частью старые, хотя и не настолько, чтобы их бесформенные тела
окончательно утратили свою тошнотворную бодрость, - с интересом на него
смотрят. Тотеро снова и снова его представляет:
Энгстром, ты, наверно, помнишь его имя по газетам, он дважды поставил
рекорд округа - сперва в тысяча девятьсот пятидесятом, а потом сам побил
его в тысяча девятьсот пятьдесят первом, это был изумительный результат.
рты, - пожирают его такую странную здесь фигуру, а потом отправляют
кисловатые впечатления вниз, чтобы переварить их в своих отвратительных,
раздутых от пива утробах. Кролику ясно, что Тотеро для них просто шут, и
ему стыдно за своего друга и за себя. Он скрывается в уборной. Краска на
сиденье облупилась, раковина вся в потеках от ржавых слез крана с горячей
водой, стены засалены, на вешалке нет полотенца. Высота крошечного
помещения наводит жуть - один квадратный ярд потолка затянут густой
паутиной, в которой висят спеленутые белесой пленкой мухи. Подавленное
настроение Кролика усиливается, превращаясь в какой-то паралич; он выходит
и присоединяется к прихрамывающему и гримасничающему Тотеро, и они, словно
во сне, покидают клуб. Тотеро влезает к нему в автомобиль, и Кролик злится
на его непрошеное вторжение. Но, как и полагается во сне, не утруждая себя
вопросами, садится за руль и, когда его руки и ноги возобновляют контакт с
рычагами и педалями, вновь обретает силу. Мокрые приглаженные волосы
плотно облегают голову.
бросает он.
единственный советчик. - Голос его звучит устало и как бы издалека.
которой прежде шла канава с водой с фабрики искусственного льда. Едет
направо, подальше от Уилбер-стрит, где его квартира; еще два поворота
выводят его на Центральную улицу, которая огибает гору по направлению к
Бруэру. Слева земля уходит в глубокую расселину, по дну которой течет
широкая быстрая река. Скачущая Лошадь. Справа светятся бензоколонки,
мигают гирлянды разноцветных лампочек, протестуют фары.
развязывается язык.
знаю, что ты будешь джентльменом. И ручаюсь, что моя приятельница тебе
понравится. Это замечательная девушка, Гарри; все обстоятельства с самого
рождения были против нее, но она сделала большое дело.
согласен, Гарри? Я счастлив, счастлив, и считаю за честь иметь с ней даже
такие, я бы сказал, весьма далекие отношения.
волосами?
Женщины - обезьяны.
этот вопрос, Гарри, и ты разгадаешь загадку бытия. - Он ерзает на сиденье,
суетливо дергает ногами, наклоняется, хлопает Кролика по плечу,
откидывается назад, выглядывает в окно, снова поворачивается и снова
хлопает его по плечу. - Я ужасный человек, Гарри. Человек, вызывающий
отвращение. Гарри, сейчас я тебе что-то скажу. - Он и раньше, в бытность
свою тренером, вечно что-то всем говорил. - Моя жена утверждает, что я
человек, вызывающий отвращение. Но знаешь, с чего это все началось? Это
началось с ее кожи. Однажды весной, в тысяча девятьсот сорок третьем или
сорок четвертом, во время войны, ее кожа вдруг ни с того ни с сего стала
отвратительной. Словно сшили в одну шкурку тысячи ящериц. Сшили кое-как.
Ты можешь себе это представить? Ощущение, что кожа ее состоит из отдельных
кусков, привело меня в ужас, Гарри! Ты меня слушаешь? Ты не слушаешь. Ты
думаешь о том, зачем ты ко мне пришел.
мой мальчик. Сегодня наш вечер. Сегодня не время для жалости. С деревьев к
нам падают настоящие женщины. - Он показывает руками, как с деревьев
что-то падает. - Поймаешь - пожалуйста!
нетерпение. Они ставят машину в стороне от Уайзер-стрит и встречают девиц
у дверей китайского ресторана.
цвет, обрамляя их пушистые волосы, придает им легкий оттенок увядания.
Сердце Кролика, обгоняя его, с глухим стуком устремляется вперед по
мостовой. Когда они подходят, Тотеро представляет его Маргарет:
мне довелось представить друг другу двоих столь выдающихся молодых людей.
- В поведении старика чувствуется странная робость; он вот-вот
закашляется.
Маргарет всего лишь копия Дженис - такая же землисто-бледная козявка,
такое же непроходимое упрямство. Еле шевеля губами, она лепечет:
забыл. - Он откашливается.
скорее плотная. Но высокая. У нее блеклые голубые глаза в прямоугольных
глазницах. Крутые бедра распирают платье. Грязновато-рыжие волосы собраны
узлом на затылке. На платной стоянке у нее за спиной отступают вдоль
поребрика счетчики с красными язычками, а у ног, втиснутых в лиловые
ремешки, буквой Х сходятся четыре квадратных плиты тротуара.
хоть что-нибудь сказать. Его почему-то бросает в дрожь.
тему для разговора. - Куда направятся мои малютки?
правления должен взять на себя он. Тотеро, пятясь, словно рак, натыкается
на проходящую мимо пожилую пару. От толчка на лице его изображается такое
изумление и он так многословно извиняется, что Рут хохочет; смех ее
разносится по улице, словно брошенная оземь горсточка монет. Эти звуки
снимают напряжение, и Кролик чувствует, как наполняется теплым воздухом
пространство между мышцами груди. Тотеро первым протискивается сквозь
стеклянные двери, Маргарет идет за ним, а Рут берет Кролика под руку и
говорит:
пятьдесят первом.
оба они даже в школах на разных концах города выучили одно и то же и
приобрели одни и те же взгляды на жизнь. Взгляды выпуска пятьдесят первого
года.
за свои слова, она кажется такой добродушной, а в те времена, может, даже
была хорошенькой. Теперь цвет лица у нее скверный. Однако волосы густые, и
по ним можно судить.
возле стеклянной стойки, за которой девушка-американка в кимоно
пересчитывает истрепанные ассигнации.
подает его Кролику. От мягкой буклированной ткани поднимается волна духов.
китайским, и на стенах еще висят розовые виды Парижа. Рут слегка
пошатывается; Кролик, шагая сзади, замечает, что ее желтые от напряжения
пятки то и дело разъезжаются в разные стороны в переплете лиловых
ремешков, пригвождающих ноги к шпилькам-каблукам. Однако широкий зад,
влитый в блестящее зеленое платье, сохраняет спокойствие. Плотная талия
подтянута так же аккуратно, как прямые линии ее лица. Вырез платья
обнажает треугольник жирной белой спины. Подходя к кабинке, он
наталкивается на нее и тычется носом ей в макушку. Острый запах ее волос
Володихин Дмитрий
Суворов Виктор
Круз Андрей
Орловский Гай Юлий
Сапковский Анджей
Смоленский Вадим