бесславному завершению. Немедля по прибытии в Бомбей батальон европейского
полка, к коему я был приписан, был послан в верховья реки Сатлех, где
разгорелось восстание сикхов. Это были кампания Аливала и Сабраона, но вот и
все, что увидел я своими глазами из славной эпохи, воспетой в наших военных
анналах. Из презрительного снисхождения к моему нервному расстройству меня
зачислили в караул при обозах, и вот как-то ночью, примерно на десятые сутки
марша, на протяжении которых я непрестанно трясся, как осиновый листок, на
наш арьергард было совершено нападение с целью грабежа. Нападала-то, стыдно
сказать, лишь жалкая кучка гнусных проходимцев и воров, и не было ничего
легче, чем загнать этих жалких злодеев к черту на куличики. Я же всегда, и в
детстве, и в юности, отличался храбростью и объявляю во всеуслышание, что
при подобных обстоятельствах ни в коем случае не обратился бы в бегство - но
злосчастный недуг решил иначе. Я выронил из рук мушкет, стряхнул с головы
кивер, а со спины заплечный мешок, и непослушные ноги, ковыляя и
подкашиваясь, потащили меня куда глаза глядят - как казалось мне тогда,
через много миль пустыни. Потом много велось разговоров о том, чтобы
расстрелять меня, или подвергнуть публичной порке, но такого рода наказания
не были приняты в тех войсках. Меня послали в гнусное место заключения -
военную тюрьму, где держали на рисе и воде, а после отконвоировали в Бомбей,
судили военно-полевым судом, вынесли самый суровый приговор и публично
исключили из полка за трусость. Да, с меня, сына благородных родителей,
владетеля немалой собственности, прилюдно сорвали мундир и под звуки "Марша
негодяев" {"Марш негодяев" - какофония, которой сопровождается изгнание с
позором из полка.} с превеликим позором уволили со службы в рядах войск
Славной Ост-Индской Компании.
предоставили место на корабле бесплатно, то ли я заплатил за билет, то ли
отработал проезд. Помню только, что корабль, на котором я плыл, потерпел
кораблекрушение близ Кейп-Кода и скоро пошел ко дну. Опасности не было ни
малейшей - кругом так и кишели всякие корабли, большие и малые, и все до
единой души были спасены, но я так страшно и беспрестанно трясся, когда
шлюпки покидали судно, что вся команда хором заорала и закричала на меня,
стоило мне лишь сунуться на борт, и мне не позволили войти в лодку вместе со
всеми, а отвезли на берег, волоча за кормой.
кроме как трясся всю дорогу от Кейп-Кода до Плимута, и так наконец достиг
Англии. Там я написал несметное количество писем все моим друзьям и родичам,
и милой Тилли, и дяде Бонсору. Однако единственным ответом, что я получил,
стало несколько сухих строчек от адвоката моего дядюшки, в коих меня
уведомляли, что неразборчивые мои каракули достигли персоны, которой были
адресованы, но что более никакого общения между нами не будет и быть не
может. Тут наконец я вошел во владение своей собственностью до последнего
пенни, но, сдается мне, в самом скором времени умудрился всю ее растрясти в
кости или в багатель {Багатель - одна из разновидностей бильярда.}, в кегли
или в бильярд. Помню также, что не сумел нанести ни единого удара по шару в
последней из перечисленных игр без того, чтобы не стукнуть моего соперника
кием в грудь, опрокинув при этом метку, расколотив шаром окно, разбив
выстроенные в порядке шары и разодрав зеленую ткань стола - за что и уплатил
владельцу заведения совершенно немыслимое количество гиней.
покупать ключ для часов - серебряных, поскольку золотые часы с репетицией
успел уже где-то протрясти все тем же необъяснимым образом. Стбяла зима, я
одел теплое пальто с широкими рукавами. Пока продавец подбирал ключ к моим
часам, меня вдруг охватил необычайно свирепый приступ малярии и, к ужасу
моему и смущению, в попытке ухватиться за прилавок, чтобы не упасть, я
опрокинул поднос с бриллиантовыми кольцами. Часть из них упала на пол,
остальные же - о горе мне! о мой позор! - завалились прямехонько в рукава
моего пальто. Я так трясся, что словно бы нарочно затрясал бриллиантовые
кольца к себе в рукава, карманы и даже ботинки. Поддавшись какому-то
безотчетному порыву, я бросился бежать, но у самой двери был схвачен и
доставлен, весь трясущийся, в полицейский участок, который, замечу кстати,
тоже ходил ходуном. Надо сказать, в этот момент как раз случилось небольшое
землетрясение, так что вместе со мной тряслась добрая половина Лондона.
предварительному заключению. После того, как я продрожал некоторое время в
побеленной камере, меня, трясущегося, отвели в Центральный уголовный суд и
поместили, все так же трясущегося, на скамью подсудимых по обвинению в
попытке воровства частной собственности на сумму в пятнадцать сотен фунтов.
Все улики говорили против меня. Адвокат мой пытался сослаться на что-то
вроде "клептомании", но тщетно. Дядя Бонсор, срочно вызванный из Дувра, дал
серьезные показания против меня, обрисовав меня самыми черными красками.
Меня признали виновным - да, меня, невиннейшего и несчастнейшего молодого
человека, какого только видала эта земля - признали виновным и приговорили к
семи годам ссылки! Ужасная сцена эта и сейчас ярко стоит перед моими
глазами. Решительно все в суде яростно трясли на меня головами - тряс дядя
Бонсор, тряс судья, трясли все до единого зрители на галерке, а я,
вцепившись одной рукой в прутья, ограждавшие скамью подсудимых, дрожал,
точно десять тысяч миллионов самых натуральных осиновых листов. Голова моя
раскалывалась, мозг так и кипел, и тут
следующего к Дувру; весь вагон ходил ходуном; масло в светильниках
плескалось так, что едва не выплескивалось за край, а трости и зонтики
дружно подпрыгивали в сетках над головами пассажиров. Поезд летел на всех
парах, и мой кошмарный сон объяснялся всего-то навсего свирепой качкой и
подпрыгиванием вагона. Тогда, сев и с невероятным облегчением протирая глаза
(но в то же время судорожно хватаясь за что попало рядом - так сильно трясло
поезд), я принялся вспоминать все, что снилось мне раньше или что я вообще
слышал о подобных снах, привидевшихся, когда вокруг плещет море или
что-нибудь сильно стучит в дверь. Размышлял я и о давно известной
взаимосвязи между необычными звуками и загадочном ходом наших мыслей в
глубинах подсознания. И тут до меня дошло, что в один из отрезков моего
болезненного бреда, а именно, когда меня аттестовали в рекруты, я нисколечки
не дрожал и не трясся. Нетрудно было увязать эту временную свободу от
малярии с двумя-тремя минутами, что поезд простоял в Танбридж-Уэлс
{Танбридж-Уэлс - фешенебельный курорт с минеральными источниками в графстве
Кент.}. Но благодарение Небесам - все это было лишь сном!
напротив меня дородная пожилая леди, намекая на толчки поезда, когда за
окном появился кондуктор с криком "Ду-уувр!"
быть, мы не раз едва не сходили с рельс. Ну да ладно, завтра к утру все
крепления как следует проверят. Добрый вечер, сэр, - это уже относилось ко
мне, я хорошо знал этого кондуктора. - Веселого Рождества вам и счастливого
Нового Года! Должно быть, вам надобен кэб к Снаргестоунской вилле? Эй,
извозчик!
кэбменом совершенно свободно, не уронив ни монетки. Когда я приехал, мистер
Джейкс туг же настоял на том, чтобы принести мне в столовую чего-нибудь
горячительного. На улице ведь, сказал он, "смертельный холод". Я
присоединился к веселому обществу и был встречен распростертыми объятиями
моей Тилли и распахнутым жилетом дядюшки Бонсора. Я принял участие в веселых
играх и забавах, какие водятся на Святки. Мы все обедали вместе на
Рождество, причем я преловко управлялся с супом и умело разрезал индейку, а
назавтра, в "день подарков", удостоился от дядюшкиного адвоката похвал за
дивный почерк, который продемонстрировал подписью на необходимом документе.
И двадцать седьмого декабря тысяча восемьсот сорок шестого года я женился на
моей обожаемой Тилли и собирался счастливо прожить всю оставшуюся жизнь, как
вдруг
Привидениями - и обнаружил, что меня просто-напросто слишком порастрясло в
поезде по дороге сюда, и что не было ни свадьбы, ни Тилли, ни Мэри Ситон, ни
миссис Ван Планк - никого, кроме меня и Призрака Малярии, да двух внутренних
окон в Двойной Комнате, которые дребезжали, точно призраки двух часовых,
желавших таким призрачным образом способствовать моей безвременной кончине и
нести надо мной призрачный караул.
откликнулась за новый призванный дух и тихим, отчетливым голосом начала: