сделалась.
мышления?
свидетели аудиторию, продолжая показательный спектакль, предлагая
простодушной Паше Силаковой "исследовать эпоху Пушкина", и даже подталкивала
ее кивками головы и "наводящими" репликами на нужное направление. И Паша
вдохновенно обличала высший свет и пагубную эпоху, в которых великий поэт и
мученик погряз, крыла графа Бенкендорфа, саркастически сокрушала царя,
критикуя его, будто пьющего бригадира на колхозном собрании, резко и
беспощадно, и заключала, что ничего другого, как "погибнуть на благородном
поле брани", великому поэту и не оставалось, "интриги, придворные интриги
погасили светоча русской поэзии..."
давайте зачетку. Не каждый день, даже в стенах нашего института, так вот
досконально анализируют поведение классиков.
в разводе, судом еще не оформленном), училась с Пашей Силаковой в старших
классах починковской школы. Она узнала, как потешаются в институте над
добрейшим человеком, как ученая дама превратила девку в домработницу.
Хулиганов вяжете! В вытрезвитель пьяниц тянете. А это, это что? Когда над
нами, деревенскими, перестанут глумиться новоявленные аристократы?!
учиться на механизатора широкого профиля. Паша в рев: "Хочу быть ученой! Ну,
пусть хоть переведут в училище дошкольного воспитания, раз я тут осилить не
могу..."
к Николаю Михайловичу Хохлакову, известному книгочею, у которого и "пасся" в
библиотеке Леонид. В свое время вернувшись из заключения и не подыскав еще
работу, тетя Лина стирала и убиралась в доме профессора.
носил просторную вельветовую блузу, не курил табак, не пил вина. Пыльными
книгами до потолка забита четырехкомнатная квартира, и все это, как и
рассчитывал Леонид, произвело на Пашу Силакову большое впечатление. Когда
Николай Михайлович объяснил ей, что для современ- ного ученого она слишком
прямодушна, да еще добавил, что сельский механизатор ныне зарабатывает
больше ученого- гуманитария, Паша махнула рукой:
ведро? -- И, задрав подол, начала мыть пол, протирать мебель, книжные шкафы
в квартире недавно овдовевшего профессора, крича при этом на весь "ученый"
дом: "Я! Ты! Он! Она! Вместе будет вся страна!.."
иногда навещала Сошнина, еще с порога хайлая возмущенно: "Ну и засвинячился
ты, братец-кондратец!"
спортсменкой, в метании диска побила все местные рекорды, даже ездила на
зональные соревнования и на Спартакиаду народов СССР, в столицу, после
возвращения из которой Сошнин едва ее узнал. Перекрашенная в золотой цвет, с
шапкой завитых, да и не завитых, а прямо-таки взвихренных волос, с
засиненными веками, в джинсовом костюме, в сапогах "а-ля мушкетер Боярский",
явилась Паша в родные края, бурная, все сокрушающая, с цигаркой в зубах.
лахудров с филфака.
одного хорошего работника, город приобретет еще одну зазвонистую хамку". И с
помощью все того же Николая Михайловича и Лерки спровадил Пашу на цент-
ральную усадьбу родного починковского колхоза "Рассвет", где она работала
механизатором наравне с мужиками, вышла замуж, родила подряд трех сыновей и
собиралась родить еще четверых, да не тех, которых вынают из чрева с помощью
кесарева сечения и прыгают вокруг: "Ах, аллергия! Ах, дистрофия! Ах, ранний
хондроз..."
-- И слабое существо, мать и женщина, со вздохом добавляла Паша: -- А все ж
хоть бы один, как Николай Михайлович, ученым сделался...
ложь! И я давно не верю деду, -- пробормотал Сошнин, все лежа на диване и
радуясь, что поезд на Хайловск прошел, до завтра не будет туда оказии, кроме
автобуса, на автобусе же трястись в такую погоду боевые раны не велят. Вот
завтра или послезавтра укрепится духом и поедет к Паше в гости, может, и до
тестя с тещей доберется -- от Починка до Полевки рукой подать. Надо бы Лерке
позвонить. Давно не звонил. Да ведь по голосу догадается, что опять что-то
стряслось с человеком.
бьют друг друга? Какой простой вопрос! И ответ проще простого: "Охота, вот и
бьют..."
мыслитель и боец, говаривал: "Половина людей на земном шаре нарушает или
собирается нарушить, другая половина нарушать не дает. Пока равновесие.
Дальше может наступить нарушение баланса..."
руку с часами к свету, тускло сочащемуся из давно не мытого окна, из-за
пузато вспученного "гардеропа", -- полпятого. Лерка кончает работу в шесть.
Пока за Светкой в садик зайдет, в магазин, туда-сюда, раньше восьми нечего и
думать звонить. На работу разве? Но там же бабье! Изнывающее в белой аптеке
от белого безделья, от запаха лекарств, дурманящего плоть и ум, "Твой!" --
зашебутятся возбужденные бабьи умы. "Денег занять хочет". "По ласкам
соскучился...". "Об ребенке родном вспомнил..."
собой! Как у Маяковского. Может, даже лучше..."
сутеми явственно напоминающая фигуру бессмертного Собакевича. Из-за него,
из-за этого "гардеропа" супруги Сошнины разбежались в последний раз, точнее,
из-за тридцати сантиметров -- ровно настолько Лерка хотела отодвинуть
"гардероп" от окна, чтоб больше попадало в комнату света. Хозяин, зная, как
она ненавидит старую квартиру, старый дом, старую мебель, в особенности этот
добродушный "гардероп", как хочет свести его со свету, стронуть, сдвинуть,
тайно веруя: при передвижке он рассыплется, историческую мебелину можно
будет пустить в печь, -- оказал сопротивление, а сопротивление, знал он по
службе, всегда чревато "последствиями".
схватив за руку ребенка, Лерка ушла в общежитие фармацевтического института.
Вторично умчалась. Как зав. аптекой, скорей всего при содействии Леонидова
дружка, приятеля детства, ныне большого начальника, Володи Горячева,
бедствующая мать с ребенком перебралась в дом гостиничного типа, в
девятиметровую комнату, где есть все условия для жизни: туалет, мойка, кран,
метла, диванчик, стол и телевизор, а он, значит, остался "на просторах",
царствует в своей квартире, наслаждается свободой, и "гардероп" стоит что
скала. "Стоит! И стоять будет!" -- почти торжественно, как Петр Великий о
России, сказал Сошнин про "гардероп".
-- она тут как тут, во, прилипчивый человек! Баба! Жена. Крест. Хомут на
шее. Обруч. Гиря. Канитель земная.
Глава пятая
УВД -- типичный, в общем-то, райцентр на пятнадцать тысяч голов населения,
довольно спокойного, в основном сельского. Промышленность здесь была лесная,
кудельная и сельскохозяйственная. Беспокоил порой и будоражил городок,
стоявший на отшибе, текстильный техникум да межзональный дом отдыха
лесозаготовительной отрасли. Иногда, очень редко, Хайловск сотрясали отзвуки
современного прогресса. Сотрясения катились в основном по железной дороге,
подле которой ютилась небольшая, с дореволюцион- ным деревянным вокзалом
станция Хайловск, о восьми путях, в любое время года забитых вагонами,
груженными круглым лесом, доской и брусом -- продукцией местного
леспромхоза.
немногословные, потом покрупней, посолидней, еще более сдержанные. Дело
кончилось тем, что на восьмой путь было поставлено несколько вагонов, в
которых жила трудовая солдатня с лейтенантом во главе. За три с небольшим
месяца боевой военный отряд отгрохал в центре Хайловска двухэтажную
гостиницу, повеселил городишко и, оставив двух-трех вдовушек в безутешном
горе, отбыл в неизвестном направлении.
Хайловск нагрянул уроженец здешних мест, видный конструктор, у него автомат
был излажен в виде многозарядной автоматической зенитки, прозванной
фронтовиками "дай-дай". И от этой зенитки -- как ты ни летай, как ни бегай