неистощимый кладезь несуразностей. У меня каждую минуту готова была
выходка, смешившая их до слез. Я заменял им целый сумасшедший дом.
каждый месяц по золотому.
обязанностях. Во-первых, как только разносился слух о новой пьесе,
приходилось в любую погоду рыскать по всем парижским чердакам, пока я не
находил автора, раздобывать рукопись для прочтения и ловко вставлять намек
на то, что тут есть роль, которую как нельзя лучше исполнила бы одна
знакомая мне особа. "А кто же это, позвольте узнать?"-"Кто? Милый вопрос!
Это сама грация, сама прелесть, изящество".-"Вы имеете в виду госпожу
Данжевиль? Вы, может быть, с ней знакомы?"- "Да, немного знаком, но это не
она".- "Так кто же?" Я совсем шепотом называл имя. "Она?"- "Да, она!"-
повторял я, несколько сконфуженный, ибо и я порой не лишен стыда, и надо
было видеть, как при этом имени физиономия поэта вытягивалась, а иной раз
мне смеялись прямо в глаза. Однако волей или неволей надо было привести его
к обеду, а оп, опасаясь связать себя, жался, отнекивался. И надо бы видеть,
как со мной обходились, если эти переговоры не удавались! Тут я оказывался
тупицей, олухом, дураком; я ни на что не был годен, я не заслуживал даже
стакана воды. Но куда хуже бывало, когда пьесу играли и приходилось среди
шиканья публики, а она, что ни говори, судит правильно - бесстрашно, в
полном одиночестве хлопать в ладоши, привлекать к себе все взгляды, спасая
иногда актрису от свистков, и слышать подле себя шепот: "Это переодетый
лакей ее любовника... Да уймется ли этот негодяй?.." Никто не знает, что
может толкать на такие поступки; думают, что глупость, а между тем здесь
есть причина, которая извиняет все.
которое я ронял для того, чтобы (•пасти от насмешки мои одинокие
аплодисменты, а его истолковывали в обратном смысле. Согласитесь, что
только ради очень большой выгоды можно так издеваться над публикой и что
этот тяжкий труд стоил всякий раз дороже какого-нибудь жалкого экю!
отправиться на место пытки, надо было заучить те блистательные места роли,
где надлежало задать тон. Если мне случалось их забыть или не перепутать,
я, возвращаясь, дрожал от страха; поднимался такой крик, что вам и не
вообразить себе. А дома надо было ухаживать за целой сворой собак; правда,
я по глупости сам вменил себе это в обязанность. На мне также лежал надзор
за кошками; и я был безмерно счастлив, если Мику удостаивала меня только
царапины, раздирая мне кожу на руке или манжеты. Крикетта подвержена
коликам, и я растирал ей живот. Раньше у нашей хозяйки бывали приступы
ипохондрии, а теперь она страдает расстройством нервов. Не говорю о легких
недомоганиях, которых при мне нисколько не стесняются. Ну да что тут - я
никого никогда не собирался стеснять. Я читал, что какой-то государь,
прозванный Великим, дежурил иногда у судна своей любовницы. С домочадцами
держатся запросто, а я в те дни был домочадцем больше, чем кто-либо другой.
Я апостол простоты и непринужденности; я проповедовал им собственным
примером и никогда не оскорблялся. Мне только не надо было мешать. Я уже
обрисовал вам хозяина. Хозяйка же начинает прибавляв в весе. Надо только
послушать милые вещи, которые л"ди рассказывают на этот счет.
своих благодетелей.
покровительствуешь?
бы покровителю такого права.
Он. А если бы люди не были смешны сами по себе, никто не сочинял бы о них
забавных россказней. И к тому же - моя ли вина, что они водятся со всяким
сбродом? Моя ли вина, что они окружили себя сбродом, что их обманывают, что
над ними издеваются? Когда решаешься жить с людьми вроде нас, а судишь
здраво, надо ждать бесчисленных пакостен. Когда нас берут в дом, но знают
разве, кто мы такие, но знают, что мы корыстные, низкие, вероломные
душонки? Если нас знают, то все в порядке. Заключается молчаливое
соглашение, что нам будут делать добро, а мы рано или поздно отплатим за
добро, которое нам сделают, злом. Разве нет такого соглашения между
человеком и его обезьяной или попугаем? Лебрен вопит но поводу того, что
Палиссо, собутыльник его и друг, сочинил на него куплеты. Налиссо и должен
был сочинить куплеты, и не нрав Леброн. Пуансине вопит но поводу того, что
Палиссо ему приписал куплеты, которые сам сочинил на Лебреиа. Палиссо и
должен был приписать Пуансине куплеты, которые он сочинил на Лебрена, и не
нрав Пуансине. Маленький аббат Рой вопит но поводу того, что его друг
Палиссо отбил у него любовницу, к которой он его и ввел, а не надо было
вводить такого Палиссо к своей любовнице или уж следовало готовиться
потерять ее. Палиссо исполнил свой долг, и не нрав аббат Рей. Книготорговец
Давид вопит по поводу того, что его компаньон Палиссо спал или хотел спать
с его женой; жена книготорговца Давида вопит по поводу того, что Налиссо
дает понять, будто он с нею спал, но, как бы то ни было, Палиссо свою роль
сыграл, а не правы Давид и его жена. Гельвеций вопит по поводу того, что
Палиссо вывел его на сцене бесчестным человеком, а между тем должен ему
деньги, выпрошенные на то, чтобы поправить здоровье, подкормиться и
приодеться. Но мог ли он ожидать иного образа действий от человека,
замаравшего себя всякими гнусностями, который просто ради забавы убедил
друга отречься от своей религии, который завладевает имуществом своих
компаньонов, у которого нет ни стыда, ни совести, ни чувств, который fas et
nefas стремится к богатству, который дни считает по числу содеянных
подлостей и который сам себя изобразил на сцене как опаснейшего мошенника -
бесстыдство, которому, по-моему, не найдется примера в прошлом и не
найдется в будущем? И виноват тут не Палиссо, а Гельвеций. Ежели юного
провинциала свести в версальский зверинец, а он по глупости просунет руку в
клетку тигра или пантеры, и ежели рука молодого человека останется в пасти
хищного зверя - кто тут будет виноват? Все это предусмотрено молчаливым
соглашением, и тем хуже для тех, кто о нем не знает или забывает. Этим
священным и всеобъемлющим соглашением можно оправдать стольких людей,
которых мы обвиняем в злонравии, меж тем как нужно бы самих себя упрекать в
глупости! Да, толстая графиня, это вы виноваты, когда собираете вокруг себя
тех, кого у людей вашей породы принято называть тварями, и когда эти твари
делают вам гадости, то заставляют и вас их делать и навлекают на вас
негодование порядочных людей. Порядочные люди делают то, что должны, твари
- тоже, и виноваты вы, что принимаете их. Если бы Бертен мирно и мило жил
со своей любовницей, если бы в силу своей порядочности они водили только
порядочные знакомства, если бы они окружали себя людьми даровитыми,
известными в обществе своей добродетелью, если бы время, отнятое от
блаженных часов, которые они проводили бы вдвоем, наслаждаясь любовью,
говоря о ней в тиши одиночества, - если бы это время они посвятили
небольшому кружку просвещенных, избранных друзей, - поверьте, на их счет не
появлялось бы ни хороших, ни дурных выдумок! А что с ними произошло? То,
чего они заслуживали: они были наказаны за свою неосмотрительность, и
провидение от века предназначило нас на то, чтобы воздавать должное
Бертенам нынешнего дня, а подобных нам из числа наших племянников оно
предназначило на то, чтобы воздавать должное Монсожам и Бертенам будущего.
Но в то самое время, как мы приводим в исполнение его справедливые
приговоры над глупостью, вы, изображая нас такими, каковы мы на самом деле,
приводите в исполнение его справедливые приговоры над нами. Что бы вы о нас
подумали, если бы мы, при наших постыдных нравах, стали требовать всеобщего
уважения? Что мы безумцы. А разумны ли те, которые ждут честного поведения
от людей, уже родившихся порочными? Расплата в этом мире наступает всегда.
Есть два генеральных прокурора: один - тот, что стоит у ваших дверей и
наказывает за проступки против общества, другой - сама природа. Ей известны
все пороки, ускользающие от законов. Вы предаетесь разврату с женщинами - у
вас будет водянка; вы пьянствуете - у вас будет чахотка; вы пускаете к себе
негодяев и живете в их обществе - вас будут обманывать, осмеивать,
презирать; самое простое - смириться перед справедливостью этих приговоров
и сказать себе: "Поделом". Тут надо либо одуматься и исправиться, либо
остаться таким, каков есть, но на вышеупомянутых условиях.
ограничиваюсь ролью пересказчика. Ходит вот слух, что несколько дней тому
назад, часов в пять утра, вдруг раздался отчаянный шум; звонили во все
звонки, слышались глухие прерывистые крики, словно кого-то душили: "Ко мне,
помогите, задыхаюсь, умираю!" Крики эти неслись из апартаментов патрона,
Бегут на помощь. Наша толстая тварь, уже потерявшая голову, уже не
помнившая себя, уже ничего не видевшая, как это бывает в такие минуты,
приподымалась на обеих руках и со всего размаху обрушивалась па некие части
его тела всей тяжестью своих двухсот или трехсот фунтов, упоенная
быстротой, какую порождает самое неистовство удовольствия. Стоило немалого
труда вызволить его. И на кой черт маленькому молоточку взбрело в голову
лечь под такую тяжелую наковальню?
меня на языке вертится вопрос.
тайны от вас.
Березин Федор
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Каргалов Вадим
Трубников Александр
Херберт Фрэнк