он провел по горлу.
Демобилизованные засмеялись, и вместе со всеми Алтынник. И, может быть,
первый раз за все время он понял, что Ишты-Шмишты, в сущности, неплохой
мужик и что, как видно, ему, несмотря на то, что он майор, летчик первого
класса, получает кучу денег, здесь тоже несладко.
Майор пожал каждому руку, пожелал всего, чего желают в таких случаях.
Алтынник скомандовал "налево" и "шагом марш", и демобилизованные пошли к
проходной не строем, а так - кучей.
Машину им, конечно, не дали. Вчера, говорят, Ишты-Шмишты поругался из-за
этого с командиром полка. А идти до станции предстояло километра три с
вещами.
Уже подходя к КПП, встретили Казика Иванова с сумкой. Кинулись в последний
раз к нему - нет ли писем.
там тебя на КПП баба какая-то дожидается.
У Алтынника руки опустились.
решил двинуться через дальнюю проходную, бывшую в другом конце городка.
Но, когда вышел за ворота, первый человек, которого он увидел, был Борис.
В новом синем костюме, в белой рубашке с галстуком, Борис разговаривал с
часовым. Увидев Алтынника, Борис заулыбался приветливо и пошел навстречу,
Алтынник опустил чемодан на землю.
там покарауль, а то он, может, не знает, что мы здесь стоим. - Он
повернулся в сторону главной проходной и, приложив ко рту ладонь, закричал:
Алтынник растерялся. Что делать? Бежать? Да куда побежишь с чемоданом?
Догонят.
А Людмила с белым свертком, перевязанным синей лентой, уже приближалась.
он, наш папочка дорогой. Вот он нас ждет. Не плачь.
Она перехватила сверток в левую руку, а правую, не успел Алтынник
опомниться, обвила вокруг его шеи и впилась в его губы своими. Не резко,
но настойчиво отжал он Людмилу от себя, отошел в сторону и рукавом вытер
губы.
Из свертка послышался какой-то писк, который, по всей вероятности, издал
Петр Иванович. Людмила снова стала подбрасывать его и бормотать:
не бросит.
Алтынник прошелся вокруг чемодана.
шаржируй, потому что я не знаю, откуда он у тебя есть, и никакого к нему
отношения не имею. Что касается всего остального, то я нашу женитьбу ни за
что не считаю, потому что вы завлекли меня обманом в виде нетверезого
состояния.
Он взял станцию.
Обманули!
Алтынник прибавил шагу.
Бросил! Родной папка! Сиротинушка ты моя горемычная!
Алтынник не выдержал, остановился. Оглянулся на проходную, там уже
высыпали и с любопытством смотрели свободные солдаты из караульного
помещения.
Ты же знаешь, что я тут ни при чем,
вылитый. У нас вся деревня, кому ни показывали, говорит: капля воды -
Иван. Да ты сам погляди. Людка, не ори, дай-ка сюда робенка.
Он взял у сестры сверток и развернул сверху. Алтынник невольно скосил
глаза. Там лежало что-то красное, сморщенное, похожее скорее на недозрелый
помидор, чем на него, Ивана Алтынника. Но что-то такое, что было выше его,
шепнуло ему на ухо: "Твой". И сжалось в тоске, и заныло сердце. Но
сдаться для него сейчас - значило смириться и поставить крест на всем, к
чему он стремился.
глазом моргнуть, как сверток очутился в пыли у его ног. - Забери его, гад
ненормальный! - закричала Людмила и побежала в сторону станции. -Борис!
кинулся за Людмилой. Догнал ее, остановил, о чем-то они коротко между
собой поспорили и пошли, не оглядываясь, дальше.
С чемоданом в руках и с раскрытым ртом Алтынник долго стоял и смотрел им
вслед.
Он поставил чемодан и опустился на колени над свертком. Отвернул угол
одеяла. Маленькое красное существо, у которого не было ничего, кроме
широко раскрытого рта, закатывалось от невыносимого горя. И казалось
непонятным, откуда столько силы, чтобы так кричать.
Никто тебя не бросает. Вот возьму, отвезу к матери, к бабке твоей. Ей
делать нечего, пущай возится.
29
ушел, а он все еще был на полдороге. Жара стояла такая, как будто бы не
сентябрь, а середина июля. Сняв ремень и расстегнув пуговицы гимнастерки,
спотыкаясь в пыли, Алтынник шел вперед и ничего не видел от слепящего
солнца и пота, заливающего глаза. Все чаще он останавливался, чтобы
передохнуть. Во рту было сухо, в груди горело. Чемодан оттягивал правую
руку, а сверток левую. Ребенок давно уже выпростал из узла свои маленькие
кривые ножки, сучил ими в воздухе и нещадно орал, норовя выскользнуть
целиком. Алтынник подбрасывал его, поправляя, и шел дальше. В какой-то
момент он обратил внимание, что ребенок перестал кричать, посмотрел и
увидел, что держит его за голову. "Задохнулся", - в ужасе подумал
Алтынник, бросил чемодан, стал трясти ребенка двумя руками и приговаривать:
Ребенок очнулся, закричал, и тут же из него потекло, да так много, как
будто лопнул большой пузырь. Алтынник и вовсе растерялся, брезгливо
положил сверток на траву возле дороги, а сам отошел и сел на стоявший в
стороне чемодан. Ребенок продолжал надрываться.
подойду.
Он отвернулся. Вокруг была голая степь, и уже далеко чернели искаженные
маревом аэродромные постройки. Было пусто. Хоть бы одна машина оказалась
на пустынной дороге. Алтынник закурил, но в горле и без того першило, а
теперь стало совсем противно. Он со злостью отшвырнул от себя папиросу.
Вспомнил про ребенка, неохотно повернул к нему голову и обомлел. Большая
грязная ворона мелкими шагами ходила вокруг свертка и заглядывала в него,
скосив голову набок.
взмахнув крыльями, поднялась и полетела к стоявшему вдалеке одинокому
дереву.
Ребенок, перед этим притихший, снова заплакал. Алтынник неохотно
приблизился, осторожно двумя пальцами развернул одеяло, потом пеленки.
Увидел, что несчастье больше, чем он ожидал. Преодолевая брезгливость,
стал вытирать ребенка сухим краем пеленки, потом отошел в сторону и бросил
ее на траву. Достал из чемодана новые, неразрезанные еще байковые
портянки, стал заворачивать в них Петра Ивановича.
На дороге с велосипедом в руках стоял майор Ишты-Шмишты. Не отдавая себе
отчета в том, что делает, Алтынник вытянулся и встал так, чтобы загородить
собой ребенка.
он подошел, заглянул в сверток. - Ну до чего ж похож! - умилился он, -
Просто вылитый.
Этим словам Алтынник одновременно и обрадовался и огорчился. А майор уже,
как заправская нянька, хлопотал над ребенком.
ведь не ногу завертываешь, а ребенка. Вот смотри, как надо. Сперва эту
ручку отдельно, потом эту. Теперь ножки.
И действительно, майор, не умевший одеть сам себя, упаковал ребенка так
плотно и так аккуратно, как будто всю жизнь только этим и занимался.