Чтение 11–й страницы книги ~Волоколамское шоссе~

Общевойсковой тактикой вы интересовались? Читали что-нибудь об этом?

Я перечислил кое-что прочитанное.

- А отступательный бой? Интересовались этим?

- Нет, товарищ генерал.

- Да, батальоном вам нелегко будет командовать, - повторил Панфилов.

Он посмотрел на меня так, что я покраснел. Заговорило самолюбие.

- Возможно, - выпалил я. - Но умереть сумею с честью, товарищ генерал.

- Вместе с батальоном?

Неожиданно Панфилов рассмеялся:

- Благодарю за такого командира... Нет, товарищ Момыш-Улы, сумейте-ка
принять с батальоном десять боев, двадцать боев, тридцать боев и сохранить
батальон. Вот за это солдат скажет вам спасибо.

Он соскочил с подоконника и сел рядом со мной на клеенчатый диван.

- Я сам солдат, товарищ Момыш-Улы. Солдату умирать не хочется. Он идет
в бой не умирать, а жить. И командиры ему нужны такие. А вы этак легко
говорите: "Умру с батальоном". В батальоне, товарищ Момыш-Улы, сотни
человек. Как же я вам их доверю?

Я молчал. Молчал и Панфилов, вглядываясь в меня. Наконец он сказал:

- Ну, что скажете, товарищ Момыш-Улы? Возьметесь вести их в бой - не
умирать, а жить?

- Возьмусь, товарищ генерал.

- Ого, вот ответ солдата! А знаете ли вы, что для этого надо?

- Разрешите, товарищ генерал, просить, чтобы вы это сказали.

- Хитер, хитер... Во-первых, товарищ Момыш-Улы, вот это... - он
похлопал себя по лбу. - Скажу вам по секрету, - он шутливо оглянулся и,
привстав, шепнул: - на войне тоже бывают дураки.

Потом, перестав улыбаться, продолжал:

- И нужна еще одна очень жестокая вещь... очень жестокая: дисциплина.

У меня вылетело:

- Но ведь вы... - И я прикусил язык.

- Говорите, говорите. Вы хотели сказать что-то обо мне?

Но я не решался.

- Говорите. Что же, придется приказывать?

- Я хотел сказать, товарищ генерал... ведь вы же такой мягкий...

- Ничего подобного. Это вам кажется.

Мои слова его, видимо, задели. Он встал, взял полотенце, прошелся.

- Мягкий... имейте в виду, товарищ Момыш-Улы, управляют не криком.
Мягкий... Вовсе не мягкий... Ну что ж, принимать дивизион не хочется? А?

Я ничего не ответил, лишь посмотрел на генерала.

Он сказал:

- В академию бы вам надо... Ну, бог с вами! Обидится на меня полковник,
но... выдержу как-нибудь отступательный бой... Будете командовать
батальоном.

- Есть командовать батальоном, товарищ генерал.

Так случилось, что я, артиллерист, стал командиром батальона.

Еще несколько дней я пробыл в штабе. Присматриваясь, я старался
распознать: как может управлять дивизией этот добрый, мягкий человек,
лишенный, казалось бы, того, что именуется "напористостью"?

Однако он не всегда был мягок.

Однажды я видел, как, привыкнув, очевидно, к его постоянному:
"Садитесь, пожалуйста, садитесь", штабной командир, войдя к Панфилову, сел
без приглашения.

- Встаньте! - резко сказал Панфилов. - Выйдите отсюда. Немного
подумайте за дверью, потом войдете снова.

Отдавая какие-либо приказания, Панфилов никогда не забывал проверить,
выдержан ли срок исполнения. У него был излюбленный жест - поглаживать
большим пальцем выпуклое стекло карманных часов. Иной раз казалось, он
ласкает любимое маленькое существо. В случае опоздания он требовал
объяснений. Однажды мне довелось быть свидетелем, как он отчитывал
командира, не исполнившего его задания в срок:

- Вы недобросовестный, недисциплинированный работник. Я знаю вас всего
несколько дней, но, к сожалению, вы уже показали себя как лентяй.

Его странные брови сошлись, их излом, казалось, стал круче. Он не
кричал, а говорил чуть громче и чуть отчетливее, чем обычно. Тем тяжелее
ложились слова.

В мою память врезался незначительный случай.

По поручению генерала я с красноармейцем принимал и перевозил в склад
первый миномет, прибывший в адрес дивизии. Панфилов захотел посмотреть
миномет.

Я крикнул из окна помогавшему мне красноармейцу:

- Тащи со склада миномет сюда. Скорее! Чтобы через пять минут был
здесь!

Повернувшись, я увидел, что Панфилов, прищурившись, смотрит на меня.
Это был тот же иронический взгляд, под которым я однажды покраснел.

- Через пять минут, товарищ Момыш-Улы, он не успеет, - сказал генерал.

Панфилов ничего к этому не добавил. Но меня поразило это простенькое
замечание.

Сколько раз я, не думая, покрикивал этак: "Через пять минут". А
Панфилов думал.

7. ЛОШАДЬ ЛЫСАНКА И ЛОШАДИНАЯ ИСТОРИЯ

Настал наконец день, когда я, попрощавшись с генералом, отправился
принимать батальон. Но перед этим случилась история, которую надо
рассказать.

Для поездок по городу я пользовался одной из лошадей штаба дивизии.

Это была Лысанка - красивая, рослая лошадь, в белых чулках, с белым
пятном на лбу, очень восприимчивая к поводу.

За полторы недели, что я пробыл в штабе, мне удалось кое-чему выучить
Лысанку.

В батальон, уже выведенный за город, в станицу Талгар, за двадцать пять
километров от Алма-Аты, я должен был ехать с попутной машиной.

Встав рано, часов в пять - когда в штабе еще стояла тишина, -
собравшись, я вышел во двор.

Машина запаздывала. Мне захотелось навестить напоследок Лысанку. Пройдя
на конюшню, я похлопал, погладил ее. Мягкими губами она тянулась к ладони,
привыкши получать от меня кусочек хлеба или сахару за послушание. Я не дал
- не за что... Она стала на месте выделывать испанский шаг передними
ногами, как я ее учил. Я улыбнулся, быстро оседлал и вывел.

Проделав верхом несколько кругов по двору рысью, я перешел на манежный
галопчик, потом, о чем-то думая, на испанский шаг.

Было, как я сказал, очень рано. Двор казался пустынным.

Вдруг я услышал:

- Сумеете ли вы, товарищ Момыш-Улы, и в военном искусстве быть таким же
мастером?

На крыльце стоял генерал. Сконфуженный, я соскочил.

- Продолжайте, продолжайте, - сказал Панфилов. - Я с удовольствием
наблюдаю.

Он подошел.

- Вот, оказывается, что за вами водится... А там, - он показал вдаль, -
сумеете так управлять?

Я ответил:

- Знаете, товарищ генерал... Один раз мне уже точь-в-точь это было
сказано. То есть не то чтобы сказано, но...

- Ну-ну...

- Было сделано так, что я целый год переживал...

- Любопытно, любопытно... Расскажите...

Но я уже раскаивался. Черт меня дернул за язык. Зачем я буду отнимать у
генерала время историями из своей жизни, которые интересны только мне?
Стараясь быть кратким, я сказал, что когда-то, младшим лейтенантом, грубил
начальникам, орал на подчиненных, не умел дисциплинировать взвод. На меня
налагали взыскания, сажали под арест, а потом вызвал командир полка и
прочел странную лекцию об управлении лошадью. Он сказал так: "Знаете ли
вы, что такое управление? Пример машиниста на паровозе или водителя
автомашины вам, степному человеку, будет малопонятен..." И он стал
говорить о лошади. Его лекция подействовала.

- Нет, вы подробнее. Что он вам сказал? - выспрашивал Панфилов.

- Это всем известно, товарищ генерал. Это я знал и без него...

- А все-таки?

- Он говорил о хорошем всаднике. О том, что хороший всадник может дать
свечку, пройтись испанским шагом и даже станцевать. Потом о средствах
управления. Это, во-первых, поводья - трензельные и мундштучные, движение
мизинчиком - это уже управление.

- Так, так... Любопытно...

- Сказал, что хороший всадник никогда не двигает всей рукой или даже
кистью... Лошадь дергают только свинопасы. Ну и так далее, в таком же
роде...

- Нет, нет... Продолжайте. Что еще он говорил?

Панфилов, казалось, был до чрезвычайности заинтересован. Он улыбался,
морщины около глаз играли.

- Говорил о других средствах управления... Перенос точки опоры на спине
лошади, незаметный для глаза, - тоже управление... А нога всадника?
Существует двадцать способов управления одной только шпорой: укол прямой,
укол касательный и прочие... Однако хороший всадник редко применяет шпоры.
Ему достаточно коснуться лошади икрой, и лошадь уже понимает. Но как этого
добиться?