва заметен из-за трибуны. Для нормального контакта с залом
ему не хватало вставания на цыпочки. Приходилось постоянно подпрыгивать. Он
обнаружил столько несовершенств в бытовом секторе, что никак не мог
остановиться. За какой-то барейль воды, просочившейся в потолочную щель, он
полчаса крыл замректора и прочих причастных к промоице. Инвектива получилась
на редкость убойной и исключала прения.
надолго зарекомендовал себя. Осадив негодование на самом экстремуме, покинул
сцену. В Риме за такие речи возводили в консулы. Фельдмана взяли в профбюро
института дополнительным членом.
- Пусть борются!
лично заняться прорехой. Заделать ее до конца учебы не удалось, рабочее
время уходило на рейды по проверке .комнат на предмет несданной посуды и
перенаселенности. Зашли как-то и в 535.
стены запрещено!
Фельдмана. Фельдман сделал вид, что впервые видит эту порнуху, а сейчас по
долгу службы неотрывно рассматривает ее без всякого интереса.
прочим, сказал он. - Комната тематическая, вся выдержана в стиле конюшни, то
есть, имеется какая-то идея.
детьми. Под окнами общаги кто-то вылепил похожего на Пунтуса снеговика - в
руках тубус, вместо глаз очки, на шее, наудавку, красный шарф из несписанной
шторы. К обеду снега набралось по колено. Один немолодой и нетрезвый человек
впал в незадачу. Без пальто, в светлом, почти маскировочном, костюме он
барахтался в свежем снегу неподалеку от снежной бабы и, тщетно пытаясь
встать, кричал, кого-то передразнивая:
Всемирное потепление! Нобелевские пополучали, а тут леднику впору! Они
теории толкают, а ты мерзни! - товарищ, не угадав погоды, ушел с утра в