смог узнать о семье хоть что-нибудь. Он часто думал о дочерях, какие
они сейчас, чем живут; ему было интересно, на кого они стали похожи,
повзрослев, и он думал: хорошо бы на мать, - потому что их мать была
первой его любовью, и он всегда был убежден, что в ней есть нечто
особенное, называемое в просторечье изюминкой, а это, как известно,
важнее любой красоты. Но вообще-то он не думал о высоких материях,
мысли были больше пустяковые, например, какие оценки у старшей в
аттестате и не раздумала ли она поступать в Московский энергетический
институт - был у них когда-то разговор, года за полтора до войны. И
еще он думал о щеглах, которых любила младшенькая. Вольеры висели с
обеих сторон ее кровати, так что она сама подливала им воду и сыпала
зерно...
вместе с тысячами других минчан расстреляли за Уручьем, во рву, в
каких-то десяти-пятнадцати километрах от места, где они каждое лето
снимали дачу...
немецкая оккупация - не по газетам, своими глазами видел, - и знал,
что это тоже может однажды войти в его жизнь. Это знание сидело в нем
где-то очень глубоко; пожалуй, не столько знание - страх; но Алексей
Иннокентьевич никогда не давал ему воли, не выпускал его на
поверхность сознания, ибо был убежден, что нет ничего бессмысленнее и
страшнее страха. Он знал, знал, знал! - и старался не думать об этом,
старался держаться так, словно это не имеет к нему отношения, словно
он сидит в ужасном кино, вот выйдет из него, и все будет хорошо, они
опять соберутся вместе - его девочки, его жена и он...
партизанами, не саботировал мероприятия комендатуры. Это были не те
люди. Им бы управиться со своими делами, со своими комплексами и
бедами, истинными и мнимыми; тихо прожить, продержаться, никому не
мешая, до прихода своих. А их просто уничтожили. Ни за что. Ведь
нельзя же всерьез думать, что из-за Малахова, давным-давно пропавшего
из поля зрения всех, кто знал его раньше как партийного активиста. Это
ведь было так давно! И при чем тут они? Скорее всего однажды
запущенная машина уничтожения для оправдания своего существования
должна была кого-то уничтожать. И они попали "в процент"!..
процент"...
к этому неподготовленным, и неожиданно сломался, хотя всегда
производил впечатление человека твердого и непоколебимого, да и сам
думал о себе только так. А тут он вдруг как-то сразу ослабел, и у него
не стало сил к жизни.
более нелюдим. Целые дни он сидел в своем кабинете за письменным
столом; сидел, закрыв глаза, никуда не звонил, ничем не интересовался;
никто не знал, что он ел эти дни и ел ли вообще.
дела у разведчиков. Порядок, сказали ему, идут по маршруту, каждые
сутки регулярно выходят на связь. Больше он об этом не спрашивал. Хотя
что он мог спросить? Ведь и так ему каждый вечер приносили очередную
их радиограмму.
затворничество и поднялся на этаж выше, в оперативный отдел, к
офицерам, которые занимались этой же операцией. Как вы находите работу
группы? - спросил он. Ну что, - сказали ему, - ребята стараются,
делают материал из ничего. И если там где-нибудь есть фон Хальдорф,
они его откопают. Карту, - сказал Малахов.
обороны, затем ее тылы; затем натыкался на крестик - на первый
контрольный пункт. Все контрольные пункты были пройдены довольно четко
и почти в срок. Разведчики не ограничились этим, по собственной
инициативе захватили еще на полста километров в глубину и только потом
повернули, причем возвращались они не просто, а продолжая поиск: шли
челноком, влево-вправо; на карте это получалось, как гармошка, которую
нанизали на прежний маршрут. Профессиональная работа.
усмехнулся. В провалившихся серых глазах на миг словно свет зажегся -
и погас.
- сказал Малахов, - и маршрут тоже. И через два часа представить мне
свои соображения. В этом ключе.
уже все решил, план сложился мгновенно, и Малахов с неожиданной
(учитывая последние дни) энергией тут же приступил к его реализации.
и не все из них благоприятствовали планам Малахова.
армий "Центр", Гитлер передал командование ею фельдмаршалу Моделю,
сместив прежнего фаворита, безвинно пострадавшего фельдмаршала Буша.
Это произошло двадцать восьмого июня, а уже на следующий день Модель,
который продолжал возглавлять и группу армий "Северная Украина", начал
переброску в Белоруссию мало-мальски свободных войск с участков,
находившихся пока в его компетенции. Наша разведка донесла, что немцы
направили на север шесть дивизий, из них три танковые. Ситуация
складывалась благоприятно, армии 1-го Украинского фронта стали
готовиться к наступлению.
"языка" - офицера связи немецкой 17-й танковой дивизии. Его буквально
вытащили из-за стола; это было в Сокале, в самом центре, на какой-то
пирушке, и протрезвел немец только на следующий день, уже в Новом
Селе, где стоял штаб маршала Конева. Офицер оказался словоохотливый.
Он рассказал, что в штабе Моделя знают о предстоящем наступлении, даже
о приблизительных сроках его, и что командующие армиями уже
разработали порядок отвода войск на вторую полосу обороны, едва будет
установлено, что Красная Армия начала наступление - чтобы
подготовительный артиллерийский удар пришелся по пустым позициям. В
общем, у командования сложилось мнение, что немецкая разведка
работает уж слишком хорошо.
найти фон Хальдорфа.
рассчитывал на доброе к себе отношение всех фронтовых "тузов", от
которых зависела поддержка операции, но поскольку о существе ее никто
не имел понятия (секретность удалось сохранить), требования Малахова
некоторые рассматривали чуть ли не как роскошь.
воспользоваться, оказывается, уже несколько дней сражался где-то в
районе Белостока. И штурмовики, обещавшие поддержку, перебазировались
под Минск. А прилетевшими им на смену эскадрильями командовали
незнакомые люди. "Мы знать ничего не знаем, - говорили они Малахову. -
Вот пусть начальство спустит приказ - тогда пожалуйста; сделаем, что
надо, в лучшем виде".
может, только замерзло на время, и это нашло отражение в его облике,
да так, что было заметно всем. Он превратился в живой автомат,
который, методично преодолевая препятствие за препятствием, неумолимо
идет к цели. И он ходил из штаба в штаб, с этажа на этаж, и хотя штаб
фронта все еще не установил окончательно, какие авиационные корпуса
после нанесения удара на главном, Львовском направлении, будут
переброшены южнее, на Станиславское, - он все-таки сумел договориться
с летчиками и десантниками. Все в конечном счете решилось
положительно. И затратить-то пришлось на это лишь полтора дня; если
реально смотреть на вещи - не так уж и плохо.
отдел и почти до восьми передавал текущие дела заместителю. Потом они
вместе поужинали в офицерской столовой, и, когда пришло время
собираться, Алексей Иннокентьевич даже растерялся, поскольку
выяснилось, что, кроме двух-трех бумажек, ему и брать-то с собою
нечего. В последнюю минуту он все-таки положил в портфель чистое
полотенце, зубную щетку и бритвенный прибор, хотя и решил еще раньше,
что в поиске будет действовать в немецкой форме, значит, и предметы
туалета у него должны быть подобраны соответственно. Но этим он мог
разжиться на месте. Потом он сел в свою "эмку", сказал шоферу: "Давай
через Тарнополь, - закрыл глаза и выдохнул еле слышно, словно поставил
точку на прошлой жизни: - Все..."
старых тополей, становилось совсем сумеречно. Движение было небольшое;
вот через час-полтора здесь не протолкаешься: последние двое суток
перед наступлением - самая лихорадка. "Красивые места", - думал
Алексей Иннокентьевич, глядя на распаханные холмы с дальними
перелесками, с лентами огородов, но он не жалел, что никогда больше не
увидит этого. Он вообще об этом не думал. Его душа жила одним:
ожиданием. Она терпеливо аккумулировала в себе ненависть. "О боже, -
думал Алексей Иннокентьевич, - что происходит с нами? Я всегда считал
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Пехов Алексей
Сапковский Анджей
Белогорский Евгений
Посняков Андрей