Чтение 11–й страницы книги ~Иствикские ведьмы~

расширившегося круга сидящих на корточках людей. Их скорчившиеся фигуры
напоминали нелепые огромные кочаны капусты из мышц, алчности и материи;
все их ауры соединились, как акварельные краски, смешение которых дает
серый цвет. На пути к дверям стоял преподобный Парсли с красивым восковым
лицом и с видом Пер Гюнта, отмеченного знаком рока. Как у многих мужчин,
что бреются по утрам, к вечеру у него заметно проступила щетина.

- Александра, - начал он, нарочно напрягая голос до самого искательного
низкого регистра. - Я так надеялся увидеть вас сегодня вечером.

Он желал ее. Ему надоело трахать Сьюки. Сделав это вступление, Парсли
занервничал и поднял руку, чтобы почесать свою необычно причесанную
голову, а его предполагаемая жертва воспользовалась случаем, чтобы
расстегнуть дешевый широкий ремешок на солидных позолоченных часах
"омега". Он почувствовал, что часы падают, и успел подхватить в манжете
рубашки свою драгоценную вещицу. Александра воспользовалась и этой
секундой и проскользнула мимо мелькнувшего удивленного лица -
трогательного, как она будет вспоминать впоследствии с чувством вины:
словно, переспав с ним, она могла его спасти, - на воздух, в благодатную
темноту.

Стояла безлунная ночь. Сверчки исполняли свою бесконечную монотонную
песнь. Фары автомобилей, несущихся по дороге Кокумскуссок, и облетевшие
кусты у входа в церковь четко вырисовывались в свете иллюминации, как
сложные жвалы и сочлененные с лапками усики огромных насекомых. В воздухе
стоял едва уловимый запах кислых яблок, они превращались в сидр под
собственной кожицей - их не собирали, они падали и гнили в заброшенных
садах, ставших церковной собственностью и ждущих настоящего хозяина. На
гравийной стоянке у церкви сгрудились в ожидании машины. Ее собственный
маленький "субару" представлялся ей туннелем цвета тыквы, в конце которого
ярко светилась огнями тихая деревенская кухня. Коул, приветливо стучащий
по полу хвостом, дыхание детей, спящих в своих комнатах или притворившихся
спящими и выключившими телевизор в ту минуту, как фары ее машины ярко
осветили окна дома. Она проверит каждого из них в своей постельке, затем
вынет двадцать обожженных малышек (искусно разложенных так, чтобы ни одна
пара не соприкасалась и не соединялась) из шведской печи для обжига,
которая будет все еще пощелкивать, охлаждаясь, и рассказывать ей о том,
что произошло дома, пока ее не было, - ведь время движется везде, а не
только в речушке, в дельте которой мы плывем. Затем, исполнив свой долг по
отношению к детям, к мочевому пузырю, к зубам, она войдет в просторное
постельное царство королевы без короля, принадлежащее ей одной. Александра
читала бесконечный роман, автором была женщина с тремя именами и яркой
раскрашенной фотографией на блестящей суперобложке. Каждую ночь, прежде
чем впасть в небытие, Александра прочитывала несколько страниц бесконечных
описаний ковбойских приключений среди утесов и замков на Диком Западе. В
снах своих она странствовала повсюду: далеко над крышами домов, попадала в
комнаты, причудливо составленные из обломков собственного прошлого, и в
каждом сне присутствовало ее собственное "я", исполненное неясной печали,
когда она доставала из материнской рабочей корзинки подушечку для иголок в
форме яблока или, глядя на снежные вершины за окном, собиралась позвонить
по телефону давно умершей подруге. В снах вокруг нее витали предчувствия,
как яркая реклама из папье-маше в парке развлечений, заманивающая
простаков. Но мы никогда не предвкушаем снов, как и надуманных
приключений, что следуют за смертью.

За спиной заскрипел гравий. Какой-то темноволосый мужчина коснулся ее
локтя, прикосновение было холодно как лед, а может, просто она сама была
как в лихорадке. Александра подскочила от испуга. Он захохотал.

- Только что случилось ужасное. Старая дама, у которой рассыпались бусы
минуту назад, разнервничалась и споткнулась о собственные туфли, все
боятся, что она сломала бедро.

- Как печально, - искренне, но рассеянно сказала Александра, мысли ее
были далеко, а сердце еще сильно билось от испуга.

Даррил Ван Хорн наклонился к ней близко, очень близко, и сказал в самое
ухо:

- Не забудьте, милая. Подумайте. Я наведаюсь в ту галерею. Мы
созвонимся. Доброй ночи.

- Ты в самом деле к нему _ездила_? - спрашивала Александра по телефону
у Джейн, испытывая какое-то неясное удовольствие.

- А почему мне было не съездить? - твердо сказала Джейн. - У него
действительно есть ноты сонаты ля минор Брамса, и он изумительно играет.
Как Либерас, но только без всех этих улыбочек. А ведь, глядя на его руки,
не подумаешь, что он на такое способен.

- Ты была одна? Я так и представляю себе рекламу духов. Ту, где молодой
виолончелист соблазняет аккомпаниаторшу в платье с глубоким вырезом.

- Зачем же так вульгарно, Александра. Он не испытывает ко мне влечения,
а потом, там вокруг все эти работники, включая твоего дружка Джо Марино,
нарядно одетого, с пером в маленькой клетчатой шляпе. И постоянный грохот
от ковшей экскаваторов, сгребающих валуны с будущего теннисного корта.
Очевидно, там не раз пришлось взрывать породу.

- Как он с этим справится, ведь там плывуны.

- Не знаю, дорогая, но у него есть разрешение, прикреплено кнопками
прямо на дереве.

- Бедные цапли.

- Ох, Лекса, да у них, чтобы строить гнезда, остается весь Род-Айленд.
Что бы было, если бы природа не приспосабливалась?

- Она приспосабливается до определенных пределов, потом она обижается.

В кухонное окно светили косые лучи октябрьского солнца, крупные рваные
листья на виноградной лозе побурели с краев. Слева у болота маленькая
березовая рощица под порывами ветра бросала пригоршни ярких острых
листьев, сверкая, они падали на лужайку.

- Долго ты у него пробыла?

- Ох, - протянула Джейн, солгав. - Около часа. Может, полтора. Он и в
самом деле глубоко чувствует музыку, и у него другие манеры, когда с ним
вдвоем, он не паясничает, как было на концерте. Он говорит, что, когда
находится в церкви, у него бегают мурашки по коже. По-моему, несмотря на
всю его браваду, он довольно застенчив.

- Дорогая, ты неисправима.

Александра увидела, как у Джейн от гнева задрожали губ:

- Он сказал, что бакелит - первый из синтетических полимеров, - и она
тут же прошипела: - Думаю, характер тут ни при чем, каждый должен
заниматься своим делом. Ты целыми днями пропалываешь свой огород в мужских
штанах, а потом лепишь из глины маленькие фигурки. Но чтобы создавать
музыку, _нужны_ слушатели. _Другие_ люди.

- Это не фигурки, и я не пропалываю огород дни напролет.

Джейн не останавливалась:

- Ты и Сьюки всегда насмехались над моей связью с Реем Неффом, и,
однако, пока не появился этот человек, единственно, с кем в городе я могла
играть, был Рей.

Александра продолжала свое:

- Это скульптура. Хотя и не похожа на то, что ваяют Колдер и Мур. Ты
выражаешься так же вульгарно, как этот имярек, придумавший, что, если я
создам более крупные вещи, какая-то нью-йоркская галерея возьмет пятьдесят
процентов за их реализацию, если они вообще продадутся, в чем я очень
сомневаюсь. Сейчас все в искусстве так тенденциозно и дико.

- Он так и сказал? Значит, он и тебе что-то предложил?

- Я не стала бы называть это предложением, просто типичная
предприимчивость нью-йоркца, сующего нос не в свои дела. Им всем хочется
быть в гуще событий. Каких угодно.

- Мы произвели на него впечатление, - заявила Джейн Смарт. - Зачем нам,
молодым, бесплодно растрачивать себя здесь?

- Расскажи ему, что залив Наррангасет всегда был прибежищем для
чудаков, а какие дела собирается он приводить здесь в порядок?

- Интересно, - Джейн произнесла раскатистое "р", как истая жительница
Массачусетса. - Похоже, где бы он ни появлялся, дела начинают
налаживаться. Ему действительно нравится новый просторный дом. У него там
три рояля - один он держит в библиотеке, и еще прекрасные книги в кожаных
переплетах с латинскими названиями.

- Он предложил тебе выпить?

- Только чай. Его слуга, с которым он говорит по-испански, притащил
огромный поднос с множеством забавных старых бутылок, как будто из
затянутого паутиной погреба...

- Мне показалось, ты упомянула только чай.

- Ну, Лекса, ты хуже ФБР. Я выпила глоточек черносмородинового ликера
или чего-то еще, чем увлекается Фидель, мескала [мексиканская водка из
сока алоэ]; если бы я знала, что мне придется давать тебе полный отчет, я
записала бы названия.

- Извини, Джейн. Думаю, это просто ревность. К тому же у меня месячные.
Уже пять дней, с того концерта, а придатки слева _болят_. Как считаешь,
это не менопауза?

- В тридцать восемь? Ну ты даешь!

- Тогда, может быть, рак.

- Рака не может быть.

- Почему?

- Потому что это ты. Ты слишком хорошо владеешь магией, чтобы заболеть
раком.

- В иные дни мне кажется, что никакой магией я не владею. В любом
случае, другие тоже кое-что умеют. - Она подумала о Джине, жене Джо. Джина
должна ее ненавидеть. По-итальянски ведьма - strega. Там, на Сицилии, Джо
ей рассказывал, у всех дурной глаз. - Иногда мне кажется, что все нутро у
меня завязано узлами.

- Покажись доку Пэту, если это тебя всерьез беспокоит, - сказала Джейн