человека, с Осяниной да Комельковой спешно занялся подготовкой. Пока они для
костров хворост таскали, он, не таясь (пусть слышат, пусть готовы будут!),
топором деревья подрубал. Выбирал повыше, пошумнее, дорубал так, чтоб от
толчка свалить, и бежал к следующему. Пот застилал глаза, нестерпимо жалил
комар, но старшина, задыхаясь, рубил и рубил, пока с передового секрета
Гурвич не прибежала. Замахала с той стороны.
очень вас прошу: поостерегитесь. За деревьями мелькайте, не за кустами. И
орите позвончее...
копошились. Четвертак все никак бинты развязать не могла, которыми чуню ее
прикручивали. Старшина подошел:
Она рукой за шею обняла, вдруг краснеть с чего-то надумала. Залилась аж до
шеи:
сказал совсем другое:
брела, юбку подобрав. Мелькала худыми ногами, для равновесия размахивая
сапогами. Оглянулась:
сердито:
Комелькова уже костры поджигала, он в хорошем настроении прибыл. Заорал что
было сил:
тоже иногда покрикивал, чтоб и мужской голос слышался, но чаще, затаившись,
сидел в ивняке, зорко всматриваясь в кусты на той стороне.
устали, уже все деревья, что подрублены были, Осянина с Комельковой свалили,
уже и солнце над лесом встало и речку высветило, а кусты той стороны стояли
недвижимо и молчаливо.
заметить, как к берегу они подползали. Они ведь тоже птицы стреляные -- в
такое дело не пошлют кого ни попадя... Это он подумал так. А сказал коротко:
Так глядел, что слеза прошибла. Моргнул, протер ладонью и -- вздрогнул:
почти напротив, через речку, ольшаник затрепетал, раздался, и в прогалине
ясно обозначилось заросшее ржавой щетиной молодое лицо.
Комелькова уха его губами коснулась:
Выставив автоматы, обшаривали глазами голосистый противоположный берег.
чащу, посчитать лесорубов, найти меж ними щелочку. К черту все летело, весь
замысел, все крики, дымы и подрубленные деревья: немцы не испугались. Сейчас
переправятся, юркнут в кусты, змеями выползут на девичьи голоса, на костры и
шум. Пересчитают по пальцам, разберутся и... и поймут, что обнаружены.
двух он верняком прищучит, еще в воде, на подходе. Конечно, шарахнут по нему
тогда, из всех оставшихся автоматов шарахнут, но девчата, возможное дело,
уйти успеют, затаиться. Только бы Комелькову отослать...
голову гимнастерку. Швырнула на землю, вскочила, не таясь.
ломая кусты, пошла к воде.
груди. А пышная Комелькова уже вышла на каменистый, залитый солнцем плес.
неторопливо, подрагивая коленками, стянула юбку, рубашку и, поглаживая
руками черные трусики, вдруг высоким, звенящим голосом завела-закричала:
-- в десяти метрах от автоматов. Оборвала песню, шагнула в воду и,
вскрикивая, шумно и весело начала плескаться. Брызги сверкали на солнце,
скатываясь по упругому, теплому телу, а комендант, не дыша, с ужасом ждал
очереди. Вот сейчас, сейчас ударит -- и переломится Женька, всплеснет руками
и...
танцуя в воде. -- Ивана зовите!.. Эй, Ванюша, где ты?..
четвереньках метнулся вглубь, в чащобу. Схватил топор, отбежал, яростно
рубанул сосну.
сейчас, погоди!.. О-го-го-го!..
Нажал плечом, положил на сухой ельник, чтоб шуму больше было. Задыхаясь,
метнулся назад, на то место, откуда наблюдал, выглянул.
натягивала на себя легкую рубашку, и шелк лип, впечатывался в тело и
намокал, становясь почти прозрачным под косыми лучами бьющего из-за леса
солнца. Она, конечно, знала об этом, знала и потому неторопливо, плавно
изгибалась, разбрасывая по плечам волосы. И опять Васкова до черного ужаса
обожгло ожидание очереди, что брызнет сейчас из-за кустов, ударит,
изуродует, сломает это буйно-молодое тело.
отжала их и аккуратно разложила на камнях. Села рядом, вытянув ноги,
подставила солнцу до земли распущенные волосы.
ни всматривался, не мог понять, там ли еще немцы или уже отошли. Гадать было
некогда, и комендант, наскоро скинув гимнастерку, сунул в карман галифе
наган и, громко ломая валежник, пошел на берег.
открытое место -- сердце чуть ребра не выламывало от страха. Подошел к
Комельковой:
загорать.
весь туда был сейчас нацелен, на немцев, в кусты. Так был нацелен, что
казалось ему, шевельнись листок, и он услышит, уловит, успеет вот за этот
валун упасть и наган выдернуть. Но пока вроде ничего там не шевелилось.
улыбается, а глаза настежь распахнутые, ужасом полны, как слезами. И ужас
этот живой и тяжелый, как ртуть.
слышать. Увести ее, увести за кусты надо было немедля, потому что не мог он
больше каждое мгновение считать, когда ее убьют. Но чтоб легко все было,
чтоб фрицы проклятые недоперли, что игра все это, что морочат им головы их
немецкие, надо было что-то придумать.
сгреб с камней ее одежонку. -- А ну догоняй!..
сперва по бережку побегал, от нее уворачиваясь, а потом за кусты скользнул и
остановился, только когда в лес углубился.
Ругнуться хотел, оглянулся -- а боец Комелькова, закрывши лицо, скорчившись,
сидела на земле, и круглые плечи ее ходуном ходили под узкими ленточками
рубашки...
над охрипшей Осяниной, над Гурвич, что юбку прожгла, над чумазой Четвертак,
над Женькой, как она фрицев обманывала, над ним, старшиной Васковым. До
слез, до изнеможения хохотали, и он смеялся, забыв вдруг, что старшина по
званию, а помня только, что провели немцев за нос, лихо провели, озорно, и
что теперь немцам этим в страхе и тревоге вокруг Легонтова озера сутки
топать.
весельями. -- Теперь все, девчата, теперь им деваться некуда, ежели,
конечно, Бричкина вовремя прибежит.
Конан-Дойль Артур
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Бажанов Олег
Лукин Евгений
Шилова Юлия