Чтение 11–й страницы книги ~Завтра была война~

несерьезный человек.

-- Я подумаю об этом,--сказала Искра и вышла. Она
торопилась к несерьезному человеку, зная, что любопытная
подружка непременно ждет ее во дворе школы. Ей необходимо было
объяснить кое-что про сплетни, длинный язык и легкомысленную
склонность к откровениям.

Зиночка весело щебетала в обществе двух десятиклассников
Юрия и Сергея, а вдали маячил Артем. Искра молча взяла подружку
за руку и повлекла за собой; Артем двинулся было за ними, но
одумался и исчез.

-- Куда ты меня тащишь?

Искра завела Зину за угол школы, втиснула в закуток у
входа в котельную и спросила без предисловия:

-- Ты кто--идиотка, сплетница или предатель? Вместо ответа
Зиночка тут же вызвала на помощь слезы. Она всегда прибегала к
ним в затруднительных случаях, но на сей раз это было ошибкой.

-- Значит, ты предатель.

-- Я? -- Зина враз перестала плакать.

-- Ты что наговорила Валендре?

-- А я наговорила? Она поймала меня в уборной перед
зеркалом. Стала ругать, что верчусь и... кокетничаю. Это она
так говорит, а я вовсе не кокетничаю и даже не знаю, как это
делают. Ну, я стала оправдываться. Я стала оправдываться, а она
-- расспрашивать, подлая. И я ничего не хотела говорить,
честное слово, но... все рассказала. Я не нарочно рассказала,
Искорка, я же совсем не нарочно.

Осторожно всхлипывая, Зиночка говорила что-то еще, но
Искра уже не слушала, а размышляла. Потом скомандовала:

-- Утрись, и идем к Люберецким.

-- Куда? -- От удивления Зиночка мгновенно перестала
всхлипывать.

-- Ты подвела человека. Завтра Вику начнет допрашивать
Валендра, и нужно, чтобы она была к этому готова.

-- Но мы же никогда не были у Люберецких.

-- Не были, так будем. Пошли!

Вика гордилась своим отцом не меньше, чем Искра мамой. Но
если Искра гордилась про себя, то Вика -- открыто и
победоносно. Гордилась его наградами: орденом боевого Красного
Знамени за гражданскую войну и орденом за высокие достижения в
мирном строительстве. Гордилась его многочисленными именными
подарками от наркома, фотоаппаратами и часами, радиоприемниками
и патефонами. Гордилась его статьями, его боевыми заслугами в
прошлом и его прекрасными делами в настоящем.

Мать Вики давно умерла. Первое время с ними жила тетя --
сестра отца; позднее она вышла замуж, переехала в Москву и
навещала Люберецких нечасто. Хозяйство вела домработница, быт
был налажен, девочка росла и развивалась нормально, и тете не о
чем было особенно беспокоиться. Беспокоился всегда сам
Люберецкий. И с каждым годом беспокоился все больше именно
потому, что дочь нормально росла и нормально развивалась.

Беспокойство выражалось в крайностях. Страх за нее породил
машину, доставлявшую Вику в школу и из школы, в театр и из
театра, за город и домой. Желание видеть ее самой красивой
привело к заграничным нарядам, прическам и шубкам, которые были
бы впору молодой женщине, а не девочке, только-только
начинавшей взрослеть. Он сам невольно торопил ее развитие,
гордился, что развитие это обогнало ее сверстниц, и тревожился
замкнутостью дочери, не догадываясь, что замкнутость Вики и
есть результат его воспитания.

Вика очень гордилась отцом и очень тяготилась
одиночеством. Но была самолюбива, больше всего боялась, что
кто-нибудь вздумает ее жалеть, и поэтому внезапный визит
девочек был ей неприятен.

-- Извини, мы по важному делу,-- сказала Искра.

-- Какое зеркало! -- ахнула Зина: зеркала были ее
слабостью.

-- Старинное,-- не удержалась Вика.-- Папе подарил
знакомый академик.

Она хотела провести девочек к себе, но на голоса вышел
папа -- Леонид Сергеевич Люберецкий.

-- Здравствуйте, девочки. Ну, наконец-то и у моей Вики
появились подружки, а то все с книжками да с книжками. Очень
рад, очень! Проходите в столовую, я сейчас подам чай.

-- Чай может подать Поля,-- с легким неудовольствием
сказала Вика.

-- Может, но я лучше,-- улыбнулся отец и ушел на кухню. За
чаем Леонид Сергеевич ухаживал за девочками, угощал пирожными и
конфетами в нарядных коробках. Искру и Зину смущали пирожные:
они привыкли есть их только по великим праздникам. Но отец Вики
при этом шутил, улыбался, и ощущение чужого праздника, на
котором они оказались незваными гостями, постепенно оставило
девочек. Зиночка вскоре завертелась, с любопытством разглядывая
хрусталь за стеклами дубового буфета, а Искра неожиданно
разговорилась и тут же поведала о беседе с учительницей.

-- Девочки, это все несерьезно.-- Отец Вики тем не менее
почему-то погрустнел и тяжело вздохнул,-- Никто Сергея Есенина
не запрещал, и в стихах его нет никакого криминала. Надеюсь,
что ваша учительница и сама все понимает, а разговор этот, что
называется, под горячую руку. Если хотите, я позвоню ей.

-- Нет,-- сказала Искра.-- Извините, Леонид Сергеевич, но
в своих делах мы должны разбираться сами. Надо вырабатывать
характер.

-- Молодец. Должен признаться, я давно хотел с вами
познакомиться, Искра. Я много наслышан о вас.

-- Папа!

-- А разве это тайна? Извини.-- Он снова обратился к
Искре: -- Оказалось, что я знаком с вашей мамой. Как-то
случайно повстречались в горкоме и выяснили, что виделись еще в
гражданскую, воевали в одной дивизии. Удивительно отважная была
дама. Прямо Жанна д'Арк.

-- Комиссар,-- тихо, но твердо поправила Искра. Она ничего
не имела против Жанны д'Арк, но комиссар был все же лучше.

-- Комиссар,-- согласился Люберецкий.-- А что касается
поэзии в частности и искусства вообще, то мне больше по душе
то, где знаки вопросительные превалируют над знаками
восклицательными. Восклицательный знак есть перст указующий, а
вопросительный -- крючок, вытаскивающий ответы из вашей головы.
Искусство должно будить мысли, а не убаюкивать их.

-- Не-ет,-- недоверчиво протянула Зиночка.-- Искусство
должно будить чувства.

-- Зинаида! -- сквозь зубы процедила Искра.

-- Зиночка абсолютно права,-- сказал Леонид Сергеевич.--
Искусство должно идти к мысли через чувства. Оно должно
тревожить человека, заставлять болеть чужими горестями, любить
и ненавидеть. А растревоженный человек пытлив и любознателен:
состояние покоя и довольства собой порождает леность души. Вот
почему мне так дороги Есенин и Блок, если брать поэтов
современных.

-- А Маяковский? -- тихо спросила Искра.-- Маяковский есть
и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи.

-- В огромнейшем таланте Маяковского никто не
сомневается,-- улыбнулся Леонид Сергеевич.

-- Папа был знаком с Владимиром Владимировичем,--
пояснила Вика.

-- Знаком? -- Зина живо развернулась на стуле.-- Не может
быть!

-- Почему же? -- сказал отец.-- Я хорошо знал его, когда
учился в Москве. Признаться, мы с ним отчаянно спорили, и не
только о поэзии. То было время споров, девочки. Мы не
довольствовались абсолютными истинами, мы искали и спорили.
Спорили ночи напролет, до одури.

-- А разве можно спорить с...-- Искра хотела сказать "с
гением", но удержалась.

-- Спорить не только можно, но и необходимо. Истина не
должна превращаться в догму, она обязана все время испытываться
на прочность и целесообразность. Этому учил Ленин, девочки. И
очень сердился, когда узнавал, что кто-то стремится перелить
живую истину в чугунный абсолют.

В дверь заглянула пожилая домработрица:

-- Машина пришла, Леонид Сергеевич.

-- Спасибо, Поля.-- Леонид Сергеевич встал, задвинул на
место стул.-- Всего доброго, девочки. Пейте чай, болтайте,
слушайте музыку, читайте хорошие стихи. И, пожалуйста, не
забывайте о нас с Викой.

-- Ты надолго, папа?

-- Раньше трех с совещаний не отпускают,-- улыбнулся отец
и вышел.

Искра долго вспоминала и случайную встречу, и возникший
вдруг разговор. Но тогда, слушая немолодого (как ей казалось)
человека с молодыми глазами, она со многим не соглашалась,