Ну, Егор в крайнем случае. Только на Егора я не тяну. Егор - это был Чкалов.
А я кто? Джордж? Гога?! Тьфу... Гадость какая.
Сеич.
Похоже, он совсем упал духом. Костя потихоньку снял с гвоздя автомат. По его
опыту вслед за такими минутами депрессии у опасных людей возникали позывы
стрелять направо и налево.
тебя уже простил.
все, то многое. У мальчиков были такие же проблемы еще пару месяцев назад.
Но сейчас они адаптировались и довольно .быстро восстанавливают память.
вспоминать нечего. Я и так все помню. Кроме сущей ерунды - кто я, чем
занимался, где жил, и все такое прочее. Ничего личного, понимаете? Ни-че-го.
Георгий... Н-да. И Дымов - тоже не лучше. Эх... Вы психолог, Сан Сеич?
Георгий. - Давно. Под Тверью, в Кашине. Но человека старше тридцати не
встречал , ни разу. А я довольно много ездил по стране. Удивительная
картина, доктор. Выжили только молодые и сильные. Но вот что с ними стало...
объездчиков, - этих своих ковбоев?
не хотел вам доставить неприятностей, мужики, честное слово. Это у меня
условный рефлекс такой выработался. Жить очень хочется.
Георгия.
основательно задрать
Сан Сеич?
беспокойтесь, мальчики все через это прошли, и, как видите, никто не
жалуется.
вам так верю?
мной нормальные ребята. Такие же, как вы.
похоже, нет.
хозяйством, отлично приспособленным к автономной жизни вдали от цивилизации.
Здесь имелся прекрасно оборудованный коровник, несколько загонов для мелкой
скотины, конюшня и вдоволь крестьянской утвари. Вода шла из артезианской
скважины, дизельная подстанция обеспечивала ток. Это был сущий оазис в
сердце вымершей земли.
придумал себе это имя, когда был еще совсем мальчишкой.
его умелых рук в оцинкованное ведро.
стесняйся. Никаких проблем. Я сам здесь столько всего узнал...
из Серпухова. А Костя говорит, что вроде москвич, как и ты.
свыклись, а ему очень больно. Он плачет чуть ли не каждый день. Забьется в
угол и ревет. Прямо сердце разрывается смотреть, как его ломает.
уничтожить, что на слезы "просто не оставалось времени.
"проснулся", как это называли выжившие. В первый же день кто-то из местных
от широты души подарил ему автомат и уже через пару часов был из этого
автомата застрелен. Потом его жутко измордовали в Новгороде, и там он тоже
стрелял в ответ. У него открылся дар стрелять первым, всегда чуть раньше
противника. В Торжке он было прижился, но не смог удержать себя и опять
начал молоть языком. Там его ранили по касательной в плечо, и он не
успокоился, пока не уложил всех, кого только смог найти.
больше их становилось. В каждом более или менее крупном населенном пункте он
натыкался на сотню-другую отвязанных молодых людей, пьяных и вооруженных.
Совершенно одинаковых.
потребностей. Нет, они не дрались из-за банки консервов или бутылки водки -
и того и другого было просто некуда девать. Более того, они любого готовы
были принять в стаю. Любого такого же серого, безликого, обходящегося
запасом в три десятка слов.
дальше. И повсеместно закон стаи - убей чужака - всплывал откуда-то из
глубин подсознания и подчинял себе все остальные реакции. Тот, кто что-то
помнил, раздражал их. Тот, кто помнил много, безжалостно изгонялся. А такие,
как Гош, у которых структура личности сохранилась и бросалась в глаза, были
обречены. У них для жизни в новом мире оказалось слишком умное лицо и
осмысленный взгляд.
происходило с ним после четырнадцати-пятнадцати лет. Но он остался человеком
- и его повсюду встречали с нескрываемым отвращением. Словно чуяли, что он
не такой, как все.
шумная банда, развлекающаяся отстрелом ворон. Он довольно ловко сыграл
придурка, и его было сочли таковым. Но как только он попытался от новых
друзей отвязаться, чтобы продолжить свой путь, возник конфликт. Этого нельзя
было делать, потому что недоумки мгновенно вычислили чужого. На него
устроили форменную охоту, и он чудом пробился за город. Вернулся через
сутки, но его уже ждали и вышибли за Кольцевую дорогу снова. И тогда что-то
в нем сломалось. Гош озверел.
весьма к себе расположил. При желании он мог бы стать царьком в каком-нибудь
небольшом городе, но это ему не было нужно. Он просто завоевал право жить
по-своему, убив главаря местной общины, редкостного даже по новым меркам
дегенерата. Занял особняк в пригороде с водой из скважины и огромным запасом
угля в подвале, выволок на улицу мумифицированные трупы хозяев, натаскал в
дом еды и устроился на зиму. Периодически совершал набеги на местную
библиотеку. Несколько раз отбивал атаки каких-то проезжих оболтусов. И
упорно гонял с крыльца тульских девчонок, которые к нему так и липли. Их к
Гошу толкал тот же инстинкт, который мужчин заставлял хвататься за оружие.
Девушки бессознательно чуяли в нем личность.
даже попытался наладить контакт, но с таким же успехом можно было завести
себе резиновую женщину. Бедняжка с ходу начала раздеваться, и ее тут же с
омерзением вытолкали за дверь. Пришлось еще разбираться с ее дружками,
которые явились мстить и чуть было не сожгли дом. Но постепенно жизнь
наладилась. Город терпел отшельника-книгочея, а отшельник старался не
безобразничать. Его даже перестали задирать на рынке, куда съезжались для
меновой торговли немногие уцелевшие деревенские. Такие же, как горожане,
безымянные дураки, они тем не менее сообразили, что, во-первых, зимой в
деревне выжить легче, а во-вторых, натуральное хозяйство вечно. Жратва в
Туле рано или поздно должна была кончиться, жить на одних макаронах и
консервированной дряни городским уже обрыдло, и сам по себе возник рынок,
где откуда ни возьмись появлялись регулярно мясо, картошка и молоко. Гош
ходил по рынку, стараясь не задавать слишком умных вопросов, и с тоской
думал, что мясо-то еще некоторое время будет - оно самовоспроизводится
все-таки, а вот растигельным продуктам однажды придет конец, потому что их
ведь надо сеять, а деревенских выжило слишком мало.Он привычно думал и
сопоставлял. И к весне,
критерии, по которым действовал истребивший его земляков вирус.
Ильин Андрей
Суворов Виктор
Каменистый Артем
Лукин Евгений
Лукин Евгений
Шилова Юлия