Чтение 11–й страницы книги ~Давай поженимся~

понял, увидев тебя. Что же до брака, то ведь не ты завела о нем разговор. Ты
считала его невозможным. А я подумал, что из этого может кое-что получиться.
Мне, конечно, не следовало говорить об этом, пока я сам твердо не решил, но
ведь и тут мною двигала любовь к тебе: я хотел, чтобы ты знала... Ох,
слишком много я болтаю. Даже слово ?любовь? начинает звучать бессмысленно.

- В одном ты был не прав, Джерри.

- В чем же? Похоже, я не прав во всем.

- Своей великой любовью ты внушил мне, что быть на положении любовницы -
это для меня унизительно.

- Так оно и есть. Ты для этого, право же, слишком хорошая, слишком
прямая. Слишком безоглядно ты собой жертвуешь. И я ненавижу себя за то, что
все это принимаю.

- Принимай и дальше, Джерри. Если ты не можешь взять меня в жены, пусть
хоть я останусь для тебя хорошей любовницей.

- Но я не хочу, чтобы ты оставалась любовницей, - наши жизни для этого не
приспособлены. Любовницы - это для европейских романов. А здесь, у нас,
другого института, кроме брака, нет. Семья - и баскетбол в пятницу вечером.
Ты так долго не выдержишь; тебе кажется, что выдержишь, но я-то знаю, что
нет.

- По-моему, я это тоже знаю. Просто я ужасно боюсь, погнавшись за
безраздельным обладанием тобой, потерять даже то, что у нас сейчас есть.

- У нас есть любовь. Но любовь должна приносить плоды, иначе она
иссякнет. Я вовсе не имею в виду детей - видит Бог, у нас их и так слишком
много, - я имею в виду ощущение раскованности, праведности - понимаешь,
любовь должна быть освящена благословением. Слово ?благословение? кажется
тебе глупым?

- А разве мы - не благословение друг для друга?

- Нет. Оно должно исходить не от нас, а свыше.

Над ними в еще ярком небе, тогда как на землю уже наползала тень,
беззвучно висел распластанный серебряный самолет. Джерри легонько обнял ее
за плечи и совсем по-иному посмотрел на нее - лицо его расползлось в
отеческой улыбке, всепрощающей, обволакивающей. Он сказал:

- Эй! - и посмотрел на свои колени. - Ты знаешь, я могу сидеть здесь с
тобой и говорить о потерях - о том, что могу потерять тебя и что мы оба
можем потерять нашу любовь, но ведь я говорю только потому, что ты - со
мной, и все это всерьез не воспринимаю. А вот когда я потеряю тебя, когда
тебя со мной не будет, тут я взвою, как зверь. По-настоящему взвою. И все,
что мешает мне сейчас прийти к тебе, покажется пустыми словами.

- Но ведь это не пустые слова.

- Нет. Пожалуй, не совсем. Возможно, беда наша в том, что мы живем на
закате старой морали: она еще способна мучить нас, но уже не способна
поддерживать.

Тембр его голоса, заглохшего в беспросветном мраке, заледенил ее. Она
чуть подвинулась вперед, высвобождаясь из-под его руки, встала, глубоко
вобрала в легкие воздух и позволила мысли разориться в природе.

- Какой чудесный долгий день, - сказала она, пытаясь вернуть радость,
охватившую их при виде этих мест.

- Почти самый долгий в году, - сказал он, поднимаясь с наигранно
самоуверенным видом, который старался придать себе всякий раз, как получал
отпор. - Никак не могу сообразить, дни сейчас убывают или еще прибывают? -
Он посмотрел на Салли и, решив, что она не поняла, пояснил:

- Я имею в виду солнцестояние.

И оба расхохотались от этой его попытки объяснить очевидное.

Они вернулись в зал ожидания и обнаружили, что там по-прежнему полно
народу. Самолет в пять пятнадцать улетел. Запах сосисок усилился: настало
время ужина. Трое молодые людей за стойками уже явно осатанели от
нескончаемого столпотворения. Они перекидывались остротами, то и дело
пожимали плечами и не столько отвечали на вопросы разъяренной, взволнованной
толпы, сколько стоически сносили ее возмущение. Девушка с седыми волосами
потягивала кофе из стаканчика с эмблемой авиакомпании. Джерри осведомился у
нее, будет ли дополнительный самолет в шесть часов.

- Нам еще ничего не известно, сэр.

- Но ведь час назад вы сказали, что он будет.

- О вылете объявят, сэр, как только мы получим подтверждение.

- Но нам необходимо попасть домой. Наша... наша помощница, которая сидит
с ребенком, собиралась пойти на танцы. - Как это похоже на Джерри, подумала
Салли: зачем врать, когда не умеешь. Танцы во вторник вечером? Они с
девушкой переглянулись, и тогда Джерри, разоблаченный ими обеими, спросил
девушку напрямик:

- Так есть надежда?

- Мы запросили о дополнительном самолете нашу главную контору и ждем
ответа, - сказала она и отвернулась, чтобы без помехи насладиться кофе.

Вид у Джерри был такой мрачный, что Салли сказала: ?Я есть хочу?, в
надежде услышать от него обычную грубовато-дружескую шутку по поводу ее
аппетита. Но он воспринял ее слова лишь как некий факт, требовавший
определенных действий, и, вытащив не без труда свой чемодан из-за
пластмассового кресла, повел ее назад по голубому и кремовому коридору в
бар. Все столики были заняты, Он поставил чемодан у металлического столба и,
усадив на него Салли, отправился к стойке выяснять, есть ли сандвичи. Он
принес два тоненьких сухих ломтика хлеба с ветчиной и сыром и два бумажных
стаканчика с кофе. Почему он не прихватил ничего покрепче? Наверное, решил,
что не положено пить, когда ты в столь тяжелом положении, или что надо
сохранять ясность ума. Будь она дома, Ричард уже нес бы ей сейчас джин с
тоником, или дайкири, или даже ромовый коктейль ?Коллинз?, или чистый джин с
лимоном. В их первое совместное Рождество она подарила ему шейкер для
сбивания коктейлей, и даже когда они ссорились до умопомрачения, он
торжественно приносил ей что-нибудь выпить. Она подумала, что Ричард во
время этого ожидания непременно устроил бы спектакль - по крайней мере,
взорвался бы, возмутился. Крупный, сильный, с далеко не идеальным зрением,
он обожал лезть на рожон. Обожал кухню, обожал так забить холодильник, чтобы
тот, набирая холод, весь трясся. Салли ощутила во рту вкус дайкири, который
он бы ей принес. Холодный-прехолодный.

Джерри ел стоя, возвышаясь над нею, и сама поза возродила в нем желание
поактерствовать. Если бы это была сцена, они находились бы на самом ее краю.
В двух-трех шагах от них непрерывно шаркала толпа.

- Я попытался представить себе тиски, в которых я очутился, - сказал он
ей. - Так вот: я - между смертью и смертью. Жизнь без тебя - для меня
смерть. С другой стороны, бросить семью - это грех; пойдя на такой шаг, я
отрину Господа, а отринув Господа, лишусь права на вечную жизнь.

Салли почувствовала, что у нее нет сил бороться, ну что она может сказать
в ответ на такое обвинительное заключение? Она попыталась подладиться под
его умонастроение, но трудно было поверить, что ум хоть как-то ко всему
этому причастен.

Заглотив сандвич, он присел на корточки и зашептал ей в самое ухо. Она
досадливо отвернула голову и в эту минуту заметила знакомого с виду мужчину,
который стоял у бара и смотрел на них. Он тотчас отвел взгляд; его усики в
профиль на фоне неоновой рекламы превратились в зеленую каплю под носом. А
Джерри шептал ей:

- Я смотрю на твое лицо и представляю себе, что вот я лежу в постели,
умираю и спрашиваю себя: ?Именно это лицо хотелось бы мне видеть, лежа на
смертном одре?? Не знаю. Честно говорю: не знаю, Салли.

- Ты не скоро умрешь, Джерри, и до тех пор в твоей жизни будет еще много
женщин после меня.

- Ничего подобного. Ты - моя единственная женщина, Ты - единственная
женщина, которую я хочу. Ты была предназначена мне на Небесах, и Небеса же
не разрешают мне быть с тобой.

Она чувствовала, что ему доставляет удовольствие создавать немыслимые
препятствия из абсурдных абсолютов, а кроме того, она чувствовала, что ему
доставляет удовольствие наказывать ее. Наказывать за то, что она его любит.
Она понимала, что он считает такое наказание благом: совесть требовала,
чтобы он все время держал ее на грани боли, обрамлявшей их любовь. Но
понимала она и то, что он ведет себя, как ребенок, который нарочно говорит
гадости в расчете, что ему станут возражать.

- Ты ведь не женщина, Джерри, поэтому, мне кажется, ты преувеличиваешь,
думая, что твой уход будет так уж болезненно воспринят Руфью.

- В самом деле? Как же он будет ею воспринят? Скажи. - Руфь была
единственной земной темой, которая никогда не переставала интересовать его.

- Ну, она будет потрясена и почувствует себя очень одинокой, но при ней
останутся дети, и у нее появится... трудно передать это словами, но я помню
по себе, когда я осталась одна... у нее появится чувство удовлетворения при
мысли, что вот еще один день она пережила и справилась. В замужестве этого
чувства не испытываешь. А потом она, конечно, снова выйдет замуж.

- Думаешь, выйдет? Скажи - да.

- Конечно, выйдет. Но... Джерри? Только, пожалуйста, не злись.

- Я слушаю тебя.

- Если ты намерен сделать этот шаг, то делай. Я не знаю, о чем она
догадывается или что ты ей говоришь, но если ты мучаешь ее так, как мучаешь
меня...

- Я тебя мучаю? Господи! Я же хочу как раз обратного.

- Я знаю. Но... я... я не собираюсь собой торговать. Я буду приходить к
тебе, сколько смогу, и тебе вовсе не обязательно на мне жениться. Но не
дразни меня такой возможностью. Если ты считаешь это возможным и хочешь
этого, то женись на мне, Джерри. Оставь ее, и пусть она создает себе новую
жизнь. Она не погибнет.

- Хотел бы я быть в этом уверен. Вот если бы существовал какой-то
приличный человек, который, я бы знал, готов на ней жениться и заботиться о
ней... Но все знакомые мужики по сравнению со мной - сущие кретины. В самом
деле. Я вовсе не самонадеян, просто это факт.

Салли подумала: не потому ли она и любит его, что он может сказать такое
и в то же время выглядеть наивным мальчишкой, который многого от нее ждет и