шутки Клэр и ту пустоту, с какой она постоянно ко мне относилась, мне бывало
не по себе. Клэр находилась в том возрасте, когда все способности девушки,
все усилия ее кокетливости, каждое ее движение и всякая мысль суть
бессознательные проявления необходимости физического любовного чувства,
нередко почти безличного и превращающегося из развязки взаимных отношений в
нечто другое, что ускользает от нашего понимания и начинает вести
самостоятельную жизнь, как растение, которое незримо находится в комнате и
наполняет воздух томительным и непреодолимым запахом. Я тогда не понимал
этого, но не переставал это ощущать; и мне было нехорошо, у меня срывался
голос, я невпопад отвечал, бледнел и, взглядывая на себя в зеркало, не
узнавал своего лица. Мне все чудилось, что я погружаюсь в огненную и сладкую
жидкость и вижу рядом с собой тело Клэр и ее светлые глаза с длинными
ресницами. Клэр как будто понима ла мое состояние: она вздыхала,
потягивалась всем телом - она обычно сидела на диване - и вдруг
опрокидывалась на спину с изменившимся лицом и стиснутыми зубами. Это могло
бы продолжаться долго, если бы через некоторое время я не перестал приходить
в гости к Клэр, обидевшись на ее мать, - что случилось очень неожиданно; я
сидел как-то у Клэр, как всегда, в кресле; Клэр лежала на диване; внезапно я
услыхал за дверью низкий женский голос, раздраженно говоривший что-то
горничной. - Моя мать, - сказала Клэр. - Странно, она в такое время редко
бывает дома. - И в ту же минуту мать Клэр вошла в комнату, не постучавшись.
Она была худощавой дамой лет тридцати четырех; на шее у нее было
бриллиантовое колье, на руках громадные изумруды: меня сразу неприятно
удивило это обилие драгоценностей. Она могла показаться красивой, но ее лицо
портили толстые губы и светлые, жестокие глаза. Я встал и поклонился ей:
Клэр меня тотчас представила. Ее мать, едва на меня взглянув, сказала:
бесконечно счастлива с вами познакомиться, - и в ту же секунду обратилась к
Клэр по-французски:
celui-la, qui a sa sale chemise deboutonnee et qui ne sait meme pas se tenir
{- Я не знаю, почему ты всегда приглашаешь таких молодых людей, как вот
этот, у которого грязная, расстегнутая рубашка и который даже не умеет себя
прилично держать (фр.). - Перев автора.}.
понимает по-французски (фр.) - Перев автора.}, - сказала она.
быстро вышла из комнаты, шумно закрыв за собой дверь, и уже в коридоре
закричала:
- Перев. автора.}
теннис больше не играли, я не мог видеть Клэр на гимнастической площадке. В
ответ на мои письма она назначила мне два свидания, но ни на одно не
явилась. И я не встречал ее четыре месяца. Потом была уже зима; и в лесу, за
городом, куда я ходил на лыжах, деревья звенели от мороза, как серебро; и
лихачи неслись по укатанной дороге в загородный ресторан "Версаль". Над
снежными равнинами, которые начинались за лесом, медленно летали вороны. Я
следил за их неторопливым полетом и думал о Клэр; и странная надежда
встретить ее здесь вдруг начинала мне казаться возможной, хотя не было
никакого сомнения в том, что Клэр не могла сюда прийти. Но так как я
готовился только к встрече с ней и забывал обо всем остальном, то
способности здравого размышления были во мне заглушены; и я походил на
человека, который, потеряв деньги, ищет их повсюду и главным образом там,
где их никак быть не может. Все эти четыре месяца я думал только о Клэр. Я
все видел перед собой ее невысокую фигуру, ее взгляд, ее ноги в черных
чулках. Я представлял себе диалог, который произойдет между нами; я слышал
смех Клэр, я видел ее во сне. И, медленно скользя на лыжах, я с
бессознательным вниманием смотрел на снег, точно искал ее следы.
Остановившись в лесу, чтобы закурить папиросу, я слушал хруст веток,
согнувшихся под тяжестью снега, и ждал, что вот-вот послышатся шаги,
взовьется снежная пыль и в белом ее облаке я увижу Клэр. И хотя я хорошо
знал ее наружность, но я не всегда видел ее одинаковой; она изменялась,
принимала формы разных женщин и становилась похожей то на леди Гамильтон, то
на фею Раутенделейн. Я не понимал тогда своего состояния; теперь же мне
казалось, что все эти странности и изменения походили на то, как если бы по
широкой и гладкой полосе воды вдруг пробежал бы луч прожектора, и вода
рябилась бы и блестела, и человек, глядящий туда, увидел бы в этом блистании
и изломанное изображение паруса, и огонек далекого дома, и белую ленту
известкового шоссе, и сверкающий рыбий хвост, и дрожащий образ какого-то
высокого стеклянного здания, в котором он никогда не жил. Мне становилось
холодно; я опять пускался в дорогу и шел к городу; был уже вечер; розовый от
заката снег расстилался кругом, и за дальним поворотом шоссе бряцали
колокольчики под дугой, и звуки их сталкивались и перебивали друг друга,
лепеча невнятные мелодии. Темнело; и как будто синее стекло застывало в
воздухе, - синее стекло, в котором возникало изображение города, куда я
возвращался, где в белом высоком доме гостиницы жила Клэр; наверное, думал
я, она лежит теперь на диване, все так же безмолвно скачет желтый Дон-Кихот
на ковре и темно-серый лебедь обнимает толстую Леду; и дорога от Клэр ко мне
стелется над землей и прямо соединяет лес, по которому я иду, с этой
комнатой, с этим диваном и Клэр, окруженной романтическими сюжетами. Я ждал
- и обманывался; и в этих постоянных ошибках черные чулки Клэр, ее смех и
глаза соединялись в нечеловеческий и странный образ, в котором
фантастическое смешивалось с настоящим и воспоминания моего детства со
смутными предчувствиями катастроф; и это было так невероятно, что я много
раз хотел бы проснуться, если бы спал. И это состояние, в котором я и был и
не был, вдруг стало принимать знакомые облики, я узнал побледневшие призраки
моих прежних скитаний в неизвестном - и я снова впал в давнишнюю мою
болезнь; все предметы представлялись мне неверными и расплывчатыми, и опять
оранжевое пламя подземного солнца осветило долину, куда я падал в туче
желтого песка, на берег черного озера, в мою мертвую тишину. Я не знал,
сколько времени прошло до той минуты, когда я увидел себя в своей постели, в
комнате с высокими потолками. Я измерял тогда время расстоянием, и мне
казалось, что я шел бесконечно долго, пока чья-то спасительная воля не
остановила меня. Я видел однажды на охоте раненого волка, спасавшегося от
собак. Он тяжело прыгал по снегу, оставляя на белом поле красные следы. Он
часто останавливался, но потом с трудом снова пускался бежать; и когда он
падал, мне казалось, что страшная земная сила тщится приковать его к одному
месту и удержать там - вздрагивающей серой массой - до тех пор, пока не
приблизятся вплотную оскаленные морды собак. Эта же сила, думал я, точно
громадный магнит, останавливает меня в моих душевных блужданиях и
пригвождает меня к кровати; и опять я слышу слабый голос няни, доходящий до
меня будто с другого берега синей невидимой реки:
рисовал при мне. - А у Клэр лебедь и Дон-Кихот, - думаю я и тотчас
приподнима юсь. - Да, - говорю я себе, точно проснувшись и прозрев, - да,
это Клэр. Но что "это"? - опять думаю я с беспокойством - и вижу, что это -
все: и няня, и петух, и лебедь, и Дон-Кихот, и я, и синяя река, которая
течет в комнате, это все - вещи, окружающие Клэр. Она лежит на диване, с
бледным лицом, со стиснутыми зубами, ее соски выступают под белой кофточкой,
ноги в черных чулках плывут по воздуху, как по воде, и тонкие жилки под
коленями набухают от набегающей в них крови. Под ней коричневый бархат, над
ней лепной потолок, вокруг мы с лебедем, Дон-Кихотом и Ледой томимся в тех
формах, которые нам суждены навсегда; вокруг нас громоздятся дома,
обступающие гостиницу Клэр, вокруг нас город, за городом поля и леса, за
полями и лесами - Россия; за Россией вверху, высоко в небе летит, не
шевелясь, опрокинутый океан, зимние, арктические воды пространства. А внизу
у доктора играют на пианино, и звуки качаются, как на качелях. - Клэр, я жду
вас, - говорил я вслух. - Клэр, я всегда жду вас. - И опять я видел бледное
лицо, отдельно от тела, и колени Клэр, словно отрубленные чьей-то рукой и
показанные мне. - Ты хотел видеть лицо Клэр, ты хотел видеть ее ноги?
Смотри. - И я смотрел в это лицо, как глядел бы в паноптикуме на говорящую
голову, окруженную восковыми фигурами в странных костюмах, нищими, бродягами
и убийцами. Но почему, думал я, все эти частицы меня и все, в чем я веду
столько существований, эта толпа людей и бесконечный шум звуков и все
остальное: снег, деревья, дома, долина с черным озером - почему-то вдруг
сразу воплощалось во мне, и я был брошен на кровать и осужден лежать часами
перед воздушным портретом Клэр и быть таким же неподвижным ее спутником, как
Дон-Кихот и Леда, стать романтическим персонажем и спустя много лет опять
потерять себя, как в детстве, как раньше, как всегда? Когда моя болезнь
прошла, я продолжал все-таки жить точно в глубоком черном колодце, над
которым, беспрерывно возникая, и изменяясь, и отражаясь в темном водяном
зеркале, стояло бледное лицо Клэр. Колодец раскачивался, как дерево на
ветру, и отражение Клэр бесконечно удлинялось и ширилось и, задрожав,
исчезало.
нет ничего - ни домов. ни земли, а только белый дым, и ветер, и шорох
воздуха; и когда я шел сквозь это движущееся пространство, я думал иногда,
что если бы легенда о сотворении мира родилась на севере, то первыми словами
священной книги были бы слова: "Вначале была метель". Когда она стихала,
из-под снега вдруг появлялся целый мир, точно сказочный лес, выросший из
чьего-то космического желания; я видел эти кривые линии черных зданий, и
ложащиеся со свистом сугробы, и маленькие фигуры людей, идущие по улицам. Я
особенно любил смотреть, как во время метели летят сквозь снег и опускаются
Якубенко Николай
Корнев Павел
Майер Стефани
Белогорский Евгений
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия