голос, и больше она не отказывает себе и в пении, и вновь ласкает ее голос,
как голос Грофит-птицы. Люб для Гамзо голос Гемулы, когда она запевает,
превыше всех благ земных. Почему же тогда положил Гамзо ладонь на уста
Гемулы и не дал ей петь? Все песни связаны друг с дружкой и переплетены друг
с дружкой: песнь водных источников - с песнью высоких гор, песнь высоких гор
- с песнью птиц небесных, а среди птиц есть птица по имени Грофит, и, как
пробьет ее час покинуть мир сей, она взвивается головой в облака и голосом
заводит песнь и, как завершится песня, покидает мир сей. И все песни связаны
с языком Гемулы, и спела бы она песнь Грофит - вышла бы душа ее, и умерла бы
она. Поэтому зажал Гамзо уста Гемулы и сохранил ее душу от погибели.
солнце - оставляю я свой труд. "Вот благо и вот красота... трудиться под
солнцем", - сказал Экклезиаст, ибо пока солнце на свете, есть благо на свете
и есть красота на свете. А если остаются силы после работы, то я иду на
прогулку, а не останется сил после работы, сижу я перед домом или у окна и
гляжу, как уходит день, и как приходит ночь, и как выходят звезды и
укрепляются в небесной тверди, и как подымается луна.
светом, и серо-голубой, как созревшая
вдовство - всеобщий удел. Гамзо и Гемула, Гинат и Гемула, Гюнтер и его
подруга - всем им не дано найти телесной близости. Счастливая пора
ханаанской древности, когда прорицатель Эдо назначал праздник и по всей
земле гудел сплошной эйнам (что может означать и свободу плоти), эта пора
ушла, и только луна может свободно передвигаться по очень ограниченному миру
- миру, в котором жил Агнон.
на весь мир. Неподалеку от моего дома нарастает шум деревьев в роще, точно
лес в бурю и бурное море. Раздумываю я, не стряслось ли что-то на свете.
я глаза от происходящего ныне. Былое событие: история Гамзо и Гемулы.
Приходит человек домой и не застает жены, идет к югу и переходит к северу,
кружится, кружится на ходу своем и наконец находит ее в дому, где он
невольно оказался. И все же дивится сердце мое. Я видел воочию, как унес
Гамзо жену, а все же кажется, что я лишь слыхал рассказ об этом, вроде
рассказа того же Гамзо о ночи плясок, когда Гади бен Гаим собирался умыкнуть
Гемулу, но опередил его Гамзо. Не найдешь картины, которой не предшествовал
набросок. Так и с событиями. Например, птица: прежде чем взлететь, она
расправляет крылья, и они отбрасывают тень. Посмотрит птица на тень,
взмахнет крыльями и взлетит.
нее место. Облака, что сливались с небом, отделяются и уходят, а луна
блестит и подымается. Блажен, кого ласкает, а не поражает свет ее.
к делам, связанным и переплетенным с землей, а от земли - к людям, тем,
которым освещает земля свой лик, и тем, кто кружится и исчезает, как ночные
тени. Я не имею в виду этой пары, что не нашла жилья, и не имею в виду тех,
кто покинул Страну Израиля, а когда вернулся, столкнулся с ее отчуждением, и
не имею в виду Грайфенбаха с женой, что отправились за границу отдохнуть от
тягот Страны Израиля, имею я в виду всех тех, кто держится за эту землю.
Грация, а она получила открытку от госпожи Грайфенбах. Да и мне это известно
из открытки, которую они написали мне. А раз они должны вскоре вернуться,
пойду я посмотреть, как поживает их дом.
нет. Как бы то ни было, окно, что впустило Гемулу, закрыто. Когда вернутся
Грайфенбахи в Иерусалим, все найдут на месте и в порядке.
я весть, что умер доктор Гилат. Я не знал человека с таким именем и не
задержался на этом известии.
прикидывать, а вдруг тут опечатка и "люди" вместо "наш" напечатали? Как
пустишь худые мысли в голову, они сами не уйдут. Снова взял я газету и
увидел гордый и недвусмысленный "люди" в имени покойника, но глаза, что
видали "люди", - видели "наш", как будто провалился "люди" и стал "нашем".
Стало это меня беспокоить, встал я и вышел на улицу.
Гинат постов не занимал и в городе известен не был, а потому никто не стал
бы сообщать о его смерти в больших объявлениях. Но другим образом стало мне
известно, что он умер и как он умер.
написано Гилат, а если Гилат, то почему щемит сердце. Повстречался мне
старый Эмрами, он шел, опираясь на свою маленькую внучку. Спросил меня
Эмрами: идешь на похороны? Я кивнул и сказал ему: иду на похороны. Снова
заговорил он: странное это происшествие - женщина, что не вставала с
постели, нашла свою смерть на крыше. Долго я глядел на него, пытаясь понять,
что он говорит. Снова заговорил он: неисповедимы пути Господни, и кто
постигнет их? Человек рискует жизнью, чтобы спасти душу во Израиле, а в
конце концов сам падает и разбивается. И вот мы не покойника провожаем в
последний путь, но двух покойников, провожаем жену Гамзо и провожаем доктора
Гината.
рассказывают, что прошлой ночью вышел один господин из дому и увидел:
женщина вскарабкивается на крышу. Полез он наверх, чтобы спасти ее от
опасности, обрушились перила, и оба упали и разбились. Так мы и шли, я и
Эмрами и Эдна, и дошли до больницы, куда принесли тела Гемулы и Гината.
прохожих и видел очами своего воображения, будто все просят у него
разрешения войти, а он не разрешает. Но судьба подшутила над ним: никто не
просил разрешения войти в больницу, все проходили в открытый дворик, где
находилась мертвецкая.
но к мертвым щедра и гостеприимна. Рядом на шаткой лавке сидели три
покойницких смотрителя, а еще один стоял за их спиной и крутил себе
самокрутку. Он
ночь читал Псалмы у смертного одра. А сейчас он спрашивает, кто заплатит ему
за чтение Псалмов? Раз уж он счел меня достойным, он хотел дать мне
возможность совершить богоугодное дело и заплатить ему.
одна женщина, она ходила плясом пред ними и голосила по покойнику плачевые
песни горя-кручины и в лад песням двигала свое худое тело. Горевала она,
горевала, и голос был горестен, как она сама. Ни слова из ее речей я не
понял, но ее голос и походка и весь облик доводили до слез сердца зрящих ее.
Вынула женщина из-за пазухи карточку юноши и вгляделась в нее и вновь
запричитала, восхваляя его красу и прелесть, и сколько лет еще суждено было
ему прожить, когда бы не опередил его ангел смерти. И все скорбящие
ударились в слезы, и все, кто слышал их, плакали вместе с ними. Наверное,
так причитала Гемула по своему отцу и так отпевала его.
Застенчивость, вечная спутница, что сопровождала его всегда и повсюду, на
время исчезла, и пришли две новые спутницы: смятение и горе. Я приблизился к
нему и стал рядом. Утер он мертвый глаз пальцем, вынул из кармана платок и
утер палец и прошептал: это он. Это он - мудрец иерусалимский. Это он -
ученый, которому я продал листы.
то на Гамзо, как купец, что видит двух покупателей и думает, кем бы заняться
в первую очередь. Пока он решал, кто кого важнее, попросил закурить. Порылся
Гамзо в карманах, достал табак и бумагу на самокрутку. Тем временем вынесли
тело Гината. Поднес Гамзо палец к своему слепому глазу и сказал с
расстановкой: это Гинату я продал листы.
три-четыре, что повстречались по дороге и пошли заодно, дабы исполнить
благое деяние. Подошел нищий с кружкой и зазвенел ею и призвал: "Подаяние
спасает от смерти", - то и дело оглядываясь и проверяя, не вынесли ли прочих
покойников, не пропустит ли он милостыню их близких.
возвращаясь с похорон Гемулы, заметил автомобиль, а в нем сидели Грайфенбахи
- они только что вернулись из поездки. Увидел меня Грайфенбах и окликнул из
автомобиля: какая приятная встреча! Какая приятная встреча! Как наш дом
поживает? Стоит на месте? Ответствовал я: стоит на месте. Спросила госпожа
Грайфенбах: и самозахватчики не захватили его? Ответствовал я: и
самозахватчики не захватили его. И вновь спросила она: познакомились с
Гинатом? Ответствовал я: познакомился с Гинатом. Сказали они в один голос:
поехали с нами. Ответствовал я: поеду с вами. Подошел постовой и закричал,
что мы задерживаем движение. Тронул водитель автомобиль, и уехали
Грайфенбахи без меня.
день пришли представители властей осмотреть комнату доктора Гината и не
нашли ничего, кроме его личной утвари и двух ведер, полных пепла от
сожженных бумаг. Наверное, это был пепел его сочинений. Когда сжег Гинат
свои рукописи? В ту ли ночь, когда Гамзо забрал Гемулу, или в ту ночь, когда
он вышел спасти Гемулу и погиб вместе с ней?
труды многих лет? Как обычно в таких случаях, отделываются легким ответом и
говорят: душевная депрессия, острый скепсис довели его до этого. Но что
угнетало его, в чем он сомневался - на эти вопросы нет ответа, и остается
вопрос без ответа, ибо и впрямь не поймешь и не объяснишь такое деяние, а в
особенности если речь идет о такой утонченной душе, как Гинат, и о такой