позади, и вдоль дороги росли только пограничные столбики. За рекой, на
афганской стороне, кучками стояли крошечные хижины. На крутых склонах едва
виднелись квадратики высокогорных полей. Там, где были ровные участки,
белели дома крестьян побогаче. Сами "кулаки", согнувшись, шли за плугом,
покрикивая на тощих быков. Иностранная молодежь махала мне руками и что-то
кричала. Из-за шума воды и незнания шугнанского языка выяснить настроения
тамошнего населения не удалось.
Неожиданно вдоль реки пронеслись два военных вертолета с опознавательными
знаками НРА. Впоследствии мне рассказали, что везли они коммунистов из
поселка, занятого моджахедами. По местной традиции, с пленных живьем
содрали кожу и облили рассолом. Едва стих шум винтов, как из-за поворота
вынырнул милицейский мотоцикл. Его хозяин, начальник хорогского уголовного
розыска, по пути завернул на свадьбу в какой-то кишлак, где мы в пять минут
напились до предела. Совершенно "косой" детектив все же подбросил меня до
санатория Гармчашма. Изо всех сил притворяясь трезвым, я предъявил
директору документы, вкратце объяснил важность своей научной миссии
("наука, которую я в данный момент имею здесь честь представлять... и т.
д.) и получил разрешение ночевать на веранде.
Утром я сбегал на горячий источник - красивую, похожую на гейзер белую
горку с фонтанчиком теплой воды. Вода пахла серой, что сразу же заставило
подумать о вулканах. Памир лежит в самой середине вулканического пояса,
протянувшегося от Сицилии до Явы, но ни одного вулкана здесь пока нет.
Может быть, когда вы читаете эти строки, лава уже поднимается по трещинам
земной коры, и через пару дней привычных к катаклизмам бадахшанцев ждет
новый сюрприз. А может быть, ничего подобного не произойдет еще 5-10
миллионов лет. Поживем - увидим.
Пока что подвернувшийся "Москвич" мчал меня по изгибам долины,
останавливаясь в разных интересных местах: у нарзанных источников,
надгробий-мазаров и у развалин крепостей, построенных еще Александром
Македонским. Наконец горы расступились, и мы въехали в поселок Ишкашим. Он
состоит из двух частей - советсткой и афганской. Афганскую часть в этот
момент как раз штурмовала армия Ахмад Шаха Масуда. Из-за реки доносилась
стрельба и плыл густой черный дым. У моста через Пяндж стояли несколько
пушек и вели беспрерывный огонь по той стороне. Вдоль улиц были выложены
мешки с песком. Здесь, в пятистах метрах от войны, я впервые в жизни
порадовался, что живу в Советском Союзе.
За Ишкашимом начался самый красивый участок дороги - Ваханская долина. Над
песчаными дюнами Сары-Птуп, словно чудовищные куски рафинада, горели на
солнце вершины великого хребта Гиндукуш. Из глубоких ущелий выползали
длинные полосатые ледники. На вертикальных склонах пиков Тиричмир и
Упарисина висели огромные пласты снега, обещая лавины в тысячи и тысячи
тонн. Потом наш грузовик взобрался по крутому склону на Памирское плато.
Из-за сверкающей стены Гиндукуша на миг показались синие зубцы
пакистанского Каракорума, и вот мы уже катим вглубь Памира по берегу
маленькой речушки. Речка эта начинается в сорока километрах к востоку из
холодного озера Зоркуль и называется Памир. Она быстро теряет высоту,
сливается с Вахандарьей и под именем Пяндж мчится на запад, на север, снова
на запад, по глубочайшему ущелью пробирается к равнине, сливается в
"Тигровой балке" с Вахшем и медленно течет дальше могучим потоком -
Амударьей. В дырявых оросительных каналах и горячих каракумских песках река
теряет почти всю воду и в несчастное Аральское море впадает таким же хилым
ручейком, каким и начинается.
Вскоре дорога свернула прочь от реки, метнулась через перевал, прошла мимо
соленого горного озера, где на лугах паслись огромные архары Марко Поло, и
нырнула в серую ленту Памирского тракта. Грузовик умчался на запад, а я
пошел на восток, вслушиваясь в свист ветра - не идет ли попутка.
За свою жизнь я, наверное, несколько месяцев затратил на ожидание попутных
машин. Сотни часов брел по дорогам, тысячи раз оглядывался, миллион раз
проклинал все машины и дороги на свете. Долгожданная точка появлялась на
горизонте, росла, приближалась и... проносилась мимо, осыпав меня пылью,
грязью, песком, снегом или вулканическим пеплом. Солнце садилось, уходило
драгоценное время, а дорога была по-прежнему пуста.
Но если повезло и что-нибудь подвернулось, то скорее всего едешь в кузове,
мотаясь туда-сюда на ухабах, вцепившись в борт до судороги в пальцах и
отбиваясь ногами от скачущего по доскам бидона с брагой. Да и в кабине
хорошего мало. Поскольку денег на оплату нет, приходится вести с шофером
дружескую беседу, чтобы в конце пути ему не пришло в голову потребовать
вознаграждения. Нужно отвечать на дурацкие вопросы ("Как там у вас в Москве
Горбачев?") и травить анекдоты - десятки, сотни анекдотов.
И все-таки должен сознаться, что в глубине души люблю этот хулиганский вид
транспорта - автостоп. Может быть, именно за его неудобность, ненадежность
и непредсказуемость, за тряску разбитых грунтовок и длинные шоферские
байки, за сочетание романтики и азартной игры. Вот он возник из-за
поворота, дребезжащий грузовик с блеющими баранами в кузове. Миг - и я уже
в теплой кабине, арабская музыка тихо льется с кассеты, широкая Аличурская
долина послушно ложится под колеса, мохнатые яки провожают нас взглядом, и
грозовая туча, зловеще освещенная заходящим солнцем, уже не имеет ко мне
никакого отношения.
- Если ты будешь молчать, - прервал мои мысли шофер, - я усну за рулем.
Я мучительно подбирал тему для разговора. Но тут начались стандартные
вопросы: "Сам откуда?" - "Из Москвы." "Из самой Москвы или рядом?" - "Из
самой". "У-у-у! Ну, и как там у вас Горбачев?" - "...". "А с продуктами
как?" - вопрос сложный: скажешь, что хорошо - могут высадить из машины, а
сказать, что плохо, я не мог, потому что в то время продукты еще были, а я
всегда говорю правду. "С продуктами стало хуже." - "А с водкой?" - "Плохо!"
Машина все катится по плато, мелкие зверушки перебегают дорогу в лучах фар.
Шофер начал рассказывать, как ездил в Фергану во время известных событий.
"- Остановила меня толпа узбеков. - Турок? - спрашивают. - Нет, говорю,
таджик. - Сбрей, говорят, усы, а то на турка похож. Иначе с губой оторвем.
- Хорошо, подвернулся мне гаишник-таджик, научил, как через горы в
Таджикистан уехать. Сказал, если опять толпа остановить попытается -
пробивай на полной скорости. Слава Аллаху, никто не встретился..."
Ночевал я в поселке геологов на окраине Мургаба. Почему-то жители Средней
Азии обычно проходили воинскую службу в Москве или области. Сторож поселка
был в армии под Москвой. Узнав, что я оттуда, он обрадовался так. словно
встретил родного брата. Наутро мы допили все, что осталось с вечера, и я
поехал на озеро Рангкуль, в переводе "Радужное".
Действительно, озеро постоянно меняет цвет - оно то зеленое, то черное, то
синее, то желтое. Над широкой озерной котловиной одна за другой проходили
грозовые тучи, выдувая из покрытой щебнем земли пылевые смерчи. Горные гуси
с криком летали над водой. Под отвесной стеной знаменитых рангкульских скал
гордо парил на широких крыльях филин. Я поклялся больше не пить и снова
посмотрел на скалы. Филин по-прежнему описывал в небе круги, словно беркут.
Увлекшись этой странной картиной, я едва не упустил подъехавшую попутку.
Почтовый фургон довез меня до Чечектинской биостанции, где мне подвернулась
"Нива" с автотуристами из Одессы.
Мы доехали до самого высокого в стране автомобильного перевала Акбайтал и
решили взойти на одну из вершин хребта Северный Музкол. По широкой долине
ручья "Нива" поднялась на 5600 м - выше Эльбруса. Можно было бы въехать еще
метров на двести, если бы не россыпи камней. По ровной поверхности ледника
мы вышли в цирк и взобрались на гребень безымянной вершины. Все восхождение
на шеститысячник заняло три часа. Полюбовавшись далекими пиками китайcкого
Куньлуня и разноцветными просторами "Крыши мира", мы спустились к машине и,
распугивая уларов, покатили к видневшейся внизу ниточке Памирского тракта.
Еще час - и мы стояли на берегу огромного темно-синего озера Каракуль.
Соленая вода с силой ударялась в ледяные берега, усыпанные птичьими
перьями. Красные утки-огари, тибетские чайки и горные гуси с трудом летели
против ветра к местам ночевок на дальних островах. Поднимаясь на очередной
перевал, мы видели, как солнце садилось за озеро на острые гребни хребта
Зулумарт, торчавшие из багровых облаков. В последней из памирских долин,
Маркансу, ветер дул с такой силой, что нес тучи гальки, а машина с трудом
поворачивала в наветреную сторону. Мы промчались меж красных скал перевала
Кызыларт, и в темноте спустились к приветливым огонькам Алайской долины.
Памир, холодная страна сквозняков, остался позади.
Утром солнце осветило величественную белую стену Заалайского хребта, с
которого мы спустились накануне вечером. Там, за хребтом, лежало Памирское
нагорье - бесконечные цепи неисследованных хребтов и просторные каменистые
долины. Как ни хороши ожидающие внизу теплые оазисы Ферганы, как ни устали
мы от холода и ветра, а все же тянет обратно, наверх, на Памир.
Туристы довезли меня до перекрестка в наполненном криками горлиц поселке
Гульча. "Придурки, придурки" - повторяли бесчисленные птицы, сидевшие на
столбах, ветвях и крышах. Машины равнодушно проносились мимо. Наконец
подъехал старый-престарый "Запорожец", мы с тремя местными "конкурентами"
втиснулись в кабину и медленно покатили вниз по шоссе, то и дело упираясь в
отары, перегоняемые в долину. Овцы сначала расступаются перед бампером, но
потом начинают толпой перебегать с одной стороны дороги на другую. Вот мы и
ползем сквозь море стриженых овец.
Мне всегда было интересно, откуда у них привычка перебегать дорогу перед
самой машиной. Возможно, она унаследована от диких горных баранов. Волки
часто гоняют добычу по кругу, "выставляя" на ждущую в засаде братву. Многие
копытные приспособились резко сворачивать поперек направления погони и
таким образом вырываться из круга. Видимо, за шестьдесят лет автомобильного
движения в Средней Азии овцы так и не поняли до конца разницу между машиной
и волком.
На очередном повороте "Запорожец" вдруг подпрыгнул и замер. Обернувшись, мы
увидели на дороге несколько выпавших из него деталей. Матерясь на русском,
узбекском и таджикском языках, хозяин машины пошел их собирать. Плавясь от
жары, мы сидели под чинарой, пока шеф чинил развалившийся мотор. Наконец он
последний раз ударил кувалдой по какой-то сложной детали, сказал "поехали",
и через полчаса я уже стоял у ворот Ошского базара, в то время считавшегося
Корнев Павел
Конан-Дойль Артур
Ларссон Стиг
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Апраксина Татьяна