Чтение 11–й страницы книги ~Записки мелкого хулигана~

автора. Ни одно мое ходатайство Милютиной не удовлетворено. Книга сейчас
издается. В общем, история сверхбезобразная, но сейчас меня интересует
совсем другое. Я думаю о том радостном возгласе милиционера: "Домбровский,
ты знаешь Милютину? Ну, получишь десяток суток, поздравляю". Но ведь
Милютина моего дела не знала, со мной не говорила, меня не судила. И
все-таки предсказание милиционера сбылось с астрономической точностью.
Значит, на Кочетову я, пожалуй, зря и сержусь. Я был осужден до разговора с
ней - Милютиной. Просто, вероятно, она позвонила по телефону и сказала: "А
дай-ка ему столько-то". И все это делается открыто, на виду, не таясь, что
тут таить? Милиционер свой человек, а Домбровский и не человек даже, а
подсудимый. Что с ним ни сделают, все будет хорошо. Решение выносится без
свидетелей, без обжалования. Что и с кого здесь он потребует?

Товарищи писатели, дорогие коллеги мои, мне кажется, что нетерпимость
всего этого переходит уже всякие рамки. Будет плохо, если мы и тут смолчим.
Мы же писатели, и с нас спросят справедливее, суровеe и больше, чем с
кого-либо. Мы должны быть готовы к этому ответу. Я понял это особенно четко,
когда прочел письмо одного читателя, опубликованное в "Казахстанской
правде". Вот что пишет некий электротехник Г.Володин автору фельетона
"Мужчины с неразборчивыми фамилиями" В.Костиной. В этом фельетоне мужчины
обвиняются в том, что в уличных стычках они не всегда проявляют достаточно
храбрости. Боятся хулиганов. Не защищают женщин. Совершенно справедливо.
Бегут мужчины от греха подальше. Но ведь, товарищи, прав и автор:

"Если бы вы были мужчиной, то и не иронизировали бы над мужским
достоинством, ибо оно уже давно задушено там, где "пьяные мозгляки",
терроризирующие окружающих, остаются пострадавшими, а благородные поступки
честных мужчин, направленные даже на защиту "слабого пола", наказуются по
всей строгости закона... Поставить вопрос о некоторых несправедливостях в
законодательстве вы побоялись" (No 126 от 26 июня).

Это грубо, конечно, но это правильно. Я испытал это на своей шкуре и по
мере своих сил и способностей изложил, как это вышло. Надо бороться с
хулиганством, это безотложная наша задача, но голова и тут нужна, и
честность тоже. Нельзя давать милиции или суду скрываться за колонками
статистических сводок. Надо ловить преступников, а не тащить за шиворот
обывателей. Каждое несправедливое осуждение не только покрывает собой
невыявленного преступника, но и родит еще нового, уже не верящего ни во что,
и скоро мы задохнемся от открытого дневного бандитизма. Ведь это не шутка,
что в Иркутске за последние годы (а ведь это были годы "борьбы") детская
преступность увеличилась, по милицейским данным, в восемь, а по судебным - в
шесть раз. Шестьсот и восемьсот процентов - что у нас растет так?

В Алма-Ате преступность выросла на 30 процентов. Две тысячи четыреста
дел на учащихся средних школ, заведенных только в одном городе. В статистике
преступлений только четыре процента приходится на сельские местности,
девяносто шесть процентов поставляет город. Подумайте об этом, товарищи.

Я написал о себе, но совсем, совсем неважно, что это случилось со мной.
Я, в конце концов, не умер. Вот сижу и печатаю эту записку, а болезни, что
нашли у меня, верно, уже были давно (вот тут, кажется, я немного покривил
душой перед судьей Кочетовой), только я их не замечал.

В общем, все это пустяки. Важно другое. Настоящее хулиганство -
страшный враг (потому что оно уже и не хулиганство, если оно настоящее), и с
ним надо бороться, но бороться осознанно, планомерно, умело, законно - не
толчками и спазмами. Бороться, уничтожая преступление, но не рождая
преступника. Совесть - орудие производства судьи. Это основное. А наши
столы: кухонные, милицейские, судебные - часто только и делают, что
преступления поставляют. В римском праве была статья, карающая "за
оскорбление величия народа". За это полагалась смерть. (Потом, в 15 году по
Р. X., величие народа перенесли на Вождя народа (Тиберия), и республика
умерла - началась империя.)

Есть ли в нашем законодательстве что-то подобное по отношению к закону?
Карают ли за его профанацию? За его умаление? За обман? За собак, сданных
вместо волков? За волков, выданных за собак и оставленных на воле? Думает ли
кто в нашей стране о культуре суда? Вот о чем я хотел бы спросить наши
органы - судебные, следственные, административные и общественные. За
разрешением этого вопроса я и обращаюсь к вам, товарищи писатели. А
примеров, кроме приведенных здесь, вы и сами знаете достаточно!

С благодарностью за внимание Ю.Домбровский.