Марцелла. День обещал быть прекрасным, и я, дрожа от холода, выбрался на
солнце. Прислонившись к нагретой стене, я поймал себя на мысли, которая уже
неоднократно приходила мне в голову: сколько же еще времени стоит мучиться,
умирая с голоду, и достаточно ли глубоки мутные воды Тибра, чтобы поглотить
человека? Как тяжело умирать в самом расцвете лет! Ведь мое будущее могло бы
стать таким светлым, таким возвышенным. Суровая жизнь, которую я вел
последнее время, укрепила меня физически и духовно. Я даже подрос. Мускулы
мои развились и окрепли. Я стал гораздо живее, энергичнее, решительнее, чем
год назад. Но зачем мне теперь все это? Я должен умереть, и теперь смерть
будет только еще тяжелей.
я попросил подаяния, но мне отказали. Я машинально брел среди вереницы
экипажей и пешеходов, пока не обнаружил, что нахожусь в толпе, которая,
беспрерывно приливая и отливая, в течение всей пасхальной недели заполняет
площадь вокруг собора св. Петра. Отупевший и измученный, я повернул к
ризнице и приткнулся у порога. Два господина читали приклеенное к колонне
объявление.
рядом. - И человек может рисковать своей головой ради каких-то грошей!
обычно разбиваются в лепешку, - добавил другой.
удалились.
"Иллюминация собора святого Петра". Далее сообщалось, что требуется
восемьдесят человек для освещения собора и купола и триста - для освещения
карнизов, сводов, колонн и так далее, amministratore доводит до сведения...
и так далее и тому подобное... В заключение говорилось, что каждый из
факельщиков, занятых на соборе и куполе, получит обед и двадцать четыре
паоло, тогда как заработок остальных составит менее трети этой суммы.
отчаяния. В конце концов мне грозила только смерть, и лучше уж умереть после
сытного обеда, нежели с голоду. Я тут же направился к amministratore, меня
внесли в список, дали несколько паоло задатка и велели явиться на следующее
утро ровно в одиннадцать часов. В этот вечер я поужинал возле уличного
ларька и за несколько грошей получил возможность выспаться на сеновале
конюшни в конце Виа дель Арко.
стоял в толпе других бедняг, у большинства которых был жалкий вид, такой же
как и у меня, и ждал, когда откроется дверь конторы администратора. Пьяцца
перед собором кипела жизнью, напоминая разноцветный калейдоскоп. Сияло
солнце, били фонтаны, над замком св. Ангела развевались флаги. Зрелище было
изумительное, но я смотрел на него лишь несколько минут. С последним ударом
часов двери распахнулись, и мы всей толпой вошли в зал, где для нас были
накрыты два длинных стола. Несколько стражей стояли у дверей, служитель
расставил нас вокруг столов, и священник принялся читать молитву.
побудило меня взглянуть на соседний стол, и там... о, всемогущий!., я увидел
Гаспаро!
опустил глаза. Я видел, как он мертвенно побледнел. Воспоминание обо всех
страданиях, которые он мне причинил, и о подлом ударе, нанесенном мне в день
нашего побега, на какой-то миг пересилило даже удивление от того, что я вижу
его здесь. О, если бы мне суждено было остаться жить, чтобы встретиться с
ним один на один под открытым небом, где не будет ни молящихся священников,
ни стражи!
притупить мой аппетит. Я ел как голодный волк, как, впрочем, и все
остальные. Нам не дали вина, да и двери были заперты, чтобы мы не могли
раздобыть его со стороны. Это было весьма разумно, если принимать во
внимание, какую работу нам предстояло выполнить. Тем не менее это не
помешало нам поднять страшный шум. Порою опасность пьянит, как вино, и в это
светлое воскресенье мы, восемьдесят sanpietrini, факельщики собора св.
Петра, из которых кое-кто еще до ужина, быть может, размозжит себе череп о
свинцовые листы кровли, ели, болтали, шутили, смеялись, и в этом буйном
веселье было что-то ужасающее.
Многие повалились на пол или на скамьи и уснули. Гаспаро был среди них. Я не
мог больше выдержать. Я подошел к нему и пнул его в бок.
переживем эту ночь, ты мне ответишь за свою подлость!
сделал вид, что уснул.
сказал один из соседей, когда я уходил.
превратило его в волка.
можно дальше от моего врага, и погрузился в крепкий сон. В семь стража
подняла тех, кто еще спал, и поднесла каждому по стаканчику слабого вина.
Затем нас построили в два ряда и повели к задней стороне собора, а оттуда на
крышу под куполом. С этого места целая вереница лестниц и извилистых
коридоров вывела нас в проход между двойными стенами купола; здесь нас стали
размещать на разной высоте. Меня поставили примерно на середине, и я
заметил, что Гаспаро ведут еще выше. Когда нас расставили по местам,
распорядители обошли всех и дали нам наставления. По сигналу каждый должен
вылезть в лаз или в окошко, перед которым он находился, и сесть верхом на
узкую доску, привязанную к крепкой веревке. Веревка эта уходила в окно, была
намотана на вал и надежно закреплена изнутри. По второму сигналу он должен
взять в правую руку горящий факел, который ему подадут, а левой крепко
ухватиться за веревку. По третьему сигналу специально приставленный для
этого помощник начнет разматывать веревку, а факельщик, быстро скользя вниз
по изгибу купола, должен прикоснуться факелом к каждой плошке, которую
минует.
первого сигнала.
громадные ребра купола, насколько я мог видеть, все карнизы и фризы фасада,
все колонны и парапеты гигантской колоннады, окружавшей пьяццу в четырехстах
футах внизу, были окаймлены рядами бумажных фонариков, и свет их, смягченный
бумагой, играл серебристым огнем, производившим волшебное, потрясающее
впечатление. Между рядами и даже среди этих фонариков по фасаду, выходящему
на пьяццу, на разных расстояниях были размещены плошки, так называемые
padelle, уже наполненные салом и скипидаром. Зажечь их на своде и куполе и
было рискованным делом sanpietrini. Когда все огни зажгутся - вспыхнет и
золотая иллюминация.
вечерняя тьма становилась все гуще, фонарики горели все ярче, нарастающий
гул тысячной толпы на площади и улицах все громче звучал у нас в ушах. Я
чувствовал учащенное дыхание помощника за своим плечом - и казалось, слышал
стук собственного сердца. Неожиданно, точно электрический ток, из уст в уста
промчался первый сигнал. Я вылез и крепко обхватил ногами доску, по второму
сигналу схватил пылающий факел, после третьего почувствовал, как скольжу
вниз, и, зажигая каждую плошку, мимо которой спускался, увидел, как весь
огромный свод надо мной и подо мной вспыхивает рядами пляшущих огней. Часы
начали бить восемь, и когда отзвучал последний удар, весь собор утонул в
огне. Рев толпы, напоминающий рев безбрежного океана, казалось, потряс самый
купол, к которому я прильнул. Я мог даже видеть блики света на лицах, толпу
на мосту св. Ангела и лодки, снующие по Тибру.
теперь сидел безмятежно, наслаждаясь восхитительным зрелищем. Вдруг я
почувствовал, что веревка дрогнула. Я взглянул наверх и увидел человека,
который, одной рукой держась за железный стержень с прикрепленными к нему
плошками, другою... Боже милосердный! Пьемонтец пережигал своим факелом мою
веревку!
произошло в один страшный миг. Я кошкой вскарабкался наверх, ткнул факелом
прямо в лицо озверевшего каторжника и ухватился за веревку на вершок выше
горящего места! Ослепленный и ошеломленный, он испустил ужасный вопль и
камнем рухнул вниз. Даже сквозь гул живого океана, бушующего внизу, я
услышал глухой удар о свинцовую кровлю - звук этот отдавался в моих ушах все
долгие годы, прошедшие с того вечера, я слышу его и по сей день!
Помощь пришла как раз вовремя, от страха мне стало дурно, и я так ослабел,
что потерял сознание, как только очутился в безопасности. На следующий день
я дождался администратора и рассказал ему обо всем. Правдивость моего
рассказа подтверждала пустая веревка, с которой сорвался Гаспаро, и
обгоревший обрывок веревки, на котором меня подняли. Amministratore передал
мой рассказ одному высокопоставленному духовному лицу, и в то время, как
никто, даже ни один sanpietrino, не подозревал, каким образом погиб мой
враг, подлинная история, которую люди шепотом рассказывали друг другу,
перелетала из дворца во дворец, пока не достигла Ватикана. Я получил
Орлов Алекс
Конан-Дойль Артур
Гуль Роман Борисович
Никитин Юрий
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей