Чтение 11–й страницы книги ~Осада Лондона~

- А что его интересовало?

- Не знаю ли я чего-нибудь предосудительного о Нэнси Бек.

Уотервил изумленно взглянул на него:

- И он называл ее Нэнси Бек?

- Мы даже не упомянули ее имени, но я видел, что ему надо, он только и
ждал, чтобы я о ней заговорил, да я-то не намерен был этого делать.

- Бедняга, - пробормотал Уотервил.

- Не понимаю, почему вы его жалеете, - сказал Литлмор. - Воздыхатели
миссис Бек еще ни у кого не вызывали сожаления.

- Ну, ведь он, конечно, хочет на ней жениться.

- Так пусть женится. Мое дело сторона.

- Он боится, как бы в ее прошлом не оказалось чего-нибудь такого, что
ему будет трудно проглотить.

- Так пусть не проявляет излишнего любопытства.

- Это невозможно, ведь он в нее влюблен, - сказал Уотервил тоном,
свидетельствующим о том, что и эту слабость он тоже способен понять.

- Ну, милый друг, это решать ему, а не нам. Во всяком случае, у
баронета нет никакого права спрашивать меня о таких вещах. Был момент,
перед самым его уходом, когда этот вопрос вертелся у него на кончике
языка... Он остановился на пороге, он просто не мог заставить себя уйти и
уже готов был спросить меня напрямик. Так мы стояли, глядя друг другу в
глаза чуть не целую минуту. Но он все же решил промолчать и ушел.

Уотервил выслушал своего друга с живейшим интересом.

- А если бы баронет все-таки спросил вас, что бы вы ответили?

- А вы как думаете?

- Ну, вы сказали бы, вероятно, что это нечестный вопрос.

- Это было бы равносильно тому, что признать худшее.

- Да-а, - задумчиво протянул Уотервил, - этого сделать вы не могли. С
другой стороны, если бы он попросил вас поручиться честью, что на миссис
Хедуэй можно жениться, вы оказались бы в очень неловком положении.

- Достаточно неловком. К счастью, у него нет оснований взывать к моей
чести. Да к тому же у нас с ним не такие отношения, чтобы он мог позволить
себе расспрашивать меня о миссис Хедуэй. Он знает, что мы с ней большие
друзья, с чего бы ему было ждать от меня каких-либо конфиденциальных
сведений?

- И все же вы сами считаете, что она не из тех женщин, на которых
женятся, - возразил Уотервил. - Вы, конечно, можете дать пощечину тому,
кто вас об этом спросит, но это же не ответ.

- Пришлось бы удовольствоваться таким, - сказал Литлмор и, помолчав,
добавил: - Бывают случаи, когда мужчина обязан пойти на лжесвидетельство.

Уотервил принял серьезный вид.

- Какие случаи?

- Когда на карту поставлено доброе имя женщины.

- Я понимаю, что вы хотите сказать. Конечно, если здесь замешан он
сам...

- Он сам или другой - неважно.

- По-моему, очень важно. Мне не по душе лжесвидетельство, - сказал
Уотервил. - Это щекотливая материя.

Разговор был прерван приходом слуги, внесшим вторую перемену. Наполнив
свою тарелку, Литлмор рассмеялся:

- Вот была бы потеха, если бы она вышла замуж за этого надутого
господина!

- Вы берете на себя слишком большую ответственность.

- Все равно, это было бы очень забавно.

- Значит, вы намереваетесь ей помочь.

- Упаси бог! Но я намереваюсь держать за нее пари.

Уотервил бросил на своего сотрапезника суровый взгляд: он не понимал
его легкомыслия. Однако ситуация была сложной, и, кладя на стол вилку,
Уотервил негромко вздохнул.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

6

Пасха в том году была на редкость мягкой; теплые - то дождливые, чаще
солнечные - дни подгоняли весну. В Уорикшире живая изгородь боярышника,
высокая и густая, сплошной стеной обрамляла дорогу, возвышаясь над
усеянными первоцветом обочинами; деревья, самые великолепные во всей
Англии, возникавшие одно за другим с регулярностью, говорившей о
консерватизме местных жителей, начали покрываться нежным зеленым пушком.
Руперту Уотервилу, приверженному своим обязанностям и неукоснительно
ходившему в посольство, было до сих пор недосуг воспользоваться
буколическим гостеприимством и погостить в загородных поместьях, которые
являются одним из величайших изобретений англичан и идеальнейшим
отражением их характера. Его звали время от времени то туда, то сюда, ибо
он зарекомендовал себя в Лондоне как весьма положительный молодой человек,
но Уотервил был вынужден отклонять приглашения чаще, нежели принимать. А
посему поездка в прекрасный старинный дом, окруженный наследственными
владениями, один из домов, о которых он с самого приезда в Англию думал с
любопытством и завистью, не утратила еще для него прелести новизны.
Уотервил намеревался осмотреть их как можно больше, но не любил ничего
делать в спешке или когда мысли его бывали поглощены, - а они теперь почти
всегда были поглощены - важными, как он полагал, делами. Он отложил
загородные дома на потом: и до них дойдет черед, сперва ему надо получше
освоиться в Лондоне. Однако приглашение в Лонглендс он принял не
колеблясь; оно пришло к нему в виде короткой дружеской записки от леди
Димейн. Уотервил знал, что она вернулась из Канн, где провела всю зиму,
ибо прочел об этом в воскресной газете, но лично он с ней еще не был
знаком, поэтому несколько удивился непринужденному тону ее письма.
"Дорогой мистер Уотервил, - писала она, - сын сказал мне, что вы,
вероятно, найдете возможность приехать сюда семнадцатого и провести у нас
несколько дней. Это доставило бы нам большое удовольствие. Мы обещаем вам
общество вашей очаровательной соотечественницы миссис Хедуэй".

Уотервил уже виделся с миссис Хедуэй; она написала ему недели за две до
того из гостиницы на Корк-стрит, что приехала в Лондон на весенний сезон и
будет очень рада его видеть. Он отправился к ней с визитом, трепеща от
страха, как бы она не начала разговора о том, чтобы ее представили
королеве, и был приятно удивлен тем, что она даже не затронула этой темы.
Миссис Хедуэй провела зиму в Риме и прямо оттуда приехала в Англию, лишь
ненадолго остановившись в Париже, чтобы обновить свой гардероб. Она была
очень довольна Римом, где завела много друзей; она заверила Уотервила, что
познакомилась с половиной тамошней знати.

- Они милейшие люди; у них есть только один недостаток, они слишком
долго сидят, - сказала она. И в ответ на его вопросительный взгляд
объяснила: - Я хочу сказать: когда приходят в гости. Они приходили каждый
вечер и готовы были сидеть до утра. Все они - князья и графы. Я давала им
сигары и прочее. Знакомых у меня было хоть отбавляй, - добавила она через
минуту, возможно, разглядев в глазах Уотервила отблеск той сочувственной
симпатии, с которой полгода назад он слушал рассказ о ее поражении в
Нью-Йорке. - Там была куча англичан. Я с ними со всеми теперь знакома и
собираюсь их навещать. Американцы ждали, как поступят англичане, чтобы
сделать наоборот. Благодаря этому я была избавлена от нескольких жутких
типов. Там, знаете, такие попадаются! К тому же в Риме не так уж важно
бывать в обществе, если вам нравятся руины и Кампанья (*15), а мне
Кампанья ужасно понравилась. Я часто сидела и мечтала в каком-нибудь сыром
старом храме. Кампанья напоминает окрестности Сан-Диего... только возле
Сан-Диего нет храмов. Мне нравилось думать о прошлом, когда я ездила на
прогулки, мне то одно приходило на память, то другое.

Однако здесь, в Лондоне, миссис Хедуэй выбросила прошлое из головы и
была готова целиком отдаться настоящему. Она хотела, чтоб Уотервил
посоветовал, как ей жить, что ей делать. Что лучше - остановиться в
гостинице или снять дом? Она бы предпочла снять дом, если бы удалось найти
что-нибудь по ее вкусу. Макс хотел пойти поискать - что ж, пусть поищет,
он снял ей такой красивый дом в Риме... Миссис Хедуэй ни словом не
обмолвилась о сэре Артуре Димейне, а ему-то, казалось бы, скорее пристало
быть ее советчиком и покровителем. Уотервил с любопытством подумал, уж не
произошел ли между ними разрыв. Он встречался с сэром Артуром раза три
после открытия парламента, и они обменялись двумя десятками слов, ни одно
из которых, однако, не имело ни малейшего отношения к миссис Хедуэй.
Уотервила отозвали в Лондон сразу же после встречи, свидетелем которой он
был во дворе отеля "Мерис", и единственным источником его сведений о том,
что последовало за ней, был Литлмор, заехавший в английскую столицу на
обратном пути в Америку, куда его, как он неожиданно выяснил, на всю зиму
призывали дела. Литлмор сообщил, что миссис Хедуэй была в восторге от леди
Димейн и не находила слов, чтобы описать ее любезность и доброту. "Она
сказала мне, что всегда рада познакомиться с друзьями своего сына, а я
сказала ей, что всегда рада познакомиться с близкими моих друзей", -
рассказывала ему миссис Хедуэй. "Я согласилась бы стать старой, если бы
была в старости такой, как леди Димейн", - добавила миссис Хедуэй, забыв
на момент, что по возрасту она немногим дальше от матери, чем от сына. Так
или иначе, мать и сын отбыли в Канны вместе, и тут Литлмор получил из дому
два письма, заставившие его сразу уехать в Аризону. Поэтому миссис Хедуэй
оказалась предоставленной самой себе, и Литлмор опасался, что она умирает
от скуки, хотя миссис Бегшоу и нанесла ей визит. В ноябре миссис Хедуэй
отправилась в Италию... не через Канны.

- Как вы думаете, что она будет делать в Риме? - спросил его тогда