Чтение 11–й страницы книги ~Квазимодо на шпильках~

Я обозлилась. Ай да Юля! Целое представление устроила! Всех позвала: Володю, Катю!

А все для того, чтобы продемонстрировать разгром в ванной.

Залязгало железо.

- Это все, что осталось? - спросил кто-то незнакомый.

Внезапно раздался плач.

- Да! Да! Ужасно.

- Помогите, ей плохо!

- Врача!

- Нашатырь!

- Вова, неси ее в спальню.

- Да не вылавливай сейчас, видишь, люди в шоке!

Я натянула халат и вышла в коридор. Пусть убивают, все равно спать в таком шуме невозможно. Первой меня увидела Юля, стоявшая с заплаканным лицом в коридоре между ванной и туалетом.

- Лампа! - взвизгнула она.

- Добрый вечер, - пролепетала я, ожидая услышать гневную отповедь типа: "Как ты могла..."

Но Юлечка неожиданно всхлипнула, закатила глаза и съехала по стене на пол. Я кинулась к ней.

- Тебе плохо?

Из Лизиной комнаты вынырнула Катерина, в руке она держала использованный шприц.

- Юле дурно, - крикнула я, - помоги!

Но Катюша, всегда моментально бросающаяся всем на помощь, попятилась и прошептала:

- Ты...

- Я? А что?

- Ты...

- Я!!!

Да что с ней!

- Это я! А кого ты думала увидеть?!

- Мама, - внезапно заорала Катя, - Лампа!

Из ванной высыпала толпа мужиков во главе с Вовкой, из гостиной вылетели Сережа и Кирюшка.

- Лампа! - завопили они. - Ты?!

Не понимая, отчего все взвизгивают при виде меня, я довольно сердито ответила:

- Что страшного вы тут увидели, а? Можно подумать, будто мы десять лет не встречались.

Внезапно наступила тишина. Юлечка, открыв глаза, уставилась на меня в упор, Кирюшка и Сережа, разинув рты, молчали, а Катерина отчего-то быстро крестилась. Я ощутила некоторый дискомфорт. Может, пока я спала, в доме что-то случилось?

Неожиданно Костин, шагнув вперед, упер в меня указательный палец и заорал:

- Она жива!

От негодования у меня потемнело в глазах.

Что он имеет в виду, делая подобное заявление?

В ту же секунду Вовка вопросил:

- А теперь быстро признавайтесь, кому из вас первому взбрело в голову, что Лампудель сожрали крокодилы?

Я на секунду потеряла дар речи, но потом обрела его.

- Меня? Аллигаторы? Что за бред!

Юлечка кое-как встала и еле слышно пробормотала:

- Я пришла домой, вижу, никого нет. Зашла в ванную, мама родная! Кровищи море, в воде останки плавают, на полу одежда валяется, тапочки... Что прикажете думать? Мульена воет, запах ужасный!

- Интересное дело, - возмутилась я, - с чего бы мне вонять гнилью? Ну сама подумай, если крокодилы меня сожрали, то почему останки так пахнут? Я-то свежая! А несло тухлятиной!

- Так Муля выла!

- Она всегда плачет, если ее в спальню не пускают!

- В воде одна кровь, - вяло отбивалась Юлечка.

- Самое интересное, - хмыкнул Вовка, - что мы все, как идиоты, купились.

- Мне сразу стало понятно, что тут ерунда, - прервал его один из незнакомых мужчин, - почки-то телячьи плавали!

- Ладно, ребята, - сердито прогудел Костин, - извините, баб послушал, и вышло как всегда! Пошли ко мне, коньячку тяпнем.

- Тебе ванную убирать, - окончательно ожила Юля, - изволь все отмыть.

- А уж воняет! - злился Сережка.

- И все полотенца забрызганы, - вставил слово Кирюшка, - во Лизка удивится, когда проснется. Зря, мама, ты ей снотворное колола.

- Так кто же знал, - тихо ответила Катюша. - Давайте на кухню. Ну и вечер! Ты, Лампуша, в следующий раз не оставляй бардак в ванной.

Продолжая отчитывать меня на разные лады, домашние гуськом потянулись в коридор.

Спустя некоторое время я осталась одна и с тоской оглядела ванную комнату, похожую на кухню людоеда: повсюду капли крови и грязь.

Делать нечего, придется потратить остаток ночи на генеральную уборку. Однако какие странные люди мои родственники. Только что они рыдали и падали в обморок, предполагая, что я погибла в пасти крокодилов, а сейчас, вместо того чтобы радоваться моему воскрешению, принялись ругаться и злиться. Ей-богу, не понимаю их.

Глава 12

Софья Михайловна Половинкина жила на Рублевском шоссе. Великолепное место, летом тут, наверное, очень хорошо, зелень, цветы, птички поют. Впрочем, зимой тоже неплохо, в лесу лежит снег. Одна беда, недолгий в принципе путь растянулся на два часа, продвигаться по шоссе оказалось затруднительно. Сначала я простояла около тридцати минут, пытаясь съехать с МКАД, потому что гаишник перекрыл движение. Потом по шоссе молнией пролетел "Мерседес" с джипом охраны, и простым смертным разрешили движение. Я было обрадовалась, да, видно, зря, потому что метров через триста вновь обнаружился постовой, категорически запретивший следовать дальше.

Еще полчаса я ждала, пока он взмахнет жезлом.

Наконец в сторону Москвы вновь просвистели и "Мерседес", и джип. Может, кто-то из "слуг народа" просто катается по Рублевке туда-сюда? Ну образовалось у мужика свободное время, вот и гуляет: сначала к Ильинскому, потом назад, в столицу.

Проклиная депутатов, гаишников и тех, кто приказывает из-за машин со спецсигналами тормозить движение остального транспорта, я помчалась по узкому шоссе. Ну скажите на милость, что хорошего в Рублевке? Дорога паршивая, магазинов нет. Отчего весь бомонд селится тут? Наверное, это дело привычки. Когда-то в советские времена в Барвихе, Ильинском и иже с ними стояли дачи членов ЦК КПСС, депутатов Моссовета и работников Московского горкома партии.

После перестройки новым властям моментально захотелось занять их место, остальные внезапно разбогатевшие тоже решили стать крутыми, и Рублево-Успенское шоссе застроилось замками самой невероятной конфигурации. И только сейчас кое до кого стало доходить: Рублевка - неудобное шоссе, Ново-Рижская трасса намного лучше.

* * *

Софья Михайловна оказалась девчонкой лет двадцати пяти. Ее ярко накрашенное личико и копна мелко вьющихся белокурых волос показались мне отчего-то знакомыми. Когда хозяйка впустила меня в просторный холл загородного особняка, первое, на что упал взгляд, были развешанные повсюду афиши. И я поняла, почему очень хорошо знаю Софью Михайловну. Дня не проходит, чтобы ее смазливая мордашка не мелькала на экране телевизора, да и из радио постоянно льется чистый голосок.

Только что слушала его в машине.

Мне Софья Михайловна известна под псевдонимом Дора, поет она в составе девичьей группы, название которой я вспомнить не могу.

Коллектив состоит из трех прехорошеньких девчонок, чьи концертные костюмы балансируют на грани приличия: обтягивающие брючки, держащиеся, скажем так, на бедрах, и блестящие лифчики, скорей открывающие, чем прикрывающие прелести. Любая другая женщина в подобных шмотках выглядела бы шлюхой, но Дора и ее подружки смотрятся великолепно, у них прелестные фигурки.

Кстати, поет там одна Дора, две остальные" девочки "припевки", бубнящие "ла-ла-ла" или "та-та-та". Голоса у них слабые, и не всегда девицам удается попасть "на ноту". Вот Доре господь подарил хороший голос и тонкий музыкальный слух. Меня, как бывшего музыканта, ничто не коробит в ее пении. Может, только текст песен. "Кто ее любит, тот не разлюбит, кто ее целует, тот не забудет".

Хотя они ведь не на меня рассчитаны, а на подростков, которые пришли на дискотеку поскакать под ритмичную музыку. Им еще исполнится пятьдесят, и тогда их потянет на Моцарта. Пусть подпевают Доре, пока молоды, радуются жизни.

- Вы из какой газеты? - прощебетала девчонка. - Надеюсь, не из "МК"?

- Чем вам "Московский комсомолец" не угодил? - улыбнулась я.

Дора скорчила гримасу:

- Там есть парочка, называет себя "Полиция моды", нас с девчонками осмеяли: дескать, одеваемся словно лохушки. А сами! Вы бы на их фотки глянули! Умереть не встать! Я сначала думала, там две бабы: одна с грязной, сальной головой, а другая в жуткой самовязаной кофте.

Если уж над другими издеваешься, то сама хоть помойся и оденься прилично! Представьте, потом я выяснила, что тетка с жуткими волосами - мужик! Чуть не лопнула от смеха.

- Я не из "Московского комсомольца", впрочем, вам, наверное, не привыкать к разным глупостям, которые пишут в органах печати.

- Да, а то, - махнула рукой Софья, - такого наваляют, три дня не разгребешь. Так вы откуда?

Я приветливо улыбнулась:

- Из журнала "Камень судьбы".

- Никогда о таком не слышала, - заявила Софья, провожая меня в огромную гостиную.

Вовсе неудивительно, я только что придумала это название, хотя не исключено, что и на самом деле существует такое издание.

- Мы рассказываем о драгоценностях, о том, как их покупать, носить...

- Ой, класс! - взвизгнула Соня. - Обожаю брюлики и все такое.

Ее красивые карие глаза смотрели на меня дружелюбно, на лице играла улыбка. Внезапно я поняла: Соня милая, приветливая, талантливая девочка, но.., дура. Впрочем, наверное, она просто еще не успела ничего прочитать, слишком молоденькая.

- Так люблю цацки! - подскакивала певица. - Больше жизни!

- У нас существует рубрика, - придумывала я, - когда звезды, такие яркие, как вы, показывают содержимое своих шкатулок и рассказывают, где купили, зачем, к какому наряду.

Если не хотите, можем не называть вашу фамилию, допустим, певица Д...

- Пошли в спальню, - защебетала Соня, - мне скрывать нечего, плачу налоги и сплю спокойно, это другой кто пусть трясется, а у меня все как на ладони! На честно заработанные деньги приобрела. Да мы в месяц по шестьдесят концертов даем! Надо состояние скопить, пока молодые, чтобы, когда петь не сможем, с голодухи не сдохнуть. А куда денежки вкладывать? Вот, дом построила, теперь брюлики покупаю. Очень удобно, они не обесценятся. Придет нужда, открою комод и продам.

С этими словами мы вошли в большую комнату, похожую на ожившую мечту пятиклассницы: повсюду розовые одеяла, подушки-думочки, гора мягких игрушек и пудовые букеты в вазах.

- Во, глядите, - с воодушевлением начала Соня, вытаскивая из изящного комодика на гнутых ножках черные и красные коробочки.

На пятнадцатой меня затошнило. Сонечка тарахтела, как погремушка, камни сверкали перед глазами, их было слишком много. Поняв, что просмотреть всю коллекцию у меня не хватит сил, я решила ускорить процесс и поинтересовалась:

- А какое последнее приобретение?

- Вот, - Соня показала браслет, украшенный рубином размером с кирпич, - классный такой.

- А из бриллиантов?

Девушка метнулась к комоду.

- Да! Во! Уникальная штучка... Из коллекции Гальд... Гальд.., но не помню, Рина знает!

- Кто?

- Рина Зелинская, моя крестная, это она ко мне продавца с этим брюликом прислала. Такой лох! Отдал всего за девяносто тысяч! Да кольцо в два раза больше стоит!

- Неужели? - усомнилась я.

- Ну.., может, не в два, - слегка сбавила пыл певица, - но уж не дешевле ста двадцати, мне Рина говорила, она-то в курсе, долго рассказывала про этого Гольц... Гольц.., тьфу, забыла!

Внезапно с улицы послышался гудок. Сонечка подскочила к окну и радостно воскликнула:

- Рина! Вот она вам сейчас все про перстень и сообщит. Пошли кофе пить!

Схватив коробочку с драгоценностью, девица ринулась вниз. Я пошла за ней. Экая беспечная особа! Первый раз видит человека, показывает ему все свои украшения, а потом убегает, не убрав "сокровища". Наверное, Сонечке на жизненном пути ни разу не попались мерзавцы.

Следующие десять минут певица отдавала бестолковые распоряжения домработнице, женщине лет шестидесяти с угрюмым, мрачным лицом, и обнималась с гостьей, дамой лет сорока, обладательницей великолепной фигуры и тщательно намакияженного лица.

Наконец подали кофе и симпатичные маленькие пирожные размером с черешню. Мне они показались замечательными, и я, забыв про хорошее воспитание, слопала штук десять, не меньше.

- Это кольцо, - сказала Рина, - имеет необычную судьбу, трагическую, как раз для вашего журнала. Хотите, расскажу?

- Конечно, - кивнула я.

- В тридцатые годы в Ленинграде жил ювелир, Абрам Гольдвайзер, - начала Рина, - был он, как тогда говорили, из бывших. Его отец, знаменитый ювелир Менахем Гольдвайзер, имел мастерскую в Петербурге, и многие дамы заказывали ему украшения. Одно кольцо, золотую веточку, с которой свисали две черные жемчужины, непостижимым образом державшиеся в оправе, носила сама императрица.

Сами понимаете, что Менахем был не бедный человек. Единственного сына Абрама он выучил и приставил к делу, но в 1917 году случился большевистский переворот. Абраму только-только исполнилось восемнадцать, но, опровергая все теории о том, что благоприобретенные навыки не наследуются, он уже был великолепным ювелиром. В начале двадцатых годов Менахем умер, а Абрам потихоньку делал украшения. В любые времена женщины любили драгоценности, а у тех, кто пришел к власти, имелись жены, дочери и любовницы.

Вот Абрам и старался. Самое интересное, что его не тронули даже в конце тридцатых годов, когда миллионы людей загремели в лагеря по бредовым обвинениям.

Абрам вел себя тихо, как мышь, его жена и дочери тоже лишний раз не высовывались, жили скромно - питались скудно, одевались бедно, боясь привлечь к себе внимание. Между тем у Абрама имелась коллекция замечательных ювелирных изделий, часть из которых были изготовлены его отцом. Одного колечка хватило бы на дачу и шубки для женщин семьи Гольдвайзер.

Но они великолепно понимали: стоит расстаться с одной, самой невзрачной побрякушкой, как Абрама и его семью немедленно назовут врагами народа и расстреляют. А драгоценности попадут в карманы к тем, кто отдаст приказ. Поэтому ювелир боялся даже думать о раритетах, спрятанных в тайнике под полом.

Но слава о нем бежала далеко. В 41-м году ему из Киева привезли потрясающий бриллиант. Заказчик, очень влиятельный человек, хотел, чтобы мастер изготовил кольцо для его супруги. Абрам получил заказ 21 июня 1941 года, что случилось потом, напоминать никому не надо. В Советский Союз ворвались фашистские оккупанты. Аккуратный и чрезвычайно честный Абрам выполнил заказ, но отдать его было некому. Киев давно заняли немцы, установив там свой Ordnung 1, заказчик погиб, его жена исчезла в горниле войны. Гольдвайзер положил кольцо в свою коллекцию. Если кто-то явится за ним, Абрам мгновенно отдаст раритет, ему чужого не надо. Затем немцы взяли Ленинград в плотное кольцо, и началась блокада.

Как ни описывай мучения, которые выпали на долю людей, оказавшихся в городе, лишенном света, газа, еды и воды, все равно не сумеешь передать правду. Это нужно было пережить, но до светлого Дня Победы дотянули немногие.

Семья Гольдвайзер уцелела благодаря ювелирной коллекции.

Когда тебе грозит близкая смерть, понятие о ценностях существенно меняется. Какой прок от золота и бриллиантов в городе, умирающем от голода? Главной драгоценностью стали крупа, хлеб, мука.

Вот Абрам, чтобы выжить, и начал обменивать уникальные изделия на харчи. Можно сказать, что Гольдвайзерам повезло. Страшной зимой, когда вода в Неве, единственном источнике питьевой жидкости, промерзла почти до дна, в жутком феврале, когда на улицах тут и там лежали трупы, отвезти которые на Пискаревское кладбище у родственников не было сил, в то самое время, когда съели домашних животных, сварили суп из обуви, содрали обои со стен, потому что на них был клей, из которого можно сделать студень, в эти дни к Гольдвайзерам, тихо умиравшим в своей квартире, пришла соседка по подъезду и сказала:

- Абраша, у меня есть приятельница, меняет тушенку на золото. Если имеешь рыжье, пошли.

Ювелир вытащил пару не самых интересных колечек и побрел, шатаясь от ледяного ветра, на другой конец города, на Петроградскую сторону. Транспорт не ходил, поэтому путь занял весь день. Жена и дочери, слегшие от голода, решили было, что больше никогда не увидят на этом свете любимого отца и мужа, но около полуночи Абрам вполз назад, а потом выложил на стол невиданные деликатесы: сгущенку, тушенку, гречку, сахар и.., кофе.

Тихонько закрыв двери и заткнув замочную скважину, чтобы одуряюще вкусный запах готовящейся каши не пополз на лестницу, Абрам сварил ужин, накормил своих и рассказал об увиденном.

Когда женщина по имени Роза впустила ювелира в квартиру, Гольвайзер чуть не упал в обморок, так пахло кофе, настоящим, из зерен, и еще в помещении было тепло. В буржуйке, набитой дровами, весело плясал огонь. Абрам, который давно сжег все, что могло гореть, изумился. У Розы мебель стояла в целости и сохранности. А почти все ленинградцы давно отправили в печь книги, столы, стулья и буфеты.

Хозяйка тщательно осмотрела принесенное, потом выдала продукты. В мирное время, увидав, что ему предлагают за кольцо, сделанное Менахемом, Абрам бы расхохотался. Килограмм гречки и банка тушенки! Но блокада, повторюсь, сильно изменила понятия о материальных ценностях, можно сказать, она их вывернула наизнанку. И Абраму плата показалась просто царской.

Вот так и выжили, последним в руки жадной Розы ушло то самое кольцо с раритетным бриллиантом!

- Где же эта женщина брала продукты в голодное время? - изумилась я.

Рина пожала плечами:

- Абрам тоже много думал на эту тему, но потом соседка, та самая, что дала ему адрес скупающей золото бабы, проболталась. Якобы Роза до войны работала в крупном продовольственном магазине. Когда кольцо блокады начало стремительно сужаться, в магазин попала бомба, и он сгорел со всем немалым содержимым. Никого сей печальный факт не удивил.

Гитлеровцы усиленно обстреливали не желавший сдаваться город. Кстати, одной из причин быстро наступившего голода было то, что фашистам удалось разбомбить главные продуктовые склады Ленинграда, они горели целую неделю, в разгар блокады жители ходили на пепелище и уносили домой в кульках нарытую на пожарище землю, которая была перемешана с крупой и макаронными изделиями.

Сваренную из земли еду ленинградцы, не потерявшие юмора даже в экстремальных условиях, называли "суп пожарника".

Так вот, соседка Абрама предположила, что магазин, где работала молоденькая, едва ли семнадцатилетняя Роза, вспыхнул неспроста.

Скорей всего, умная девица перетаскала к себе ночью продукты и подожгла пустое здание.

- Да уж, - покачала я головой, - а вы откуда знаете такие подробности?

Рина тонко улыбнулась:

- Я внучка Абрама. Моя мать, одна из его дочерей, не раз рассказывала мне эту историю.

Более того, у нее остались фотографии. Абрам запечатлевал на пленке все свои работы, заснял и коллекцию, доставшуюся от Менахема. Сын в блокаду сжег почти все, но эти фото не тронул, берег память об отце. Золото ушло из семьи, а снимки остались. Мама частенько вынимала альбом и рассказывала о ценностях. Мы жили бедно, но у меня в голове всегда билась мысль: если бы не эта подлая Роза, сделавшая себе состояние на гречке и тушенке, быть бы мне богатой невестой.

Я тихонько вздохнула. Вероятнее всего, не обменяй Абрам золотишко, Рине вообще не жить - ее мать, скорей всего, умерла бы от голода, так и не родив дочь.

- Я сразу узнала кольцо, - продолжала Зелинская, - как только этот мальчишка открыл коробочку.

- Почему же вы не заявили, что эта вещь когда-то принадлежала вам? - подскочила я.

Рина улыбнулась:

- Как это доказать?

- Показать фото.

- Боюсь, этого мало, - покачала головой Рина, - столько лет прошло, да и, если разобраться до конца, перстень-то должен принадлежать кому-то из Киева, а я не знаю ни имени, ни фамилии того заказчика. Хотя...

- Что? - насторожилась я.

Рина вытащила сигареты.

- Естественно, я стала расспрашивать мальчишку, где он взял изделие. Юноша сначала порол всякую чушь, но меня мучило любопытство.

Зелинская продолжала настаивать на своем, пытаясь узнать правду, и в конце концов сказала:

- Если честно объяснишь, где добыл колечко, сведу тебя с одной женщиной, которая его купит. Ты без меня продашь его за копейки. Ну отнесешь в скупку, насчитают тебе жалкие рубли. А я дам адрес надежной богатой покупательницы, но только если удостоверюсь, что драгоценность получена тобой без криминала!

Паренек помялся пару мгновений и рассказал, как было дело. Его сестра Ира вышла замуж за престарелого профессора Семена Кузьмича Баратянского. Вот она и дала брату перстенек, который подарил ей муж. Девушка попросила продать его тайком, чтобы оплатить свои долги.

Веня очень любит сестру и обещал ей помочь.