повторяла: "Да. Да. Да. Верно. Верно... ", но это она, видимо, разговаривала
со своим мяукающим выводком, громко домогающимся добавки молока. Тут я
заметил ступеньки, ведущие в холл нижнего этажа, и решил показать этим
безмозглым balbesam, что я один стою их всех вместе взятых. Я все проверну
сам, odi noki. Сделаю rasterzats старой ptitse, передушу, если понадобится,
всю ее kotovasiju и, набрав полные rukery всего, что покажется полезным,
aida в темпе джаза обратно, поливать золотым и серебряным дождем терпеливо
ожидающих меня приятелей. Тогда уж они как следует узнают, кто настоящий
vozhdd.
картины, изображающие старинную жизнь: длинноволосые devotshki в платьях с
высокими воротниками; картинки вроде как из деревенской zhizni с деревьями и
лошадьми, бородатый святой vek, весь nagoi, висящий на кресте. В доме стояла
жуткая vonn от кошек, от кошачьей рыбы и от старинной пыли, которая здесь
пахла совсем по-другому, - нежели в блочных многоквартирниках. И вот я уже
внизу, вижу свет из той комнаты, где babusia разливала молоко по блюдцам для
своей кошачьей братии. Более того, я уже видел множество огромных
перекормленных skotin, которые бродили туда и сюда, шевеля хвостами и вроде
как притираясь к дверным косякам. На большом деревянном сундуке в темном
холле я заметил красивую маленькую статую, сиявшую в отблесках света из
комнаты, и я решил ее skrasst и оставить потом для себя -- симпатичная такая
молодая devotshka, стоящая на одной ноге раскинув руки, а главное -- сразу
видно, сделана из серебра. Так что она была уже у меня в руках, когда я
входил в освещенную комнату со словами: "Привет-привет-привет. Давненько не
виделись. Наши краткие переговоры сквозь замочную скважину, пожалуй, нельзя
сказать чтобы так уж удались, не правда ли? Нет-нет, спорить не будем, я
сказал не будем спорить, старая ты поганая voniutshka". От яркого света в
комнате, где была старуха, я даже сморгнул. Там кишмя кишели koty и koshki,
катались по ковру, в воздухе летала шерсть, причем эти жирные stervy были
всевозможного вида и расцветки -- черные и белые, полосатые и рыжие, чуть ли
даже не в клеточку и всех возрастов от крошечных котят, которые гонялись и
играли друг с другом, до взрослых кошек и еле держащихся на ногах, но зато
чрезвычайно зловредных старых кошатин. Их хозяйка, эта старая ptitsa,
взглянула на меня в упор, по-мужски, и говорит:
придется тебя ударить!
меня, понятное дело, разобрал smeh, а она как ни в чем не бывало трясет ею,
угрожает. Ну, я усмехнулся -- блесь-блесь zubbjami -- и подбираюсь к ней
ближе, не забывая по дороге ее ubaltyvatt, а тут еще вижу вдруг на буфете
очень симпатичненькую вещицу, прекраснейшую вещицу, shtuku, которую
malltshik вроде меня, понимающий и любящий музыку, может только надеяться
увидеть воочию, потому что это была голова и плечи самого Людвига вана --
то, что. у них называется "бюст"; сделана она была из камня, с каменными
длинными волосами, слепыми glazzjami и длинным развевающимся шарфом.
зачарованный на нее уставясь, я шагнул, уже и руку даже к ней протянул, но
не заметил на полу блюдца с молоком, vliapalsia в него и вроде как
оступился. -- Оп-па, -- проговорил я, пытаясь удержать равновесие, однако
старая sumka с необычайным для ее возраста проворством успела-таки коварно
подобраться и принялась -- хрясь! хрясь! -- лупить меня по голове палкой. В
результате вдруг оказалось, что я стою на четвереньках и, пытаясь подняться,
повторяю; "О, бллин! О, бллин! О, бллин! " А она опять -- хрясь! хрясь!
хрясь! -- да еще приговаривает: "Клоп ты поганый, трущобное ты отродье, не
смей к нормальным людям в дома врываться! " Вся эта igra в хрясь-хрясь не
больно-то мне понравилась, я схватил мелькнувший передомной конец клюки, и
тут уже оступилась staruha, схватилась, пытаясь удержаться, за край стола,
но скатерть поехала, кувшин с молоком и молочная бутылка на ней сперва
заплясали, а потом -- бенц! бенц! -- на пол, разбрызгивая белое во все
стороны, и старуха тоже рухнула не пол с воплем: "Будь ты проклят,
мальчишка, ты еще получишь свое! " Все koshki в панике запрыгали, заметались
в кошачьем своем испуге и, не разобравшись, в чем дело, принялись
наскакивать друг на друга, раздавая злые toltshoki налево и направо --
ЯУУУУУУУУУ! вяууууууу! мяууууууу! Я встал на ноги, а эта злобная старая
погань ерзала в сбившемся набок парике по полу, пытаясь подняться, и я
сделай ей маленький toltshok в morder, что ей не очень-то понравилось -- она
взвыла оееооооой, и прямо видно было, как в том месте, куда пришлась моя
нога, ее веснушчатое, испещренное прожилками litso лиловеет-шмиловеет.
дерущихся вопящих кошатин, потому что услышал grornki мяв и мою ногу оплело
что-то меховое и состоящее сплошь из когтей и зубов; в результате я запрыгал
на одной ноге, тряся другой" и тщетно пытаясь освободиться, при этом в одной
руке я держал серебряную статуэтку, а другой силился через старуху
дотянуться до милого моему сердцу Людвига вана, хмуро взиравшего на меня
каменными глазами. Тут я наступил на другое блюдце, полное отменнейшего
молока, и чуть снова не полетел, -- да-да, все это и впрямь может показаться
забавным, особенно если это не с тобой, если тебе об этом приходится только
slushatt. В это время старая vedma, потянувшись через tshehardu дерущихся
кошек, схватила меня за ногу (все еще со своим "оееоооой"), а у меня
равновесие-то уже было нарушено, я и хряпнулся на этот раз со всего маху об
пол в молочные лужи, на дерущихся кошек, а рядом еще эта старая koloda
возится, пытаясь заехать мне кулаком в morder, и вопит: "Бейте его, жука
навозного, лупите, царапайте! ", имея в виду, что приказ должны исполнять
кошки, и действительно, несколько кошек, словно послушавшись старую veddmu,
бросились на меня и начали царапаться, как bezumni. Ну, тут я и сам стал как
bezumni, бллин, начал их koloshmatitt, а бабка как заорет: "Жук навозный, не
тронь моих котяток", да как вцепится мне в litsol Тут и я в kritsh: "Ax ты,
старая svolotsh! ", взмахнул серебряной статуэткой, да и приложил ей
хорошенький toltshok по tykve, отчего она наконец-то прочно успокоилась.
отдаленный звук полицейской сирены, и тут до меня доходит, что старая
svolotsh разговаривала тогда вовсе не с кошками, а с милисентами по
телефону: будучи, видимо, подозрительной от природы, она сразу к нему
кинулась после того, как я позвонил в zvonok, якобы обратившись за помощью.
Услышав этот пугающий shum ментовозки, я бросился к двери, где мне пришлось
изрядно повозиться, прежде чем я отпер все замки, цепочки, засовы и прочий
охранительный kal. Ну, открыл наконец и вижу: на пороге стоит Тем, а оба
других моих так называемых druga вовсю rvut kogti.
жжжжжжах! -- меня ею no glazzjam, одно слово артист, я только и успел, что
зажмурить вовремя веки. Я завопил, завертелся, пытаясь хоть что-то vidett
сквозь ослепительную боль, а Тем и говорит:
надо было так со мной поступать, ох, не надо было, bratets. -- И тут же до
меня донеслось буханье его раздолбанных govnodavov: сваливает, гад, со своим
"ух-ха-ха-ха" во тьму, а всего секунд семь спустя слышу, подкатил ментовский
фургон со своей сиреной, поющей, как какой-нибудь zverr bezumni. Я тоже выл
без умолку, кинулся куда-то наугад -- не туда! --- грохнулся головой об
стену, потому что глаза у меня были зажмурены, а из-под век текло ручьями --
diko больно. В общем, когда пришли менты, я вслепую возился в прихожей.
Видеть я их, естественно, не видел, зато почуял vonn этих ubludkov -- то
есть это сперва, а потом я ощутил их остервенелую хватку, когда тебе
заламывают руку назад и волокут. Еще я услышал голос одного из ментов,
который донесся из комнаты, той самой, полной kotov и koshek: "Досталось ей
крепко, но пока дышит", и все время бил по ушам diki кошачий мяв.
меня с размаху зашвырну" ли в машину. -- Коротышка Алекс собственной
персоной! Я выкрикнул в ответ:
и мне кто-то сунул toltshok кастетом в rot. Я за свое:
вонючие предатели? Меня один из них, из этих выродков griaznyh, полоснул
tseppju по glazzjam. Поймайте их, пока они не сбежали окончательно. Это все
они затеяли, братцы, поверьте! Я не хотел, меня заставили! Я не виновен, вас
покарает Bog!
запинав меня в угол фургона, а я все продолжал выкрикивать что-то насчет
моих так называемых друзей, пока до меня вдруг не doshlo, что это совершенно
без толку, потому что они скорей всего уже сидят в уюте бара
"Дюк-оф-Нью-Йорк", поят вонючих старых veshalok чем ни попадя от пива до
лучшего виски, а те знай повторяют: "Спасибо, мальчики, благослови вас
Господь, милые. Вы здесь сидели все время, это как Бог свят! Ни на минуточку
никуда не отлучались, ей-ей! "
меня, стиснутого меж двух ментов, попеременно то пинали, то били в morder
эти развеселившиеся kozly. Через некоторое время я обнаружил, что способен
слегка разлепить веки и сквозь слезы смутно видеть, как проносится мимо
дымный город, и все его огни сливаются, будто липнут друг к другу. Несмотря
на резь в глазах, я уже видел двух хохочущих ментов по бокам, видел шофера с
тонкой шеей, а рядом с ним быкоподобного vyrodka -- того, который с таким
сарказмом сказал: "Ну, коротышка Алекс, теперь нам предстоит чудесный
вечерок, ты чуешь? " Я говорю:
всем провалиться, сгореть к tshiortovoi матери, vyrodki, pidery griaznyje.
-- Они все над этим похохотали, а потом один из ментов стал крутить мне uho.
Толстый, который рядом с водителем, отвечает:
Бажанов Олег
Маккефри Энн
Пехов Алексей
Никитин Юрий
Прозоров Александр
Никитин Юрий