выяснить, в чем проявляется этот Сомов отдельно от своего
сплоченного творческого коллектива.
талантливые ученики, инициативные сотрудники, они воплощают,
доводят твои идеи.
Надоело раздавать идеи, заставлять других воплощать... Не
желаю, - вдруг огрызнулся я. - Вы кто? Вы член госкомиссии? Я
вам официально заявляю, что подаю в отставку.
Но пойми: если и получится, так ведь это семечки по сравнению с
твоей темой. Пусть она не лично твоя. Разве это важно? Что
нужнее: сделать табуретку или построить дом? Ты что можешь сам,
своими силами - табуретку, не больше. У тебя восемьдесят
человек Восемьдесят голов, - сказал Климов. - Что бы ты сам ни
сделал, это будет меньше. Да, жертвовать собой, да, ради этих
гавриков, да, отказываться от собственной работы... Устраивает?
А как ты полагаешь, допустим Курчатов или Вавилов, они ничем не
жертвовали?..
Климове была потертая кроличья ушанка еще первых послевоенных
лет, полученная по ордеру. Он любил старые вещи. Он был похож
на старенького бедного продавца лотерейных билетов. Никто не
подумал бы что красноносый старичок - член всяких иностранных
академий и вообще...
будешь в Киото - поинтересуйся там садом дзэн.
камни ответят. Еще два-три года - и конец. Для экспериментатора
- предельный возраст. Для каждой специальности есть свой
возраст расцвета. Через три года уходить будет некуда. Буду
держаться за должность, буду оправдывать свои жертвы, как это
делает Климов, и очень любить своих учеников за то, что они
позволяют мне еще жертвовать собой...
7
радиобашни. Нечто вроде Эйфелевой и, конечно, выше ее, все
башни теперь стараются быть выше, хоть чем-то переплюнуть ее.
Вдобавок, она стояла на холме, над Токио. Лифт привез нас в
застекленную обзорную галерею. Токио лежал где-то внизу, многие
вообще не обращали на него внимания, а толпились у прилавков
сувениров. Красивые девушки продавали золоченые башни, торты с
башнями, открытки, слайды, кукол, напитки.
по-немецки похожая на мартышку маленькая девица в круглых
черных очках.
сконструировал для светскости еще одну фразу: - Лучшее виски из
тех, которые я не пил.
улыбнулась, - за этими огромными модными очками не разберешь.
них город выглядел веселее. В натуре он был скучен. Даже
Нью-Йорк с крыши "Эмпайр стейт билдинг" не казался таким
безнадежно серым, как Токио. Солнце уличающе высветило
пепельно-серую бетонную геометрию зданий, площадей, эстакад,
стадионов. Редкие сады и парки ничего не могли поделать с этой
каменно-чадящей пустыней. Собственно, пустыни-то не было -
что-то там внизу копошилось, сверкало, дымилось. По бетонным
лентам ползли поезда, машины, и в пазах улиц шныряли машины, но
все равно ощущение безжизненного механизма исходило от этого
бетонного устройства. Огромный механизм работал, железо
двигалось, но назначение этой огромной распластанной машины
было непонятно. Она не имела определенного профиля, четких
границ. Она поражала лишь размерами. Хорошо, что с одного края
ее пресекало море, но там, где не было моря, город расползался,
сливаясь в бесформенно-грязноватую массу, сходил на нет и все
же тянулся бесчисленными деревянными домишками, стиснутыми до
духоты, И дальше уже неразличимо колыхалось что-то едкое,
нечистое словно дыхание больного. Даже Сомов был несколько
подавлен этой панорамой.
Тэракура не слыхал. - Никогда я еще не видел такой большой
свалки.
- Что, оказывается, может сделать человек, - целую страну.
Конечно, не хватает красоты. Вернее, общей цели, единого
замысла.
прерву. Я дождался, пока он истощенно умолк.
для производства отбросов.
пластика, заваливающего все это пространство, весь остров, горы
банок из-под кока-колы, пива, упаковки с названиями фирм,
бутылки, покрышки, свалки старых машин, транзисторов,
холодильников, пластинок аккумуляторов? Город извергал отбросы;
вещи, едва появившись, устаревали, становились отбросами. И
некуда было девать эту старую синтетическую обувь, сорочки,
парики, канистры, тюбики, капсулы от пилюль, зажигалки...
фрукты. Был февраль, а на лотках лежали груды желтых
грейпфрутов, груш и пушился салат, извивались огромные огурцы.
По ним нельзя было определить, осень сейчас или зима. Клубника
продавалась круглый год, по-летнему блестящая, пахучая. Времена
года в бетонных укрытиях города почти не ощущались. И утро было
не отличить от дня. Белый свет дневных ламп освещал офисы,
универмаги, отели. Гудели кондиционеры, поддерживая постоянную
температуру. Подземный Токио, с его ресторанами,
супермаркетами, улицами, кафе, вообще не знал, что там наверху
- дождь, мороз или солнце. И летом, и зимой работали катки,
лыжные трамплины. Жалюзи моего номера в отеле никогда не
открывались, да и зачем...
"Сантори", там осталось немного. - Давайте, давайте. Вы не из
нашего автобуса? Слава богу, оказывается, есть еще люди не из
нашего автобуса. А из какого вы автобуса?
припухшими синими глазами. - Никогда не пила с русскими.
научно-технической революции. Она засмеялась. У нее были