сразу место на кладбище". Хорошо? А он пьет.
при случае...
видели? Страшная женщина! Разве она его любит? Она любит только свою
красоту, и больше ничего! Это сердце, неспособное к любви. Мрачная
пустыня, а не сердце! На меня она смотрит, как... Клянусь вам, я на
паршивую собаку смотрел бы добрее, чем она смотрит на меня! Нет, ничего, я
терплю, я все стерплю ради бедного Семы...
мужик могучий. Деятелен, энергичен, сам черт ему не брат. Вчера мы с ним
ноздря в ноздрю пили, даже я маленько покосился, а ему хоть бы что. Его
надолго хватит, честное слово. Он еще вас похоронит.
впечатление?
кем посоветоваться, поневоле начинают появляться мысли... Может быть,
может быть...
касается вина, так я вам напомню прекрасное четверостишие Омара Хайяма:
гостиницы "люкс", несколько раз уже давал нетерпеливые сигналы, но Сиверс
и Мирон Ильич его не слушали. "А помните вот это?" - спрашивал Сиверс.
"Да-да, прекрасно, возвышенно, - отвечал Мирон Ильич, - а помните вот
это?" И они все читали и читали стихи, и старик хлюпал от радости, да и
Сиверс был растроган.
вышедший из нее большой человек, как приоткрылась дверь. Посредине комнаты
на цыпочках стоял Мирон Ильич и, размахивая руками, декламировал:
- Я вижу, что вы с моим папой уже нашли общий язык.
8
утра. По мере того как крепчала жара, командование переносило начало
рабочего дня все раньше и раньше. Теперь он начинался уже в пять часов, и
все равно спасения не было. В служебных помещениях люди сидели измученные,
потные, злые, прилипшие к своим стульям. Иногда даже напиться было нечем,
и служащие бегали из отдела в отдел в поисках воды. Об испытательных
площадках и говорить нечего - там был сущий ад, и все-таки изнуренно и
упрямо работали черные, на себя непохожие офицеры и солдаты. И среди этого
раскаленного окаянства особым миром приволья была пойма. Наверху - плоская
степь, мертвое однообразие, карающий зной. Внизу - пойма.
дня ко дню. Река здесь распадалась на сотни рукавов, намывала и снова
разрушала песчаные острова, затопляла ивняковые заросли, выворачивала
вверх корни - разнузданная смесь воды, песка и растительности. Кусты и
деревья в пойме росли где попало; где только удавалось зацепиться корнями:
на берегу так на берегу, в воде так в воде. Все это пускало листья,
произрастало, буйствовало. В узких протоках, где вода бежала особенно
быстро - на веслах не выгребешь, - ветки затопленных кустов напряженно
дрожали, согнутые течением, и все-таки зеленели, зеленели изо всех сил.
Были в широкие рукава, где все более или менее приходило в порядок:
посредине - вода, по краям - зелень. Один из таких рукавов, рукав-богатырь
шириной полкилометра, а то и больше, облюбовали приезжие - командировочные
- для купанья. Местные жители купаться почему-то не ходили, отсиживались
после работы в домах.
завесили, детей воспитывают, а здесь - такая красотища! Силой бы притащил.
Скворцов, Манин, Теткин, Джапаридзе, а из женщин - Лора, Томка и Лида
Ромнич. Они пришли с площадки; рядом с Теткиным лежал мегафон, который он
"для форсу" таскал с собой на испытания, любил при случае ругнуться в
трубу, но в присутствии женщин удерживался. Сейчас женщины отдельной
кучкой жались поближе к кустарнику с его мелкой, коротенькой тенцой;
мужчины добросовестно загорали. Один Джапаридзе солнца избегал, потому что
по неосторожности уже обгорел. Он сделал себе небольшой шалашик из
простыни, подпертой мерной линейкой, и лежал под ним на одеяле, спрятав от
солнца упитанный малиновый торс, но выставив наружу ноги. В руках у него
был "Огонек", он решал кроссворд.
Под собой - индивидуальное одеяло, над собой - индивидуальная крыша.
Непримиримый борец за собственное благополучие.
Для гостиничного - слишком красивое.
Казанова лихаревского масштаба. Каждый вечер он бреется с риском для
здоровья, надевает галстук-бабочкой системы "смерть девкам" и уходит на
поиски любовных утех...
Лихаревке работает. Знаю, например, что вы предпочитаете брюнеток средней
упитанности, в отличие от Теткина, который более разнообразен в своих
вкусах... Теткин, подобно трудолюбивой пчеле, снимает мед с любого
цветка...
массы. Ты опустошаешь нас своим цинизмом.
а я в воду. Кто со мной? Поплыли на ту сторону, а?
чуть не до позвоночника.
за что только тебя женщины любят?
худой разноцветной спине молча встала и пошла в воду. Войдя по пояс, она
бросилась и поплыла. "Да она - разрядный пловец", - сразу отметил
Скворцов. Лида шла кролем с той непостижимой мягкостью слитных движений,
которая делает человека в воде похожим на рыбу, на выдру, на дельфина.
Скворцов тоже кинулся в воду и, подстроившись, поплыл рядом с ней. Лида
высунула голову, гладко облипшую мокрыми волосами. Чужое, озорное лицо
казалось лилово-коричневым.
воздуха. Под водой было светло и слабо солнечно. В метре-полутора от себя
сквозь пронизанную солнцем воду он увидел длинные, мягко колеблющиеся ноги
и плоско очерченный живот; плывущая фигура уходила вглубь, в
полупрозрачную зеленоватую муть. Небольшая рыбка, юрко махнув хвостом,
сиганула мимо его лица; от нее бисером бежали вверх блестящие пузырьки.
Скворцову не хватило дыхания, он вынырнул. Огляделся - Лиды не было видно.
Только он начал беспокоиться и собрался опять нырнуть, как небольшая
темная голова появилась поодаль, ниже по течению, обернулась, открыла рот
с целым парадом белых зубов, крикнула: "Догоняйте!" - и бросилась поперек
реки. Снова мягкой мельничкой завращались согнутые руки. "Отлично плывет,
- подумал Скворцов, - а все равно мне ничего не стоит ее догнать, ведь я
мужчина, царь природы". Он поднажал, с наслаждением вложил силу и пошел
быстро, резво, с хорошим наплывом. Догнал, конечно, и перегнал, потом
сбавил скорость и поравнялся. Он перешел с кроля на брасс - и она тоже,
легко, естественно, словно перетекла из стиля в стиль. Теперь они шли
рядом, не торопясь, отчетливо выделывая каждое движение.
Шилова Юлия
Куликов Роман
Володихин Дмитрий
Глуховский Дмитрий
Глуховский Дмитрий
Вронский Константин