просыпался ночью и мне вдруг начинало казаться, что из глубины комнаты по
направлению ко мне приближается безмолвный человеческий силуэт, и абсурдная
убедительность этого движения была так сильна, что я зажигал лампу над моим
изголовьем и тотчас тушил ее с чувством неловкости и стыда за себя. Я
неоднократно перебирал в памяти все события, происходившие за последнее
время, все, что случилось со мной или с окружающими, - и никогда не находил
в этом ничего, что могло бы объяснить то тягостное состояние, в котором я
находился, ту непонятную и беспредметную тревогу, которую я испытывал. Я
думал об этом после ухода Артура. Мне почему-то не нравился, - я бы,
впрочем, никогда не решился признаться в этом Мервилю, - неподвижный взгляд
м-м Сильвестр. Но никакого страха она мне не внушала, и то, что говорил о
ней Артур, могло объясняться только его повышенной - в некоторых случаях -
чувствительностью.
раза, он всегда при этом торопился. - Точно тебе остается жить только
сегодня, - сказал я ему однажды. Он только раз вскользь сказал мне:
тебя, что на этот раз ты ошибаешься.
мне из Сицилии. В нескольких словах он объяснял свой отъезд из Парижа тем,
что его нервная система была в очень плохом состоянии и что ему был
необходим длительный отдых на юге.
путешествий. Но теперь, когда эта возможность есть, зачем я стал бы себя
лишать этого южного неба, этой сицилийской сладости бытия?" Прочтя эти
строчки, я пожал плечами: еще несколько месяцев тому назад кто бы мог себе
представить Андрея, который бы говорил о южном небе и сладости бытия?
вечера, я сидел за письменным столом и держал ее в руках, когда раздался
звонок. Я отворил дверь с некоторым удивлением, - в тот день я никого не
ждал, - и увидел Мервиля. Он был нагружен свертками, - как это бывало всякий
раз, когда он без предупреждения приходил ко мне ужинать. Я внимательно на
него посмотрел; в выражении его лица я впервые увидел счастливое
спокойствие, которое до сих пор было ему совершенно чуждо. Он бывал либо
мрачен, либо находился в состоянии судорожного восторга, - как герой
Достоевского, - сказала о нем Эвелина.
принес с собой ужин.
пропал.
ты знаешь, что в этом мире наши места распределены раз навсегда.
этом не уверен. Но давай ужинать, я голоден как собака.
убежден, что он ко мне пришел для этого разговора, - я слишком хорошо его
знал, чтобы предположить, что его приход ко мне носил только случайный
характер.
влюблен в Нелли, мы были ночью в верхнем зале какого-то кабачка на
Монпарнасе втроем: она, ты и я - потому что она не хотела идти вдвоем со
мной и я пригласил тебя. Ты помнишь это?
бульварах, мутноватые стекла окон в этом верхнем зале, шум голосов,
доносившихся снизу, печальную физиономию гарсона, Нелли, ее белокурые волосы
и огромные черные глаза с насмешливым выражением, - она потом вышла замуж за
архитектора и уехала с ним в Канаду. - Да, помню.
Нелли действовало на меня сильнее, чем любое шампанское, конечно, я отдаю
себе отчет в том, что это было совершенно очевидно и тебе, вероятно, было
жалко меня. Во всяком случае ты сказал:
оригинальное.
исполнения желаний у меня никогда не было в жизни-до самого последнего
времени.
начинал переживать очередной период иллюзорного счастья.
никогда не представлял себе в воображении, когда ты не стеснен ни временем,
ни обстоятельствами, ни соображениями правдоподобности, - чтобы ты не
представлял себе какой-то идеальный роман с идеальной женщиной. Это делали
мы все, я думаю.
воображением в мире, то, что происходит, не могло бы быть прекраснее, чем
оно есть. Ты знаешь, что всякая попытка описать это обречена на неудачу. Я
не буду этого делать. Я только скажу тебе, что я никогда не предполагал, что
может существовать такая мягкость, такое доверие к тебе и такое очарование,
объяснение которого ты тщетно старался бы найти. Я закрываю глаза и вижу ее
движения, слышу ее голос, которого нельзя забыть, и мне кажется, что
возможность приближения к ней есть такое незаслуженное счастье, на которое я
никогда не был бы вправе рассчитывать. И это счастье рядом со мной.
стихи? Ты помнишь, как писал Жорж? Ты думаешь, что оттого, что мы стали
старше, поэзия потеряла свою свежесть и силу? Я тебе могу сказать, что я
никогда не чувствовал ее, как теперь, после стольких душевных катастроф и
такой усталости, которая мне казалась непоправимой. У меня не то
представление о мире, какое было тогда. Но оттого, что я знаю, что все, в
сущности, бесконечно печально, - ты мне это так упорно доказывал на юге, -
от этого ощущение счастья еще сильнее. Ты помнишь?
наши сердца! (фр.).}
знаю, что я недаром прожил жизнь, что это стоило делать.
было ясно, что если бы я стал говорить ему обо всем, что я думал в последнее
время, это было бы совершенно неуместно - и он просто не понял бы этого. Я
сказал:
мог бы тебе напомнить начало строфы, которой ты цитируешь только вторую
половину. Я мог бы тебе изложить всякие соображения логического и
материального порядка. Какой это имело бы смысл? Но меня интересуют - просто
по-дружески - некоторые вещи. Как и где до сих пор жила м-м Сильвестр, что
она собой представляет вне ее, так сказать, лирического облика, каковы твои
планы на будущее?
она из Ниццы и что с той ночи, когда она встретила его в поезде, она ни на
минуту не переставала думать о нем, но дала ему несуществующий адрес потому,
что боялась своего собственного чувства. Насколько я понял, в том, что она
говорила Мервилю, были значительные пробелы, но ему, конечно, она могла
рассказать все, что угодно. У меня создалось впечатление, что она все
переходила, каждый раз, когда это ей представлялось нужным, к монологу о
своих чувствах, что ее ни к чему не обязывало и избавляло от необходимости
давать сведения фактического порядка.
мне кажется, что до меня доходят далекие звуки рояля, лирические и
прозрачные, такие, которых я, конечно, никогда не слышал в действительности.
сказал:
Это были те же самые звуки, и тогда тебе казалось, что они оттеняют твою
душевную пустоту. Этого импровизатора зовут Борис Вернер, и ты слышал его
последний раз в ту ночь, на открытии кабаре Эвелины, когда ты встретил
вторично м-м Сильвестр.
собственных чувств, и что никакие другие соображения не могут его занимать.
Но это было не совсем так, потому что он сказал:
ослепление и мое иллюзорное, как ты говоришь, счастье. Я думаю все-таки, что
прав я, а не ты. Вспомни, что ты не всегда был таким.
пожелаю тебе спокойной ночи.
и смотрел перед собой на тот угол комнаты, где несколько лет тому назад
висел портрет, который я снял. Мервиль подошел ко мне и пожал мне руку.
дверь и ты останешься один, вспомни Сабину.
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Куликов Роман
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий