правильно. Но это происходит с теми людьми, которым недостает рационального
опыта философии и различения доказательств. Таковыми являют себя иудеи,
которые стремятся взамен доказательств к знамениям и которые ищут себе
защиты в высказываниях других, как будто бы легче высказывать суждения,
опираясь на авторитет или сочинения (scriptum) отсутствующего, чем на разум
или суждение присутствующего; как будто бы можно скорее найти довод для
сознания (sensus) первого, чем второго.
спасении; его благодать во всяком случае приходит там, где наших стараний
недостаточно, и Он помогает алчущим достигать того, что внушает им желать. И
Тот, Кто часто влечет даже нежелающих, не отталкивает алчущих и простирает
десницу Свою старающемуся, коего Он не может изобличить в небрежении. В силу
этого сама, как вы говорите, истина, Христос, дающий успокоение, добавляет,
предпослав соответствующий пример: Просите и дано будет вам, ищите и
найдете, стучитесь и отворят вам. Ибо всякий просящий получает, и ищущий
находит, и стучащему отворят [(Матфей, VII, 7,8)].
милосердии", Августин говорит: "Просите, молясь, ищите, рассуждая,
стучитесь, действу". Поэтому предпочитая искусство рассуждения другим наукам
и излагая его, так как только оно одно само знает и творит "знающих", он
говорит во второй книге "О порядке": "Наука наук, которую называют
диалектикой. Она учит учить, она же учит учиться: в ней обнаруживает себя
разум [:] что он такое, чего хочет. Она знает знать, она [:] не только
хочет, но и может делать знающими" [31]. Он же, показывая, насколько
диалектика необходима при священном чтении (sacra lectio), говорит во второй
книге "О христианском учении": "Остается то, что относится не к чувственному
восприятию, но к разуму, где числа управляют искусством диспута" [32].
вопросов, которые должны быть исследованы в Священном Писании (sacrae
litterae). Однако при этом нужно избегать страсти к спорам и к ребячеству,
что есть желание обмануть противника. Существует ведь многое, что называется
софизмами, ложными заключениями доказательств, более всего похожими на
истинные, так как они обманывают не только тугодумов, но даже разумных,
недостаточно внимательных людей. Этот род лукавых заключений, насколько я
могу судить, возбраняется Писанием в том месте, где говорится: Иной
ухищряется в речах, а бывает ненавистен (Eccli XXXVII, 23).
обсуждать веру при помощи разумных доказательств, и никто разумно не
успокаивается на сомнительном, если только разумом не предпосылается то, на
чем должно успокоиться. Ведь когда он придает веру сомнительной вещи, она,
конечно, сама делается тем, что вы называете доказательством. В самом деле,
во всякой дисциплине и в любом споре (conflictus) позиций противоречие
возникает само по себе как относительно написанного, так и относительно
суждения, и возникшая в таком споре истина разумного доказательства сильнее,
чем приведенный авторитет. Ведь для отвержения веры важно не то, что есть
истинного в вещи, а то, что может появиться в результате мнения. На
основании же слов самого авторитета часто возникает очень много вопросов,
так что приходится судить скорее о них, чем о самой по себе [истине]. После
же возвращения к рациональному доказательству, даже если оно и не будет
таковым, а только мнимым, не останется никакого вопроса, потому что не
останется никакого сомнения.
больше ты опираешься на разум и чем меньше ты признаешь авторитет Писания.
Каждый, конечно, может быть опровергнут только на основании того, что он
признает. И спорить нам друг с другом должно иначе, чем с тобой. Мы знаем,
что утверждения Григория или прочих наших ученых, а также то, что утверждал
сам Христос или Моисей, к тебе еще не относятся [настолько], чтобы сами их
высказывания привели тебя к вере. Среди нас, приемлющих это, они имеют
место; иногда же веру нужно защищать и утверждать больше всего при помощи
разумных доводов, и я хорошо помню об этом в противоположность тем, кто
отрицает возможность исследования веры с помощью разума. Об этом вторая
книга "Христианской теологии" [33] рассуждает полнее и совершенно поражает
противников как на основании силы разумных доказательств, так и на основании
авторитета писателей (scriptores). Теперь же, если угодно, вернемся к нашему
вопросу.
мы опираемся, насколько возможно, на естественный закон и пытаемся познать
[его] по истинно этическим образцам. Мы, думаем, сделаем правильно и по
обычаю, если обсудим - в соответствии с описанной Тобою выше сущностью этики
- то, что есть высшее благо и пути его достижения, так что, очевидно,
обсуждение нашей этики поэтому разделится на две части.
соответствии с уговором о более высоком замысле, наши рассуждения нужно
соединить с вашими, чтобы выбрать наилучшие, а ты заявил, что по древности
естественного закона твой для тебя стоит на первом месте, поскольку он
[появился] ранее, как ты утверждаешь, Закона Писания, то есть ты
довольствуешься естественным, и пользуешься им настолько, что ставишь сверх
того в центр свои рассуждения или [рассуждения] твоих [единомышленников], и
только затем, если же мы расходимся в чем-либо, выслушиваешь наши доводы.
цель блага, то есть завершение или совершенство его, как то, благодаря чему
каждый [человек] становится блаженным, если достигает [его], тогда как,
наоборот, высшее зло [это то], следование чему делает [человека] несчастным.
Мы [нашими] нравами заслуживаем как того, так и другого. Известно, что
нравами называются либо добродетели, либо их противоположности, пороки.
Однако одни из нас, как напоминает Августин в восьмой книге "О Граде Божьем"
[34], назвали саму добродетель высшим благом, другие - наслаждение.
непристойные утехи, но некий внутренний покой души, благодаря которому она
остается безмятежной и в бедствиях и в процветании, довольствуясь [своими]
собственными благами, пока ее не истерзает сознание (conscientia)
какого-либо прегрешения. Философам, например, более всего презирающим земное
счастье и лучшим укротителям плоти, несвойственно помещать высшее благо
среди мерзостей дольного мира, как многие по невежеству приписывали это
Эпикуру и его последователям, то есть эпикурейцам, не понимая, конечно же,
что именно те, как мы говорили, называли удовольствием. В противном случае,
как мы утверждали, Сенека, этот величайший зодчий нравов и воздерженнейшей
жизни, как вы сами признаете, никоим образом не приводил бы в качестве
нравственного наставления рассуждений своего учителя Эпикура, если бы тот,
как говорят, преграждал таким образом путь воздержанию и добродетели.
таким образом понимает удовольствие, отличаются ли от других, кто называет
[высшее благо] добродетелью, и по смыслу также, как и словесно?
Обладать добродетелями это то же самое, что иметь душевный покой и наоборот.
и то же, хотя именование различно. И оба суждения о высшем благе, казавшиеся
[разными], сводятся [на деле] к одному.
высшему благу, то есть к достижению добродетели?
упражнение по овладению телом, так чтобы добродетель можно было назвать
доброй волей, закрепленной в качестве свойства (in habitum).
есть тот, кто хорошо и легко ведет себя при всех [обстоятельствах]; иначе -
быть блаженным это обладать добрыми нравами, то есть добродетелями.
блаженству будущей жизни? Ожидают ли они его [как воздаяние] за свои
заслуги?
блаженство той жизни, когда никакая печаль из-за страсти не сокрушает
признанного ими [за благо], так что мы надеемся, что высшее благо человека и
истинное блаженство там лучше, чем здесь?
избежать всякой страсти. Но когда печаль прекращается, они говорят, что
блаженство никоим образом не может возрасти, если не увеличится добродетель;
и говорят, что никто из них не становится блаженнее, если не становится
добродетельнее, и, как я сказал, они определяют, что само счастье есть то
же, что имеет силу через добродетели. Потому и каждый, пока он терпит
[преследование] за справедливость и, как говорится, терпением заслуживает
тем большие [заслуги], тот равно блажен среди мучений, как прежде
указывалось, ибо он равно добр. Ведь его добродетель как бы ни казалась
большей по сравнению с прежней, однако никоим образом не возросла от муки,
но благодаря муке она обнаружила, какой она была. Ведь ничто из того, что
касается телесного покоя или скорби не может увеличивать или уменьшать наше
блаженство, если добродетель сохраняет дух в этом [своем] намерении. Неужели
сам ваш Христос, страдая, умалил свое блаженство или увеличил [его],
воскреснув? Никоим образом: следовательно, поскольку в ином мире те телесные
печали преходят, то неужели ты можешь думать, что мы будем в будущем более
блаженными, если в будущем не станем лучше.
заслуги; тогда как здесь идет борьба с пророками, там - венец победы.
Бажанов Олег
Лукин Евгений
Березин Федор
Якубенко Николай
Мороз Александра
Белов Вольф