Чтение 11–й страницы книги ~Рандеву с Валтасаром~

Врач, почему-то боявшийся этого сурового человека, поспешил к машине, ждавшей его у дома. Баширов докурил очередную сигарету и швырнул окурок на землю. За ним полетела пустая пачка из-под сигарет. Потом он подозвал к себе одного из братьев Изотовых, вышедшего во двор вслед за врачом.

- Он не просто опасен, - сказал полковник. - Это высокий профессионал. В любую секунду он может придумать какой-нибудь трюк. Не расслабляйтесь. Даже отсутствие ног не делает его менее опасным. От него можно ожидать чего угодно.

- Я вас понял.

- Нет, не понял. К нему нужно относиться, как к хищнику, как к зверю, не поддающемуся дрессировке. Абсолютно никакой. В любую секунду он может прыгнуть на вас.

Изотов, уже понявший, что лучше промолчать, ничего не сказал, ожидая, когда полковник выговорится. Баширов, поняв, что сорвался, резко дернул головой, заставляя себя умолкнуть, и пошел к своей машине. Резко нажав на газ, он выехал за ворота. До нужного дня пленник будет жить, а потом умрет, как и полагается в подобных случаях. И его похоронят, как Голубева, закопав где-нибудь далеко отсюда, без опознавательных знаков и в неизвестном никому месте.

БРЮССЕЛЬ. 17 ИЮНЯ

Столица Бельгии встретила их сурово. Дронго много раз бывал в Брюсселе, но подобного никогда не видел. В город были стянуты многотысячные полицейские силы. На улицах выстроились живые изгороди из охранников порядка. Были задействованы даже женщины-офицеры. На площадях дежурили инспекторы-кинологи с овчарками. Английские болельщики, известные всему миру своим буйным нравом, умудрились отличиться и на этот раз, превратив города Бельгии в арену непрерывных столкновений с полицией и с болельщиками других команд.

Участников "Литературного экспресса" распределили по нескольким отелям, и одна группа попала в отель "Ван Белль", находящийся несколько в стороне от центра, в арабском квартале. Почти сразу произошло неприятное происшествие: у латышского писателя Мариса Чаклаиса украли паспорт и деньги. Когда более ста человек путешествуют по Европе, по самым многолюдным городам, подобные эксцессы вероятны. Чаклаису еще повезло. Он был очень известным писателем, которого знали в посольстве Латвии, к тому же его дочь работала в латвийском посольстве, аккредитованном в Риме. В течение одного дня Чаклаису выдали дубликат паспорта, однако настроение у многих литераторов было испорчено. Беспорядки прокатились по всей Бельгии и вылились в небывалые столкновения с полицией не только английских болельщиков, но и фанатов из Германии, Турции и Дании.

Утром семнадцатого числа Дронго смутился вниз, намереваясь пройти к центру города. Он договорился с российскими писателями Мураевым и Харламовым встретиться у ратуши, чтобы пригласить их в известный ему греческий ресторан. Ресторан находился рядом с небольшой скульптурной группой, изображающей процессию слепых, словно сошедших с картин средневековых мастеров.

Дронго пришел на центральную площадь раньше времени и обнаружил сидевших в одном из баров представителей иберийских литератур. Среди них была супружеская пара - Альберто Порлан с женой. Рядом сидели Карлос Казарес, Инес Педроса и представитель Андорры Альваро Бискарги. Когда Дронго подсел к ним, они пили пиво.

- Здесь очень красиво, - восторженно сказал Альберто Порлан, - но я жду свидания с Санкт-Петербургом. Для меня это особенный город. Место, где творил мой любимый писатель Федор Достоевский.

- Вы не были раньше в Ленинграде? - поинтересовался Дронго.

- Никогда. - ответил Альберто, - мы с женой мечтаем там побывать.

- Это прекрасный город, - сказал Казарес, - я был там двадцать лет назад.

- А у вас в стране знают испанскую литературу? - спросила Мария Глория.

- Если вы спрашиваете про Сервантеса или Лопе де Вегу, то, конечно, знают, - кивнул Дронго, - но у нас знают и Кальдерона, и Кеведо.

- Франсиско Кеведо - мой любимый писатель, - оживился Альберто.

- А из современных у нас читают и Гойтисоло, и Камило Хосе Селу, - сообщил Дронго.

- У нас в Испании к нему неоднозначное отношение, - признался Альберто.

- Вы хорошо знаете испанскую литературу, - сказала его супруга.

- Я люблю вашу литературу. И, конечно, люблю испаноязычных авторов из Южной Америки, - заметил Дронго. - Среди моих любимых писателей много великих имен - Габриэль Гарсиа Маркес. Хорхе Луис Борхес, Мигель Отеро Сильва, особенно нравится его "Лопе де Агирре", Алехо Карпентьер, Марио Варгас Льоса, Карлос Фуэнтес, Марио Бенедетти, ну и конечно бразилец Жоржи Амаду. Я могу долго перечислять своих любимых писателей.

- Неужели вы их читали? - спросил восхищенный Казарес.

- Конечно, вы помните "Лавку чудес" Амаду? Он называл интеллектуалами людей утонченных и известных.

- Помню, - засмеялся Казарес, - он еще говорил о том, что они должны быть хорошо осведомленными людьми.

- А что вы знаете о португальской литературе? - ревниво спросила Инес Педроса, поэтесса из Португалии. Невысокая женщина со светлыми крашеными волосами и несколько расплывшейся фигурой: она была хорошо известна у себя на родине.

- Надеюсь, что ваши писатели Саррамаго и Редол так же известны у меня в стране, как и у вас, - улыбнулся Дронго.

- Я закажу еще пива, - поднял руку Альберто Порлан.

- Мне только апельсиновый сок, - попросил Дронго.

- Жаль, что Андорра не может похвастаться такими именами, - пробормотал Бискарги.

- Зато вы на стыке двух литератур и двух культур, - возразил ему Дронго. - Я помню, как во время посещения Андорры купил книгу Астуриаса "Война конца света" на английском языке.

- Да, - вежливо согласился Бискарги, - у нас продают книги на разных языках.

- А вот на испанском я не смог прочесть Варгаса Льосу, его "Глаза погребенных", - продолжал Дронго, но, думаю, найду эту книгу на английском.

Бискарги кивнул.

- О чем вы говорите? - спросил Альберто, закончив разговор с официантом.

- О литературе, - улыбнулся Дронго, - Альваро говорит, что в Андорре много читают, но сожалеет, что у них не было своего Сервантеса.

- Своего Сервантеса не было ни у кого, - поднял палец Альберто. - это был великий человек и великий писатель. Какой мощный образ он создал!

Официант принес сок и пиво. Дронго, выпив сок, попросил разрешения оплатить счет.

- Не нужно, - великодушно сказал Альберто, - мы все оплатим сами.

- Разрешите. - настаивал Дронго, - мне было очень приятно пообщаться с такими известными писателями как вы.

Он передал официанту деньги и поднялся. Откуда было знать этим испанским интеллектуалам, что Дронго никогда и ничего не говорил просто так. Откуда им было знать, что сегодня в разговоре с ними он проверил некоторые факты, на которые давно обратил внимание.

Творческий метод Дронго был достаточно сложен, но в то же время наиболее эффективен. Большинство людей предпочитает молчать в общении с незнакомцем, полагая, что так можно сохранить собственные тайны, узнав чужие. Разговорить подобных людей достаточно сложно, и Дронго никогда не пытался это делать. Наоборот, он начинал говорить сам, наблюдая, как люди реагируют на его высказывания, заставляя собеседников терять бдительность и либо соглашаться с его мнением, либо его опровергать. И на основе наблюдений он делал конкретные выводы. В любом случае он был достаточно коммуникабелен, чтобы вступать в контакты с любым собеседником.

Он спустился вниз и прошел к оперному театру, за которым находился греческий ресторан. У скульптурной группы, стоявшей в нескольких метрах от входа в ресторан, его ждали Мураев и Харламов. Весело поприветствовав ожидавших его российских писателей, Дронго первым вошел в ресторан и попросил хозяина принести меню. Они сели за столик, стоявший на улице, и для начала заказали себе по порции королевских креветок.

Харламов был относительно молодым человеком, но носил большую окладистую бороду и внешне походил на землепашца, сошедшего с картин русских реалистов прошлого века. На самом деле это был высоко образованный, начитанный человек; он работал в МГУ и уже подготовил докторскую диссертацию по творчеству Пришвина.

Михаил Мураев был одним из самых известных российских писателей. Прожив сложную жизнь, он начал публиковаться в довольно зрелом возрасте и был известен своим особым, скрупулезным отношением к стилю и слову.

Обед был в разгаре, когда речь зашла о чеченской войне, продолжавшейся в России.

- Мне кажется, это трагическая ошибка, - заметил Дронго. - Дело не в том, что мне не нравится, когда похищают людей или отрезают им пальцы и отрубают головы. Дело в том, что нельзя бомбежками и артобстрелами решить проблему целого народа. На место одного убитого встают двое мстителей, поэтому эта война никогда не кончится.

- В некоторые моменты нужно забывать о правах человека, когда речь идет о достоинстве нации, - сурово сказал Харламов.

- Это уже было в истории, - заметил Дронго, - был такой человек по фамилии Шикльгрубер, который говорил, что его не интересуют права чехов или поляков. Ему важнее обеспечить достоинство немецкой нации, прорвавшись к Данцигу и в Судеты. Вы помните, что потом он стал известен как Гитлер?

- Я совсем не то имел в виду, - обиделся Харламов. - Постоянные похищения людей, взрывы в Москве, другие террористические акты - все это не Чечня?

- Еще никто не доказал, что взрывы осуществляли действительно чеченцы. Они им нужны меньше всего. Что касается похищения людей, то я абсолютно солидарен с вами и считаю всех мерзавцев, виновных в подобных бандитских акциях, независимо от национальности, преступниками и негодяями. Но при чем здесь целый народ?

- А как обеспечить порядок? - горячился Алексей Харламов. Ведь им давали возможность самостоятельно строить свою жизнь. И чем это кончилось? Вторжением в Дагестан?

- Нужно отделять виновных от всего народа. - убежденно сказал Дронго. - и мне кажется правильным, если чеченцы сами будут наводить порядок у себя дома. Все равно, рано или поздно, придется вернуться именно к подобному варианту. Ничего другого предложить невозможно.

Мураев слушал разговор молча, иногда кивая в знак согласия. Он понимал доводы Дронго, но соглашался и с Харламовым. В заключение беседы он вдруг громко и зло сказал:

- Все беды достались нам от прежнего режима. Вы же помните, что было в последние десять лет, когда разрешили брать столько суверенитета, сколько можно. Вот все и набрали себе суверенитета.

Разговаривая с российскими писателями, Дронго наблюдал за улицей, ведущей к центральной площади. В какой-то момент он увидел идущих по улице представителей бывшей Югославии. Мехмед Селимович, Зоран Анджевски и Иван Джепаровски представляли соответственно Боснию, Македонию и Югославию, прошли мимо. Все трое были в темных очках. Проходя мимо, они повернулись в сторону обедавших и поздоровались.

Следом за ними прошли литовские представители. Их было трое - Еужений, Геркус и Лауринас. Все высокие, красивые, подтянутые, молодые. Они шли медленно, прогуливаясь, явно не спеша. Увидев Дронго, все трое улыбнулись. Он улыбнулся в ответ. Ему нравились эти спокойные, рассудительные ребята, никогда не суетившиеся, не мельтешившие по пустякам.

"Сорок человек, - думал он, - из них один убийца. Значит, нужно будет выбирать. Кажется, некий круг уже очерчен. Теперь нужно проверить каждого из них. У меня не так много подозреваемых".

Вернувшись в отель, он позвонил Яцеку Пацохе, жившему в другом отеле.

- Завтра, - сказал Дронго, - на переезде Брюссель - Дортмунд мы должны попытаться нарушить душевное спокойствие нашего предполагаемого "друга", который так хотел меня подставить. И мне нужна твоя помощь, Яцек.

- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - сурово ответил Пацоха, - а я готов тебе помогать.

РАЗМЫШЛЕНИЯ. ЭПИЗОД ВТОРОЙ

В этот вечер я должен был сразу догадаться. Но я слишком увлекся происходящим в этом дурацком саду. Поэты выступали, толкались, а мне приходилось слушать их дурацкие выступления и краем глаза следить за Дронго, который стоял в стороне. Потом он неожиданно исчез. Я, конечно, бросился его искать, но нигде не нашел. Уже тогда я обязан был понять, что именно произошло. Конечно, он поехал либо в отель, либо на встречу со своими связными. У него всегда есть помощники, хотя все думают, что он действует исключительно в одиночку.

Ближе к полуночи Дронго снова появился. Я несколько успокоился, решив, что он просто отлучился куда-нибудь выпить кофе. Однако все оказалось гораздо хуже. Он действительно вернулся и затем поехал вместе с нами в отель. А там я увидел этого противного поляка - Яцека Пацоху. Единственный человек, которого я не люблю так же сильно, как и самого Дронго. Он все время улыбается, но мне иногда кажется, что в случае смерти Дронго или его отсутствия именно этот поляк сможет стать вторым человеком, которого я должен опасаться.

Пацоха сидел в холле отеля и, когда мы проходили мимо него, мило улыбался каждому из нас. Все, казалось, было спокойно. Они обменялись взглядами с Дронго. Я видел, как они посмотрели друг на друга. И я обязан был все понять. Хорошо, что я все-таки предусматриваю подобные вещи, и их взаимная подстраховка не принесла того результата, на который они рассчитывали.

Я поднялся в свой номер и спокойно заснул. А утром мы сдавали чемоданы. Вместо Пацохи в кресле сидел Дронго. Вернее, он сидел, а Пацоха находился в другом конце холла. И хотя Дронго сидел боком, я видел, как внимательно он наблюдает за каждым, кто сдавал в это утро чемодан. И внезапно я понял... Я понял, что именно они замышляли. Эти сукины дети решили проверить мой багаж. Они решили проверить багаж всех участников "Экспресса", которые жили вместе с ними в Мадриде. Я понимал логику этих мерзавцев. Если убийца находится среди них, то компрометирующие преступника вещи должны быть спрятаны в багаже. Ведь чемоданы не осматривают при пересечении границ. В Шенгенской зоне вообще нет границ, а при пересечении границ стран Восточной Европы наш багаж будет сложен в багажный вагон, и никакая таможня не станет его проверять.

Конечно, это абсолютное беззаконие. Хотя, кто обращает внимание на законы в наши дни! Миром уже много лет правит госпожа Целесообразность. Все давно наплевали и на собственные законы, и на собственные декларации. Я видел, как внимательно смотрел Дронго на чемоданы, которые грузили в автобус. Именно поэтому я спокойно толкнул свой чемодан в сторону автобуса. Они могли проверять сколько угодно. Они могли просветить мой чемодан насквозь, а заодно подвергнуть рентгену и меня. Все равно я умнее этих профессионалов. У них ничего не выйдет, я всегда буду опережать их на один шаг. Я умею читать их мысли. Мой чемодан уехал в автобусе, а я подошел к Дронго и вежливо с ним поздоровался. Главное, чтобы он никогда не видел выражения моих глаз. Именно поэтому я часто ношу черные очки.

Конечно, в Лилле наш багаж опоздал. Мы прождали его в отеле целых два часа. И, конечно, за это время они просветили все чемоданы. И, очевидно, ничего не нашли. Чемоданы вернулись в целости и сохранности.

Наш поезд напоминает вавилонское столпотворение, это смешение рас и народов. И мы даже выбрали своим символом новую Вавилонскую башню. Но я знаю, как страшно Бог наказал людей, посмевших бросить ему вызов, когда они попытались построить первую Вавилонскую башню. Бог разобщил их, дав разные языки, чтобы они не понимали друг друга. Наш поезд - это попытка построить вторую Вавилонскую башню - так называемую единую Европу, о создании которой мечтают уже несколько сотен лет все европейцы. Но если Бог не допустил создания первой башни, то он будет не на нашей стороне и во время строительства второй. Дерзкая попытка построения второй башни, попытка преодолеть разобщенность в Европе, все равно обречена на провал. И все мы едем туда, откуда начнется новая линия раздела Европы, - в Москву, в Россию. По моему мнению, эта страна, которую я ненавижу, обречена. Она все равно должна развалиться под бременем своей географичности, своих нерешенных экономических и политических проблем. И я убежден, что своим выбором я подтолкну ее к развалу. Получается, что новый российский президент станет последним избранным политиком в этой империи. После него начнется либо диктатура, либо хаос. А возможно, и то, и другое одновременно.

Я чувствую в себе силы пророка Даниила, который истолковал последнему вавилонскому царю Валтасару древнее проклятие, появившееся перед ним на стене: "Мене, мене, текел, упарсин" - "исчислен, исчислен, взвешен, разделен", то есть падет твое царство. Бог исчислил твои грехи и уже принял решение. Возможно, Бог выбрал меня в качестве пророка своей политики. И я сделаю все что нужно, чтобы объяснить "последнему вавилонскому царю" о кончине его державы.

ДОРТМУНД. 18 ИЮНЯ

В этот день "Литературный экспресс" должен был покинуть Бельгию и направится в Германию. К Северному вокзалу бельгийской столицы подошел специальный состав, на котором участникам проекта предстояло доехать до Калининграда, где они должны были пересесть в состав, предоставленный железными дорогами Литвы и Латвии.

Участники проекта, заняв свои места, с удовлетворением обнаружили, что, кроме штабного вагона, здесь есть вагон-бистро, вагон-ресторан, несколько купейных вагонов для отдыха, общие вагоны, где можно проводить встречи, и даже вагон со специальной аппаратурой, позволяющей смотреть видеосюжеты, снятые операторами, сопровождающими "Литературный экспресс".

Все заняли места в соответствии со своими пристрастиями. Никакого специального распределения не было, и каждый мог оказаться рядом с тем человеком, с которым ему интересно было поговорить. Именно поэтому грузинские писатели часто оказывались вместе с украинскими, российские - рядом с белорусскими, литовские - с польскими. Сама идея подобного поезда была не просто новой, но и по-своему показательной. В поезде мирно беседовали представители всех народов Европы, излагая разные концепции и взгляды. Вспыхивали дискуссии, обсуждались разные темы, каждый отстаивал собственную точку зрения, но уважительное отношение к мнению собеседника присутствовало во всех спорах.

Дронго нравилась и сама атмосфера этого поезда, и его участники, которые, как правило, были интересными людьми. Он познакомился практически со всеми, старался понять взгляды и настроения каждого. Слушать многих из них было наслаждением, и он радовался возможности получить информацию о современной европейской литературе.

Но среди участников проекта особое внимание Дронго привлекали молодые люди, которых оказалось немало в этих группах. Это была и украинская пара Бондаренко - Вотанова, и молодые литовцы, и гордые представители Грузии, самому старшему из которых было тридцать шесть лет. Здесь были молодые люди из Югославии. Бельгии, Италии, Польши.

Ему были интересны их взгляды, споры, рассуждения. Может быть, поэтому он подсознательно тянулся к молодым, пытаясь понять их непростые, но подчас несколько наивные суждения, а поняв, он соглашался или не соглашался с ними. Когда поезд тронулся. Дронго прошел в штабной вагон, чтобы найти Яцека Пацоху.

- Мне нужно, чтобы в вагоне-ресторане оказались вместе именно эти люди, - сказал Дронго, протягивая список Пацохе.

В вагоне-ресторане можно было одновременно разместить лишь двадцать два человека, поэтому представитель немецкого оргкомитета объявлял каждому его персональное время обеда, чтобы не создавать ненужных очередей Пацоха и Дронго заранее договорились, что в одной смене будут обедать те, кто им был нужен. А обходивший вагоны немец должен был проконсультироваться с Нелли Мёллер, кого и когда приглашать.

- Вот мой список, - тихо сказал Дронго, передавая Пацохе листок.

- Я тоже составил список, - кивнул Пацоха, - давай сядем и проверим, насколько они совпадают.

- Четверо украинцев, - начал Дронго, - Зинчук, Семухович, Бондаренко и Вотанова.

- Согласен, - кивнул Пацоха и перечислил фамилии трех грузин и трех литовцев.

- Верно, - согласился Дронго, - хотя я бы исключил Важу Бугадзе. На роль хладнокровного убийцы этот парень явно не тянет.

- Грузины не пойдут обедать без Бугадзе, - заметил Пацоха, - поэтому я его тоже включил.

- Не пойдут, - кивнул Дронго, - итого десять подозреваемых. Кто еще?

- Испанцы. Альберто Порлан и его жена, они были в ту ночь в мадридском отеле. Карлос Казарес, Инес Педроса.

- Вряд ли. В Большой советской энциклопедии есть упоминание о самом ярком представителе галисийской литературы Испании. И это романист Карлос Казарес. Кстати, энциклопедия была выпущена еще в семьдесят втором году, когда Казаресу было только тридцать лет.

- Если хочешь, я его уберу из списка, - предложил Пацоха.

- Пока не нужно. Кто остальные восемь?

- Ты, я, Нелли Мёллер, Павел Борисов. Виржиния. Еще я включил троих югославов - Мехмеда Селимовича, Ивана Джепаровского и Зорана Анджевского.

- Почему именно их? Один из Боснии, другой из Македонии, третий из Югославии.

- Портье говорил, что они вернулись в отель позже других и просили льда для виски. Каждый хотел узнать, где находятся автоматы, вырабатывающие лед.

- Это еще ничего не значит. Они могли действительно пить виски. Хотя, я думаю, их нужно оставить.

- Я бы еще поставил Дивжака.

- Если этот парень поругался со мной, еще не значит, что он убийца, - засмеялся Дронго.

- Он воевал против сербов, - упрямо сказал Пацоха, - и я считаю его одним из самых подозрительных типов.

- Игор - молодой человек. И, возможно, принимал участие в боевых действиях. Но как журналист, а не как солдат. Я у него узнавал, он не воевал.

- Как хочешь. Тогда кого оставить? У меня уже двадцать два человека без Дивжака. Плюс еще двое. Ты говорил, что ваш разговор с Густафсоном слышали, кроме Борисова, еще Стефан Шпрингер. Мехмед Селимович и Альваро Бискарги.

- Получается слишком много, - сказал Дронго. - Кстати, там были две женщины, о которых я тебе не говорил.

- Кто они?

- Там еще стояла эта симпатичная датчанка Мулайма Сингх и Мэрриет Меестер из Голландии.

- Я ее помню. - кивнул Пацоха, - она похоже на Николь Кидман. Значит, нужно добавить еще четверых. Но у нас только двадцать два места.

- Убери двоих грузин и двоих литовцев, - предложил Дронго, - у нас вызывают сомнения только Георгий Мдивани и Еужений Алисанка. Остается двадцать два человека. Четверо украинцев, четверо испанцев, четверо последних, о которых мы говорили. Трое югославов, двое болгар, ты, я, Нелли Мёллер. Плюс Георгий и Еужений. Вот тебе полный комплект. Все, кого мы можем подозревать.

- Двадцать два человека, - задумчиво сказал Пацоха. - У тебя больше нет никаких добавлений? Я бы оставил еще Геркуса, он приходил вместе с Эужением в отель. И, если хочешь, уберу Карлоса, как ты предлагал.

- Нет, нет. Он везде появляется с Инес Педросой. Не нужно их разлучать. Давай лучше заменим его на Нелли Мёллер. Она единственный человек, кто не был в отеле и не вызывает у нас подозрений.

- Вообще-то я хотел пообедать с ней, - проворчал Пацоха, - но, похоже, ты прав. Значит, получился список на двадцать два человека. Четверо украинцев, четверо испано-португальцев, трое югославов, двое болгар, двое литовцев, грузин, представители Андорры, Лихтенштейна, Голландии, Дании. И мы двое. Шесть женщин и шестнадцать мужчин. У тебя есть еще кто-нибудь на примете?

- Нет. Похоже, мы уточнили наш список. Из сорока человек, находившихся в тот момент в отеле, эти двадцать два вызывают наибольшее подозрение. Давай проверим наши сомнения, Яцек. Но я бы поставил еще два дополнительных стула и пригласил еще двоих.

- Кого?

- Имен называть не буду. Мужчина и женщина. Один из них очень известный поэт. Оба злоупотребляют героином. Они не годятся на роль профессиональных убийц, но вполне могут помочь тому, кто вовремя даст наркотик.

- Проверим их отдельно, я примерно представляю, о ком ты говоришь.

- Для этого не нужно особо напрягать свою фантазию, - заметил Дронго, - все видно по их изможденным лицам.

- Почему ты не включил турок? - вдруг спросил Пацоха. - Там была еще турецкая супружеская пара.

- Тургай Фисекчи. Мало того, что он член запрещенной в Турции коммунистической партии, ты еще хочешь, чтобы он был и убийца? Он напоминает мне три шара, сложенных вместе. И при ходьбе эти шары словно двигаются. Голова, тело и ноги. А его жена Фатима - это один маленький круглый шарик. Она врач, официально включенный в нашу группу, и ее наверняка проверяли. Во всяком случае, на наличие профессиональных навыков и опыта работы. Поэтому я их исключил.

- Мы пригласим всех во вторую смену, - предложил Пацоха, - и тогда все будет зависеть и от нашей наблюдательности, и от твоего правильного расчета.

- Один из этой компании наверняка убийца Густафсона, - сказал Дронго, - и я собираюсь его разоблачить. Самое важное, чтобы он ничего не заподозрил до того момента, пока мы начнем действовать. Я думаю, что было бы полезно поговорить с Борисовым.

- Поговорим, - согласился Пацоха. - Лучше, если это сделаю я. У тебя, по-моему, с ним сложные отношения.

- Он, наверно, думает, что я ухаживаю за Виржинией. Но мы только вместе пили текилу.

- Этого вполне достаточно, чтобы возбудить в нем ревность. Говорят, что ты пьешь как автомат и можешь влить в себя невероятное количество алкоголя.

- Я вообще не пью, - поморщился Дронго, - но если нужно, могу выпить довольно много. Я тебе об этом уже говорил. Дело, очевидно, в моей комплекции. Меня трудно свалить с ног обычной порцией спиртного.

- Ты знаешь, что он работает на французскую разведку?

- И, по-моему, не только на французскую. - усмехнулся Дронго. - Давай сделаем так. Не будем ничего ему говорить. Заодно проследим и за его реакцией на мое предложение. Для чистоты эксперимента. Хотя мне очень не нравится, что приходится прибегать к подобным методам, чтобы выявить преступника. Это может быть опасно.

- Иначе он затаится, и мы ничего не узнаем. - ответил Пацоха, - думаю, что у нас нет другого выхода.

Оба еще не знали, что сегодня произойдет еще одна трагедия, не подозревали, чем кончится сегодняшний переезд.

МОСКВА. 18 ИЮНЯ

Несколько дней Меликов провел в постели, словно впав в некое беспамятство. Бешенство, охватившее его после того, как врач наложил гипс, не поддавалось описанию. Он катался по постели, кусал подушку, рвал зубами простыни. Обе ноги были закованы в гипсовые колодки, и теперь он не мог самостоятельно передвигаться. Братья Изотовы все эти дни не отходили от него, подавая еду и судно по мере необходимости. Несколько дней казалось, что он балансирует на грани безумия, но восемнадцатого июня, в воскресенье, он, наконец, попросил дать ему завтрак и даже попытался подняться.

К полудню ему прикатили инвалидную коляску. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы научиться пользоваться ею. И уже вечером, к ужину, он впервые выехал на своем инвалидном кресле.

Вечером приехал полковник Баширов. Он прошел в комнату, где ужинал Меликов, и, коротко поздоровавшись, сел напротив.

- У нас все готово, - сказал полковник, - ты уже видел место, где будет установлена взрывчатка. Поэтому твои расчеты должны быть настолько безупречными, что к ним не смог бы придраться ни один специалист.

- Что вам еще нужно? - мрачно спросил Мирза.

- Более подробные расчеты. Проверь все еще раз, чтобы мы вышли на окончательный вариант. Рассчитай силу взрыва с учетом того, что мы заложим взрывчатку у стены.

- Я это уже понял. Можно вопрос?

- Интересуешься, почему мы тебя не убрали?

- Нет, мне интересно, куда вы дели тело Голубева? Выдали семье? Или похоронили как героя?

Баширов несколько озадаченно взглянул на пленника.

- Тебе никто не говорил, что ты настоящий садист?

- Никто. Ты не ответил на мой вопрос.

- И не буду отвечать. Это тебя не касается. Не пытайся взять реванш за свое увечье. Я не хотел этого делать, ты сам нас вынудил.

- Ну понятно. Мне сломали ноги из-за вашей гуманности.

- Начни завтра расчеты, - сказал полковник, - и постарайся больше не ошибаться. Будет обидно, если мне придется принять кардинальное решение.

- Тебе не говорили, что ты настоящая сволочь? - зло спросил Меликов.

- Нет, - ответил полковник, - пока не говорили. Меня похвалили за то, что я поймал такого мерзавца, как ты. Работай, Меликов, и, может быть, поживешь еще немного, пусть даже и со сломанными ногами.

Он поднялся и вышел из комнаты. По дороге в Москву Баширов не прикасался к мобильному телефону, который несколько раз требовательно звонил. Он приехал в здание ФСБ и прошел в знакомый кабинет своего руководителя.