так. Уже не здорово, не гениально, не потрясающе, а хорошо,
удачно, неплохо. А вот у Карнавалова...
с тех пор как он стал приближенным самого Карнавалова, в его
отношении ко мне появилась какая-то барственная
снисходительность.
Франкфурт-Торонто.
иногда удачными, а иногда и совсем плоскими остротами, этот
разысканный Зильберовичем на свалке новоявленный гений
волновал мое воображение. И когда Зильберович с
демонстративной важностью сообщил мне, что Сим Симыч,
благодаря его, Зильберовича, личной протекции, согласился
меня принять, я в свою очередь весьма иронически
поблагодарил за оказанную честь и объяснил Зильберовичу, что
соглашаются принять обычно только большие начальники, а
разные истопники и прочие мелкие люди не соглашаются
принять, а просят, чтобы к ним зашли.
меня не очень-то интересуют. Но с тобой я могу сходить
просто из любопытства и не из чего более
возьмет меня, но риск, честно говоря, был, в общем-то,
небольшой.
тоже хочется пустить пыль в глаза и мне, и Сим Симычу,
показав нам обоим друг друга. Потому что, носясь со своим
Леонардо, он все же иногда вспоминал, что и я тоже чего-то
стою.
прихватив с собою бутылку "Кубанской", поперлись к черту на
рога в Бескудниково.
колючий снег в морду сыплет, темень (все фонари перебиты),
пахнет промерзшей помойкой и еще чем-то мерзким.
закоулкам и колдобинам, где не сломать ногу можно было
только при очень большой способности к эквилибристике.
подвал, пропахший мышами и потной одеждой.
кумир Зильберовича.
покрыты зелеными обоями, местами ободранными, а местами
сырыми и заиндевевшими. Под самым потолком маленькое
окошко, да еще и с решеткой, как в камере. Обстановка:
железная ржавая кровать, покрытая серым суконным одеялом,
кухонный некрашеный стол со шкафчиком для посуды и выдвижным
ящиком, в котором лежали самодельный нож, сделанный из
полотна слесарной ножовки, алюминиевая вилка, давно
потерявшая один из своих четырех зубов, и кружка, тоже
алюминиевая, литая, с выцарапанными на ней инициалами
хозяина "С. К.".
кровельным железом, когда-то выкрашенным в голубое, но
краска сильно облезла. На полке лежали кусок зеркала
размером с ладонь, часть безопасной бритвы (зажимы для
лезвия и само лезвие, но без ручки), помазок (тоже без ручки
- одна щетина), а в прямоугольной консервной банке из-под
шпрот лежал размокший кусок мыла, такого черного и такого
вонючего, какой и в советских магазинах мог бы найти не
каждый.
дальнем углу.
другая, так сказать, настольная. Собственно говоря, это
была даже не лампочка, а какая-то безобразнейшая
конструкция, скрученная из проволоки и обернутая тяп-ляп
газетой с горелыми пятнами. Следует еще упомянуть две
облезлые табуретки, тумбочку и большой кованый сундук с
висячим замком. В углу у дверей садовый умывальник с
алюминиевым тазом под ним и вешалка, на которой висела
пропитанная угольной пылью телогрейка. Другая телогрейка,
почище, была на хозяине. А еще были на нем ватные штаны и
валенки с галошами.
железные.
отличие от тебя, член Союза писателей, - громко сказал
Зильберович в обычной своей развязной манере.
сказал:
обычно делают бывшие зэки.
локаторная система распознавания встречаемых в воздухе
объектов: свой чужой.
чужого. Хотя повел себя для первого знакомства довольно
странно. Без видимой иронии, но с какой-то все-таки
подковыркой стал спрашивать:
писателем? И у вас даже документ есть, что вы писатель?
документ.
как?
машинка "Эрика", - я на ней так вот чик-чик-чик-чик и пишу.
какую-то нехорошую сторону и перебил:
рядом с лампой стояла чернильница-невыливайка, а из нее
торчала толстая деревянная ручка с обкусанным концом.
Последний раз я такую видел в конторе какого-то колхоза на
целине.
Именно ей и пишу.
самописку. Где она?
пластмассовый футлярчик с маркой "Союз".
Зильберович.
раздражали, но в данном случае он, мне кажется, не сказал
ничего особенного. Но Симыч почему-то вдруг разозлился,
посмотрел на бедного Лео, как будто хотел прожечь его
взглядом насквозь.
дрянью, и даже гусиной дрянью написана вся мировая
литература. Никакими ни машинками, ни эриками и ни
гариками, а такой вот дрянью.
открыть бутылку. Сам он, правда, выпил всего ничего, а
остальное выдули мы с Зильберовичем. Причем пили по очереди
из хозяйской кружки. И закусили плавленым сырком с луком.
когда Зильберович попросил Симыча что-нибудь почитать, тот
опять взбеленился и, стреляя в Лео глазами, стал утверждать,
что читать ему нечего, потому что он вообще ничего не пишет.
А если что-то иногда и маракует, то исключительно для себя.
Видно, он мне все-таки не доверял.
ему жгучую тайну своего сундука. Тайна заключалась в том,
что все тринадцать написанных глыб и заготовки к сорока семи
ненаписанным хранились именно в этом сундуке под висячим
амбарным замком. О чем, разумеется, Зильберович (большой
хранитель тайн!) и поведал мне той вьюжной ночью, когда мы,
спотыкаясь в заледеневших колдобинах, плелись назад к
электричке.
Ты понял, что Симыч - гений?
Акунин Борис
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Ильин Андрей
Прозоров Александр
Сертаков Виталий