Мысль о том, что же люди там читают, постоянно терзала мистера Грэдграйнда:
ручейки сводных таблиц, приносящие соответствующие сведения, в положенные
сроки вливались в ревущий океан статистических данных, куда еще ни один
водолаз не спускался безнаказанно. Как ни печально, но нельзя было отрицать
того очевидного факта, что даже читатели городской библиотеки упорствовали в
своем желании раздумывать. Они раздумывали о человеческой природе, о
человеческих страстях, надеждах и тревогах, о борьбе, победах и поражениях,
о заботах, радостях и горестях, о жизни и смерти простых людей! Иногда,
после пятнадцати часов работы, они садились за книжку и читали всякие
россказни про мужчин и женщин, похожих на них самих, и про детей, похожих на
их собственных. Сердца их пленял Дефо, а не Евклид *, и они, видимо,
находили большее утешение у Гольдсмита, нежели у Кокера *. Мистер Грэдграйнд
без устали трудился над этой каверзной задачей - для печати и не для печати
- и, хоть убей, не мог понять, каким образом получается такой несуразный
итог.
тебя, опротивели, - сказал не по годам угрюмый Томас Грэдграйнд-младший,
сидя под вечер в тихой комнате, похожей на цирюльню.
Том.
затормошат. Она уже сейчас бледная, как смерть, и тупая... как я.
стуле, скрестив руки на спинке и спрятав хмурое лицо в скрещенные руки.
Сестра его сидела подальше от огня, в темном углу, то глядя на брата, то
устремляя взор на осыпающиеся яркие искры.
просто осел, и больше ничего. Такой же упрямый, как осел, еще глупее, чем
осел, и так же мне сладко живется, и скоро я лягну кого-нибудь, как осел.
Даже и не знаю, что бы тут было без тебя в нашем распрекрасном... Каменном
Мешке. - Том сделал паузу, подыскивая достаточно крепкое словцо, чтобы
выразить свою любовь к отчему дому, и, видимо, остался очень доволен
найденным определением.
свирепо потер лицо о рукав, словно хотел содрать с себя кожу и тем самым
уравновесить душевные муки телесными.
от гаснущих искр и поднимая глаза на брата, - я уже почти взрослая, и чем
старше я становлюсь, тем чаше я раздумываю о том, как грустно, что я не умею
сделать так, чтобы тебе лучше жилось в нашем доме. Я не умею ничего такого,
что умеют другие девушки. Ни сыграть, ни спеть тебе не могу. И поговорить с
тобой, чтобы развлечь тебя, не могу, ведь я не вижу ничего веселого, не
читаю ничего веселого, и мне нечем позабавить тебя или утешить, когда тебе
скучно.
безмозглый мул, а ты нет. Если отец хотел сделать из меня либо ученого
сухаря, либо мула, а ученого из меня не вышло, то кто же я, как не мул? Я и
есть мул, - мрачно заключил Том.
темного угла. - Очень печально. Несчастные мы с тобой, Том.
портит, как мальчика. Я вижу в тебе одно только хорошее. Ты единственное мое
утешение - ты даже этот дом умеешь скрасить - и я всегда буду делать то, что
ты хочешь.
знаю, что ты ошибаешься. А я отлично знаю, что ты ошибаешься, и это очень
прискорбно. - Она подошла к Тому, поцеловала его и опять села в свой уголок.
яростно скрипнув зубами, - и все цифры, и всех, кто их выкопал; и подложить
под них тысячу бочек пороху и взорвать все сразу! Правда, когда я буду жить
у старика Баундерби, я отыграюсь.
услышу. Вознагражу себя за то, как меня воспитывали.
и отец, и он много грубее и вполовину не такой добрый.
со стариком и угомонить его.
воедино на стенах и потолке, точно над братом и сестрой нависла темная
пещера. Богатое воображение - если бы такое кощунство было возможно в этой
комнате - могло бы принять этот мрак за грозную тень, которую то, о чем шла
речь между ними, отбрасывало на их будущее.
секрет?
Это ты, Лу. Ты его любимица, он души в тебе не чает, он ради тебя все
сделает. Когда он скажет что-нибудь, что мне не по нутру, я ему пропою:
"Мистер Баундерби, ваши слова очень огорчат и обидят мою сестру. Она была
уверена и мне всегда говорила, что вы не будете притеснять меня". Уж тут-то
он прикусит язык, будь покойна.
отложил мечты о будущем и снова дал волю своему унынию, усиленно зевая,
вертясь на стуле и все ожесточеннее ероша волосы. Наконец он поднял глаза и
спросил:
вижу. Должно быть, это еще одно преимущество девочки перед мальчиком.
произносимые ею слова в пламени камина, а начертаны они были не очень
разборчиво, - ты радуешься, что будешь жить у мистера Баундерби?
стула. - Во всяком случае, это значит - уйти из дому.
повторила Луиза. - Во всяком случае, это значит - уйти из дому. Да, да.
здесь. Но ты же знаешь, что я должен уйти, хочу я этого или нет. И уж лучше
мне отправиться туда, где я могу извлечь какую-то пользу из твоего влияния,
чем в такое место, где ты мне ничем не сможешь помочь. Ты это понимаешь?
Том подошел к ней сзади и, перегнувшись через спинку стула, стал
вглядываться в огонь, который столь сильно занимал ее, пытаясь сам что-то в
нем увидеть.
ничуть не лучше, чем все вообще. Что ты там видишь? Уж не цирк ли?
тобой, о том, что мы уже почти взрослые.
с ними поделать.
отворившая дверь, - ради бога, прекрати сию минуту это занятие. Ты же
знаешь, бессовестная, что мне покою не будет от твоего отца. А тебе, Томас,
не стыдно? С моей больной головой - и вдруг слышу, как ты подбиваешь сестру
раздумывать, и это при твоем-то воспитании, на которое ухлопали столько
денег, а ведь ты отлично знаешь, что отец твой строго-настрого запретил ей
это.
но мать остановила ее неопровержимым доводом, решительно заявив, что "не с
моим здоровьем слушать такие слова, потому что без подстрекательства у тебя
не могло быть ни физической, ни нравственной возможности это сделать".
красные искры, как они меркнут и гаснут. И, глядя на них, я думала о том,
что, в сущности, жизнь моя будет очень коротка и многого совершить я не
успею.
Вздор! И не стыдно тебе, Луиза! Говорить такие глупости прямо в глаза мне,
хотя ты отлично знаешь, что, дойди это до твоего отца, мне от него покою не
будет. И это после всех забот и хлопот о тебе! Сколько лекций тебе
прочитали, сколько опытов показывали! Разве я сама, когда у меня вся правая
сторона отнялась, не слышала, как ты со своим учителем долбила про горение,
каление, сожжение и еще про невесть какие ения, лишь бы свести с ума
несчастную больную. И после всего этого я должна терпеть твою болтовню об
искрах и пепле! Я жалею, - со слезами в голосе заключила миссис Грэдграйнд,
под натиском даже столь призрачных фактов падая в кресло и выпуская свой
сильнейший заряд перед тем, как сдаться, - да, я от души жалею, что стала
матерью. Лучше бы мне вовсе не иметь детей, вот тогда бы вы поняли, каково
это - обходиться без меня!
ГЛАВА IX
Панов Вадим
Мацумото Сэйте
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Посняков Андрей