метаться среди множества драгоценных хрупких безделушек: такая сцена была
бы достойна фильмов Мак-Сеннета, но ей никак не было места в нашей
респектабельной действительности. Кроме того, если Нэнни наловчилась почти
прилично одевать Сильву, мне это удавалось лишь с огромными трудностями, а
порой не удавалось вовсе. И ни я, ни миссис Бамли так и не смогли пока
приучить ее мыться в ванне. А потому стоило закрыть окна и двери в ее
спальне, как комната тут же пропитывалась острым запахом дикого зверя. Так
оно и случилось в отсутствие Нэнни, ибо весь день я проводил на ферме и не
мог следить за Сильвой. По возвращении я буквально задыхался от вони. И я
не мог попросить Фанни заменить меня: она боялась подходить к моей "бедной
племяннице", которая, по ее уверениям, внушала ей страх.
кого их и вовсе нет, так вконец свихнешься! - И, добавив: - Лучше уж мне
держаться подальше, - тут же подтверждала свои слова делом.
устраивать в комнате мощные сквозняки, проветривать в саду ковры и одеяла.
Но как, оставшись одному, открыть окно - ведь Сильва может тут же
выскочить наружу. Я понимал, что прыжок с высоты шести-восьми футов не
испугает ее, и у меня не было никаких оснований полагать, что она уже
распростилась с мыслью о бегстве в свой драгоценный лес. Значит, придется
привязывать ее. Легко сказать - привязывать! Продеть один из моих поясов в
пряжку, прикрепить ее к цепи, а цепь к ножке кровати не составляло никакой
трудности, оставалось только придумать, как надеть этот пояс на Сильву.
Помните: лучший способ изловить птичку - насыпать ей соли на хвост?
сторожко, мгновенно просыпалась, и ее трудно было застать врасплох. Сон у
нее был действительно лисий - даже не вполглаза. Любой звук поднимал ее на
ноги. Итак, моим последним шансом на удачу были наши игры. Сильва очень
любила играть с Нэнни и со мной, когда мы на это соглашались.
ей спать. Иначе, когда мы не занимались ею, когда она не ела или не бегала
от двери к окну, принюхиваясь, повизгивая (мы так и не смогли изжить в ней
эту привычку) и пытаясь выбраться из комнаты, все ее дневное время было
занято сном. Самое тягостное для зверя в неволе - это скука. Всякое живое
существо, едва лишь оно перестает заниматься привычным делом, утрачивает
смысл и основы своего существования, ощущает пустоту и полную
бесполезность его. Скука для животного куда более тягостна, чем для
человека, она лишает его интереса к жизни, и против этой смертельной
напасти оно борется лишь одним способом - сном. Двадцать раз на дню Сильва
начинала зевать во весь рот, едва не вывихивая себе челюсть, как запертая
в четырех стенах собака, с тем же долгим жалобным подвыванием. И, подобно
собаке, она сворачивалась клубочком и засыпала - на десять минут, на
четверть часа. Проснувшись, она начинала метаться по комнате, пыталась
играть. Если Нэнни и я занимались другим делом, она охотилась: ее
излюбленной дичью был табурет. Маленький, круглый, он вертелся у нее в
лапках, то есть я хочу сказать - в руках, как клубок шерсти, который
гоняет кошка. Ей нравилось катать его по комнате и догонять; потом, когда
это надоедало, она набрасывалась на какой-нибудь стул и, таким образом,
два или три уже сломала. Я восхищался ее ловкостью: она ни разу не
ушиблась, как бы ни падала на пол со своей добычей. Она могла разбить
стул, но на теле у нее не оставалось ни единого синяка.
ведь поинтереснее, чем сражаться со стулом, хотя игра всегда носила один и
тот же характер борьбы. Я был значительно сильнее ее, но отнюдь не
проворнее и, оказываясь побежденным, не всегда делал это по доброй воле. В
таких случаях она кусала меня за ухо, в шею. Я старался не слишком
затягивать игру: бороться с красивой девушкой в легкой одежде - не самый
лучший способ сохранять хладнокровие, даже если сознаешь, что перед тобой
всего лишь лисица. Я грубовато отталкивал ее, но она не обижалась, только
замирала на мгновение, пристально глядя на меня своими зелеными,
холодными, неподвижными глазами, потом зевала со стоном и отправлялась
спать.
Сильву пояс. Поверьте, нелегко одной рукой застегнуть пряжку, однако мне
удалось сделать это до того, как она успела понять, что произошло. Она
попыталась вырваться, но пряжка уже защелкнулась. Я думал, она убьется,
так яростно она отбивалась и рвалась, но цепь была крепкая, кровать
тяжелая, и дело кончилось тем, что после серии бешеных рывков, безумных
метаний, прыжков и кульбитов, от которых она едва не перерезала себя
пополам, накрененная кровать очутилась в другом углу комнаты, а рядом на
полу лежала Сильва, такая же выдохшаяся, измотанная, как в тот памятный
день охоты, когда она спасалась от собак.
вытащить на солнышко подстилку и матрас и расстелить на лужайке ковер и
одеяла. Время от времени Сильва опять впадала в неистовство, но
безуспешно. Расстегнуть пряжку ей было не по силам - я выбрал застежку с
секретом. Когда запах выветрился, я запер окна и двери и освободил Сильву,
отстегнув цепь, но оставив на ней пояс, так как прекрасно понимал, что во
второй раз этот номер у меня уже не пройдет. Тогда как "закрепить
карабин", как говорят моряки, - это всего лишь вопрос ловкости рук и
неожиданности.
была напугана и разъярена. Вне себя от бешенства, она жестоко искусала
меня. Когда я наконец справился с делом, она, изогнувшись, выскользнула у
меня из рук и забилась в свой любимый угол между стеной и полукруглым
комодиком, откуда стала наблюдать за мной так же зорко и настороженно, как
в первые дни. Я спрятал цепь в ящик, перетащил кровать на прежнее место,
расставил вещи по местам и вышел из комнаты, чтобы дать моей лисице
успокоиться.
издали и спряталась с ней под кроватью. Казалось, она забыла все немногие
усвоенные ею слова, и они вернулись к ней очень не скоро, лишь когда она
полностью успокоилась.
его, теребила пряжку, но, ничего не достигая, в конце концов привыкла к
нему. Однако в комнате снова запахло зверинцем, и в следующую пятницу, к
тому времени как моя милая Сильва опять стала ручной, пришлось все
начинать сначала. Я улучил момент, когда она, повернувшись ко мне спиной,
старательно обгладывала петушиный остов, и проворно, так что она даже
сперва не заметила, зацепил крючок цепи за пряжку. Увидев, что я открываю
окна и дверь, Сильва вскочила и, почувствовав, что ее держит цепь, вновь
стала рваться, хотя и не так бешено, как раньше. Она следила за каждым
моим жестом. Я успокаивающе твердил:
действительно затихла, замерла, только руки ее по-прежнему упорно теребили
ремень. Я вынес на воздух подстилку, ковер и расстилал их на траве, когда
вдруг услышал за спиной звук мягкого падения. Обернувшись, я увидал
Сильву, еще на четвереньках, в цветочной клумбе у стены дома. Мгновенно
поднявшись на ноги, она в три прыжка достигла ограды. Я остолбенел от
изумления. На Сильве была шерстяная рубашка, но без пояса: вероятно,
неустанно теребя его, она случайно расстегнула пряжку. Теперь уже поздно
было волноваться по этому поводу. Не успел я опомниться, как она
перемахнула через забор и с быстротой лани помчалась к лесу. Я бросился
следом, выкрикивая ее имя, но бежал в два раза медленней, чем она. Я еще
не одолел и четверти луга, как Сильва испарилась, исчезла в густых лесных
зарослях.
откликнется, а отыскать ее в чаще нечего и думать. Несмотря на это, я
вернулся, оседлал на ферме лошадь и начал свою одиночную верховую охоту,
которую ожесточенно продолжал до самой темноты. Я поднял множество всякого
зверья, и среди прочих лисицу, но та была более крупная и матерая, чем
Сильва до своего превращения, да и мех у нее был с серым отливом, так что
я не стал гнаться за ней. Правда, тут у меня мелькнула мысль, что я ничуть
не удивился бы обратному превращению, может быть, даже ожидал увидеть
Сильву снова в лисьем обличье. Одновременно я вынужден был признаться себе
самому, что моя привязанность к ней была не менее двойственной, чем она
сама: в каком бы виде я ни нашел ее - зверем ли, женщиной ли, - я бы от
чистого сердца возблагодарил за это небеса.
Комната показалась мне зловеще-мрачной - холодная, пустая. "Ах! Если я не
найду ее, я женюсь, - подумал я. - Я уже разучился жить в одиночестве.
Женюсь на Дороти". Но перспектива ввести сюда не мою лисицу, а другое
существо почему-то вызвала у меня внутренний протест, странное и
невыносимое ощущение кощунственной измены. Словно я был вдовцом, которого,
едва он схоронил жену, посещает недостойная мысль жениться снова. Боже! И
все это из-за какой-то лисицы! Я был в равной мере поражен и подавлен
этим. Истина заключалась в том, что, если бы мне сейчас предложили
выбирать между красивейшей девушкой Англии и моей лисицей, пусть даже в ее
первоначальном облике, я бы не стал колебаться ни секунды... По этому
примеру вы можете измерить всю силу этого моего безумного наваждения к
концу изнурительных поисков Сильвы.
10
рыскал по лесу, с ужасом вслушиваясь в отдаленный гомон загонщиков и лай
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Конан-Дойль Артур
Сертаков Виталий
Лукьяненко Сергей
Влодавец Леонид